Жизнь как год - Колупаев Виктор Дмитриевич - Страница 2

Я не совсем понимаю, где я буду искать деда Мороза, но искать надо. Надо! Произошла какая-то ошибка и ее нужно исправлять.

Я стою над укатанным лыжами и санками берегом. Туман даже не искрится. Туман тяжел. Лучи низкого невидимого солнца не пробивают его. А мне легко и радостно. Сейчас я уверен, что найду деда Мороза. А рядом с ним будет какая-то таинственная Снегурочка. Образ деда Мороза уже давно составился в моей голове, а вот Снегурочку я не представляю. Из снега? Когда выпадал первый снег, мы лепили снежных баб, толстых, смешных, неуклюжих. Неужели Снегурочка похожа на них? Нет, тут что-то другое... Снегурочка — девчонка. Я совершенно подсознательно чувствую, что здесь есть какая-то связь. Ну, посмотрим. Ждать осталось уже немного.

А мороз жжет. Но я привычен к нему. Потер щеки и нос шерстяными варежками — и вниз. Со свистом, со слезами из глаз, с прерывающимся дыханием. Внизу туман плотнее. Лыжня видна впереди лишь на несколько шагов. А когда она раздваивается, нужно выбирать одну, нужную, которая ведет в дремучий лес. Я выбираю. Я не задумываюсь над этим. Я не могу ошибиться.

Промерзшая лыжня не дает мне разогнаться. Да я и не хочу. Я знаю, что идти сейчас надо спокойно, размеренно, чтобы не вспотеть, иначе при остановке быстро замерзнешь. В катанках ногам тепло. На мне стеганые штаны, телогрейка, шерстяные варежки на веревочке, продетой в рукава, и настоящая меховая шапка.

Первыми начинают мерзнуть руки. Тогда я сжимаю пальцы в кулаки. Палки держу под мышками. Теперь мерзнет лицо. Я растираю его еще не успевшей отогреться ладонью. Делаю несколько взмахов палками. И снова нужно сжимать кулаки и шевелить, шевелить пальцами. Но это все обычно, нормально. Это меня не пугает. Так всегда. Я знаю, что лицо скоро начнет гореть, а пальцы отогреются. И тогда только соответствующим ритмом движения нужно будет поддерживать в себе это приятное состояние тепла.

По моим предположениям я уже на полпути к цели — дремучему лесу. Лыжня иногда поднимается на пологие холмы, потом также плавно спускается и некоторое время идет ровно. Здесь, в этих местах, когда уйдет весенняя вода, земля просохнет и покроется травой, устраивают гуляния. Люди поют, пляшут, обнимаются и дерутся. Жутко, потому что взрослые словно играют в какую-то детскую игру. Отец с мамой никогда не ходили на эти праздники. Может, потому, что все хорошо видно было из окна. Да отца я уже помню как-то смутно. А маму на этом празднике не могу себе представить. Мне кажется, она не может подпрыгивать и петь. Она всегда уставшая. Да и вижу я ее не каждый день. Я просыпаюсь — ее уже нет, я засыпаю — она еще не пришла с работы. И лишь по воскресеньям... Да только почему-то теперь и они не каждую неделю. Да, со временем что-то происходит... Где-то сбилось оно, растеряло дни недели, перемешало часы.

А лыжня вдруг круто уходит вниз. Я качусь, стремительно набирая скорость, и не знаю, что там, впереди. Тормозить ли мне палками, так ведь здесь не должно быть крутых горок, или на этой скорости попытаться выскочить на противоположный склон? Но что-то слишком долго несет меня вниз. Лыжня бросает из стороны а сторону. Я уже не думаю ни о чем, кроме одного: как бы устоять. Меня подбрасывает вверх, ударяет лыжами о твердую лыжню, я качусь то на двух, то на одной лыжине. Я чувствую, как мое тело отклоняется назад. Я знаю, что этого нельзя допустить, пытаюсь согнуться в коленях, но поздно, я уже падаю, падаю... И миг падения почему-то растягивается. Но замедляются и мои движения. И только мысль работает с прежней скоростью. Это река! Я сбился с пути, взял левее.

Обидное и бессмысленное кувыркание и, наконец, остановка. Сыромятные крепления лыж выдержали, но катанки вырвало из передних петель, и я теперь не могу встать на ноги. Надо, лежа на боку, умудриться привести крепления в порядок. Одна варежка свалилась с руки. Но на то и веревочка. Я надеваю варежку, она полна сухого, твердого снега. Лицо саднит. Угораздило меня проехаться щекой по ледяной лыжне. Я барахтаюсь в снегу, но испуга нет. Я представляю, где я нахожусь, и знаю, как мне выйти к цели. Взобраться бы только на берег.

Падать я умею. Брат даже специально учил меня падать, а потом вставать на ноги. Все туман виноват. Если бы я видел лыжню, ни за что бы не упал. Туман. Ничего не видно. Я, оказывается, не знаю сейчас, в какой стороне берег.

И вот я уже стою на лыжах. И мне кажется, что берег справа.

Никакой лыжни подо мной нет. Но я знаю, что если начнется подъем, то впереди будет берег. Я иду. И действительно вверх, но подъем подозрительно пологий. Да ведь и кувыркался я долго! Я совсем немного иду вверх, и вот уже лыжи потихонечку начинают катиться вниз. Стоп. Это, наверное, островок. Назад. Я разворачиваюсь и качусь вниз и что-то уж очень долго. Ладно. Теперь вперед. Иду. Ровное место, никаких подъемов и спусков. Значит я иду по реке.

Самое неприятное то, что снег очень плотный и на нем не остается следов от лыж. Я чуть поворачиваю вправо. Бегу. Ничего. Ровно. Разворачиваюсь. Снова бегу. И здесь все ровно. И вот, когда я хочу развернуться еще раз, лыжи мои упираются в снежную стену. Я соображаю. На другую сторону реки я, конечно, не успел уйти. Ведь тут и в ясную погоду противоположный берег едва различим. Значит, я на своем берегу. Здесь обрыв. Он идет до самого дремучего леса и еще дальше. Надо вернуться. Там есть пологое место. То самое, с которого я так глупо скатился вниз.

Ну, злые волшебники! Попадетесь вы мне когда-нибудь!

В моей голове теперь нет других мыслей, кроме одной: взобраться на берег.

Я иду. А обрыв вот он. Нельзя отходить от него. Он все тянется и тянется. Неужели я успел столько пройти? Сомнение закрадывается в мою душу. Я холодею, но не от мороза. И вдруг обрыв превращается в склон, основания которого я не вижу. Ну вот! Теперь бы только взобраться наверх. Я иду под углом. Можно и елочкой, но катанки вырываются из креплений. Иду так, а потом лесенкой. И вот дальше хода нет. Слишком круто. Надо немного пройти вперед. Приходится съезжать вниз. Я еду боком, торможу палками изо всех сил. Снова карабкаюсь наверх. Снег очень тверд, и лыжи срываются. Меня все время тянет вниз. Я понимаю, что сейчас лучше бы снять лыжи и попытаться вскарабкаться вверх на четвереньках. Но ремни на таком морозе не развязать. А если и развяжешь, то как идти потом? Всунуть катанки в одни петли для носка? Я уже достаточно опытен, чтобы не делать этого. На первом же склоне лыжи укатятся вниз, и я их, пожалуй, не найду больше.

И вот карабкаться уже некуда. Передо мной несколько шагов ровного места. Теперь надо уйти подальше от берега, повернуть налево и прямо в дремучий лес. Мне жарко и весело. Лицо горит. По спине скатывается струйка пота.

Дед Мороз, а я к тебе иду! Мог бы сейчас повернуть домой, а я к тебе, потому что ты есть, а я тебя еще никогда не видел. И не надо мне никакого карандаша. Да и нет у тебя в мешке уже ничего. Но вот посмотреть на тебя! Убедиться, что ты есть. Настоящий, большой, добрый!

Я все время представлял себе, где я нахожусь, а тут вдруг подумал, что иду совсем не туда. Мне попадались старые укатанные лыжни. Я переходил с одной на другую, настораживаясь только, когда начинался спуск. Кувыркаться с обрыва я больше не хотел.

Неожиданно я замерз. Разогретый, я как-то не думал, что сейчас холодно. Я начинаю растирать лицо, но это не помогает. Варежки стали твердыми, они только режут лицо, да и пальцы в них уже деревенеют.

И все-таки страха нет. Лишь удивление, почему так долго нет деда Мороза? И до дремучего леса я что-то никак не могу добраться.

Я остываю, коченею, но знаю, что нужно идти. Идти и идти. Все будет только впереди. И я иду, уже не сознавая куда. Лишь бы не скатиться вниз, потому что наверх я второй раз уже не вылезу.

А потом вдруг все светлеет. Туман искрами оседает на снег. Снег блестит, переливаясь разными цветами. А сам я стою на небольшой поляне, окруженной деревьями дремучего леса.