Жизнь как год - Колупаев Виктор Дмитриевич - Страница 18

Цель моего утра — Синий утес. Он возвышается многометровой стеной над грустной рекой. Серо-синий, кое-где изъеденный ветрами, размытый дождями.

Я пришел.

И я снова встречаю ее.

Она появляется среди берез, словно ждала моего прихода. Сегодня она не машет мне рукой. И не поймешь, веселая она или грустная. Она словно плывет по желтому ковру из сухих березовых листьев. Она останавливается в пяти метрах от меня и смотрит долгим взглядом.

— Здравствуй, — говорю я.

— Здравствуй, — отвечает она.

— Значит, я увижу их?

— Ты не передумал? Еще есть время.

— Нет. Я все решил.

Она подходит ко мне и треплет волосы на макушке.

...Так было и в первый раз.

Я встретил ее здесь же. Много лет я прихожу сюда в конце сентября. Она, как и сегодня, словно возникла среди деревьев, черноволосая, в белом платье. Я посмотрел на нее. Нельзя было не посмотреть на нее хоть раз. Все равно она пройдет мимо. Все равно пройдет стороной. А она подошла ко мне.

— Тебе не холодно в таком легком платье? — спросил я. Ведь было действительно прохладно, сентябрьское солнце уже не так греет.

— Нет, — ответила она.

Мы замолчали. Да и о чем было говорить? Желтый дождь шелестел вокруг. Я и знал, и не знал ее. Она была похожа на женщину, которую я любил когда-то. Только это было давным-давно.

Она пошла, и я пошел рядом с ней.

— Хорошо здесь, — сказала она.

— Хорошо.

Мы подошли к обрыву. Противоположный берег Маны был низкий, заливной, весь в озерах и старицах. Горизонт отстоял от нас километров на двадцать и терялся в сероватой дымке. Я не хотел уходить, не уходила и она. Стоять с ней рядом было радостью, и я сказал:

— Ты очень похожа на одну женщину.

— Я знаю, — ответила она.

— Ты не можешь этого знать. Это было очень давно.

— Я все знаю.

— Ты колдунья?

— Нет-нет, — испугалась она. — Просто я все знаю.

— Тогда скажи, как ее звали.

Она назвала ее имя. Назвала правильно и добавила:

— Это и мое имя. Спроси еще что-нибудь.

Я не стал спрашивать, повернулся и пошел прочь от обрыва. Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать. Она все знала. Я поверил в это. Я не хотел вспоминать то, что каждый день старался забыть. Но она догнала меня, остановила и потрепала рукой по макушке.

— Не обижайся. Мне очень хотелось побывать здесь.

— Пожалуйста. Я не буду мешать.

— Всегда ты так. Разве дело в том, чтобы только не мешать?

— Что же еще?

Она покачала головой. И грусть была в ее глазах.

— Нарви мне букет. Я возьму его с собой.

— Сейчас уже нет цветов.

— Цветов нет, но есть листья. Разве они менее красивы, чем цветы?.. Я помешала тебе? Ты хочешь остаться один? Скажи тогда, зачем ты приходишь сюда?

Я не ответил.

— Я приду сюда завтра, — сказала она. — А ты?

— А я — нет.

— Не верю. — Она повернулась и ушла, и растворилась среди берез. И тогда я бросился за ней, но не догнал, потому что некого было догонять. Только ветер вздымал маленькие вихри листьев и бежал дорожкой среди деревьев, словно это был ее след.

На следующий день я встретил ее с букетом листьев. Я излазил все овраги, стараясь найти красивые. Красные, оранжевые, темно-желтые и светло-серые. Букет ей понравился.

— Почему ты не захотел этого сделать вчера?

— Я боялся, — честно признался я. — Боялся, что не уйду от тебя.

— Ты и тогда боялся, — тихо сказала она.

— Когда тогда?

— Когда у тебя должен был родиться сын.

— Кто может знать, сын или дочь?

— Но я знаю. У тебя родился сын.

— Нет! Ты ничего не можешь знать. Это было давно. Тебя и самой-то еще, наверное, не было тогда... Да. У меня должен был быть ребенок. Но я не захотел этого. Струсил? Возможно. Тогда было слишком трудное время, чтобы рождались дети...

— У других все же рождались.

— Ну и пусть. Я ни о чем не жалею.

— А ты совсем не изменился.

— Ты говоришь так, словно знала меня раньше.

— Знала.

В тот день мы больше не говорили об этом. Просто бродили по лесу, загребая ногами листья, разглядывая муравейники, смеясь и радуясь солнцу и прозрачному воздуху. Я помогал ей перепрыгивать через ручьи, переносил через маленькие болотца, потому что она была в летних туфлях. Я разглядывал ее украдкой. Да. Она была очень похожа на ту женщину, только той сейчас было бы не двадцать лет.

— Хороший был день сегодня? — спросила она.

— День был самый лучший, — искренне ответил я.

— Ты уже однажды говорил это, — погрозила она мне пальцем.

— Значит, сегодня еще лучше.

— Мне пора. Я ухожу. А завтра снова буду здесь.

— Где ты живешь?

— Там же, где и ты. — И она ушла и снова затерялась среди берез, и маленькие смерчи побежали за ней, но не догнали и успокоились, улеглись желтыми полисами.

На следующий день я сказал:

— Ты и есть та женщина, которую я когда-то любил.

— Конечно, — согласилась она. — Я — это она.

— Как можно поверить в возможность такого?

— Но ты же сам пришел к этой мысли.

— Значит, это возможно?

— У нас стало возможным. А у вас нет.

— У вас, у нас... Как это понять?

— Я расскажу. Помнишь, в вашем классе учился один мальчишка? Белобрысый, худой. Он любил стихи и плохо справлялся с физикой.

— Помню! Мы же с ним потом в одной роте служили.

— Так вот. Он стал великим физиком. Он разработал теорию Возможных Миров.

— Неправда. Его убили. Я был с ним рядом, когда он упал. Я вынес его, но он был уже мертв.

— Расскажи...

— Что рассказать?

— Почему его убили, почему ты остался жить...

— В разведке. Мы неожиданно увидели трех автоматчиков. Он встал передо мной. Он заслонил меня.

— Вы увидели их одновременно?

— Нет. Я чуть раньше. Он смотрел в другую сторону. Надо было нам упасть.

— Ты и сейчас так думаешь?

— Я часто думал, что мог заслонить его прежде, чем это сделал он.

— Почему же ты этого не сделал?

— Не знаю.

— Так вот. Ты успел это сделать. Он вынес тебя к своим, но ты был уже мертв. Ты умер, а он остался жить.

— Нет. Все наоборот. Ведь я стою перед тобой.

— Это здесь. А в мире, который является для вас только возможным, тебя нет.

Я поверил ей, хотя не мог себе представить этого странного мира. Мира Возможного. И отсутствие себя в этом мире я не мог представить.

Был еще день. Я просил ее рассказать мне о Мире Возможного. И она рассказывала. И мир ее был прекрасен. Не своими городами и реками, не полетами, за пределы солнечной системы и радостным трудом. Он был прекрасен мыслями, чувствами и отношениями людей. Она рассказала мне про моих друзей. О белобрысом худом Поэте, который стал Великим Физиком. И о других, которых уже не было на этой Земле или о которых я ничего не знал. И чем больше она рассказывала, тем явственнее я понимал, что моя жизнь была цепочкой маленьких и больших предательств, невидимых окружающим, потому что они были спрятаны глубоко в душе; цепочкой страхов и сомнений, когда нужно было действовать прямо и решительно; цепочкой недомолвок, которые незаметно перерастали в боль и страдания других людей.

Я испугался любви к женщине, испугался, что она затянет меня в свой непонятный мне мир. И я посоветовал ей избавиться от ребенка, чтобы быть свободным. Я спрятался за спину своего лучшего друга, когда нам в лицо смотрели дула автоматов. Я не подал руки одному человеку, когда тот в этом нуждался, посмеялся над другим, когда этого не следовало делать, я ушел, когда мне не нужно было уходить, закрыл глаза, когда нужно было смотреть еще пристальнее, чем прежде.

— Неужели все это правда? — я покачал головой.

— Правда, — сказала она, имея в виду свое, потом посмотрела на меня и смолкла на полуслове.

— Не смотри на меня так, — попросил я.

— Что с тобой? — спросила она и погладила мен волосы длинными гибкими пальцами. — Ты поседел...