Архангелы Сталина - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 8

Берия придвинулся к Кренкелю и негромко спросил:

– Пил?

– Кто, я? – уточнил старший радист, стараясь дышать в сторону.

– При чем здесь вы? – рассердился Лаврентий. – Кандыба много пил?

– Да совсем не пил. Это же Кандыба. Кто ему нальет?

– А за свой счет?

Такая постановка вопроса явно поставила Кренкеля в тупик.

– Как за свой счет? Это же Кандыба!

– Все ясно, – выдал заключение товарищ Берия, – помешательство ума на почве хронической трезвости. А ты что по этому поводу думаешь, товарищ Раевский?

С ответом я не торопился, так как в мою светлую голову пришла мысль. Я развернулся к корабельному особисту и на мгновение, только для него одного, предстал без маскировки. Как был, с крыльями за спиной и нимбом над головой. Бедняга упал на колени и пополз в мою сторону, возобновив перекрещивание «маузером».

– Ваше Сиятельство, я знал что Вы есть! И черти есть. А они в них не верят. Скажите им, Ваше Сиятельство.

Я обернулся к Кренкелю.

– Эрнст Теодорович, срочно в рубку. Радируйте в порт, пусть срочно присылают санитаров. У товарища Кандыбы помешательство. Видите, он принимает меня за генерала Раевского, героя войны 1812 года. Да, товарищи, отберите, наконец, у него оружие. – И уже чуть слышно Лаврентию: – А ты говорил, валить, валить…

Глава 4

Житие от Гавриила

Что сказать? Плавание наше все-таки началось. Капитан занял свое законное место у штурвала, или как там оно называется, и приказал отдать швартовы. Интересно, кстати, какая сволочь взяла у Воронина швартовы? А потом началась скука. Хоть вой на пару с таксом, что он с удовольствием проделывал, дождавшись, пока побольше народу ляжет спать.

Помнится, в бытность мою декабристом, а послан я был в Северное общество для недопущения участия Пушкина в сем сомнительном предприятии, написал я как-то рассказ об удовольствиях на море. Но то скорее было писано для произведения впечатления на дам, вздыхающих до обморока и роняющих слезы на ландыши. М-да… Пришлось потом на селенгинскую каторгу соглашаться, избегая настойчивых домогательств особо впечатленных барышень. Правда, и выбора у меня тогда не было. Закатали меня по второму разряду на пожизненное. А за особую умственность, когда по случаю собственной коронации Коля номер Первый всем сроки до пятнашки скостил, меня из списков на амнистию собственноручно вычеркнул.

Да, но в те патриархальные времена и корабли были совсем другие. Сейчас что? Накушалась калоша угля и прет себе по мелкой волне спокойно, важно и чинно. Как траурный лафет на генеральских похоронах. А где же, спрашиваю, романтика? Где мачты, которые превосходят высочайшие деревья? Где паруса, невидимые, будучи подобранными, и ужасные величиною, когда корабль взмахнет ими невиданной птицей? И где, я вас спрашиваю, пушки в каждой каюте, в которые так удобно прячется дюжина цимлянского?

А люди какие были? Нынче разве что Воронин близко с ними стоит. С десяти лет определяли судьбу свою, с младых ногтей проводя навигации на качающейся под ногами палубе. Попались бы те люди Маяковскому, вот бы гвоздей наделал. Или из него бы сделали, что скорее всего. Кто говорит, что это из Тихонова цитата? Это который Штирлица играл? Тоже на скобяные изделия пойдет. Ибо суровые будни морские закаляют тело и душу, но не ожесточают их только супротив товарищей своих. Так и делят время в плавании между службой и дружбой. У нас тогда, со времени основания флота, дуэлей между флотскими не было ни одной. Сухопутных же, особенно штабных и лейб-гвардиозусов, дырявили с превеликим удовольствием. Пистолетом или шпагою, но изрядно проредили мы гарнизоны городов приморских.

Будучи в те поры офицером флота, побороздил я моря наши и чуждые достаточно. Гаага, Нант, Брест. А пребывая в пределах туманного Альбиона, стал невольно причиной расцвета поэтического таланта Байрона, ставившего Океан превыше человека. Результатом дуэли нашей стал мой неловкий выстрел, после которого лорд совершенно перестал интересоваться женщинами и посвятил все время свое творчеству.

Да… было время счастливое. А что сейчас мне остается? Смотреть на такса, облаивающего с высокого борта качающихся на волне тюленей и иногда оборачивающегося на меня с укоризною, безмолвно обвиняя в отсутствии обещанных белых медведей. Вот гадство, опять я высоким штилем изъясняться изволил. Тьфу!

Я сидел и предавался скуке, изредка постреливая в чаек из презентованной боцманом тозовской мелкашки. Слабое утешение для такса, уже настроившегося на медвежью охоту. А что еще делать? И я стрелял. Достойное занятие для архангела, разработавшего метод ковровых бомбардировок и успешно применившего его еще в библейские времена. Вот тоже времена были нескучные. Но об этом лучше с Изей поговорить.

Мягкие шаги за спиной я услышал издалека и, узнав походку Берии, повернулся к нему.

– Что ты подкрадываешься, Лаврентий Павлович? Как злой чечен на берег Терека. Тоже зарезать хочешь?

– Зачем? – невозмутимо ответил Лаврентий.

– Ну, не знаю. Может, должность мою занять захотел.

– Угу, – кивнул Берия, – синекуру нашел. Мне и на своем месте хорошо. Опять же – диссертация у меня. А ты развлекаешься, Гавриил Родионович?

– Да какие тут развлечения. Видишь, со скуки чаек стреляю.

– Помнится, кое-кто любил ворон в парке стрелять.

– Точно не я это был. Или ты на что-то намекаешь, товарищ сталинский опричник?

Против ожидания Лаврентий за опричника не обиделся. Наоборот, мне даже почудились за стеклами пенсне пробежавшие быстро смешинки.

– Какие намеки, товарищ архангел? Я в курсе, что тебя там не было. – Лаврентий мечтательно закатил глаза к небу. – А зря.

Я не стал поддерживать запоздалые сожаления Берии. Не успели так не успели. И кто же знал, что оно так повернется? Вместо ответа я вскинул винтовку и выстрелил в ближайшую чайку. Но, к сожалению, промахнулся. Неправы те, кто считает чаек неприкаянными реинкарнациями утонувших моряков. Это, скорее, души утонувших засранцев, которые ни нам не нужны, ни даже вероятному противнику. Жирная, наглая птица прошлась над палубой на бреющем полете, и лишь своевременный порыв ветра спас мою фуражку от гнусного поругания. А чайка сделала вид, что она тут совершенно ни при чем, лениво взмахнула крыльями и закружилась за кормой в стае таких же прожорливых гадин.

Берия проследил за чайкой взглядом и поморщился.

– Вот и тот любитель стрельбы по воронам нагадил в стране и хотел смыться по-тихому. А вот почему, Гавриил Родионович, его церковь признала святым мучеником, а при моем имени попы даже в церкви матом ругаются? Ведь на самом деле все наоборот получилось?

– Лаврентий Павлович, ты у нас уже пятьдесят с лишним лет? Должен уже привыкнуть, что наша организация не страдает конъюнктурщиной и не гонится за количеством душ. Качество – вот наш критерий.

– О моем качестве, пожалуй, я и сам могу поспорить.

– Да не стоит прибедняться, не сирота казанская. Пользу своему народу принес? Принес. Пожалте к нам.

– Именно своему народу? – уточнил Лаврентий.

– Народу, а не народности. Или ты не русский? Оборону страны ты крепил? Крепил. Экономику поднимал? Поднимал. Ядрен батон вот с Курчатовым сделали. А так, хоть будь ты сто раз пацифистом и вегетарианцем, но если живешь тлей кукурузной… Хрен тебе, а не райские кущи!

Берия помолчал, усваивая информацию.

– Чего же я тогда у нас Иосифа Виссарионовича не наблюдал? Вроде бы всем параметрам соответствует. И даже более того…

– Ей-богу, Палыч, вроде умный ты мужик, научные труды пишешь, на интригах не одну собаку съел, а порой дите дитем. Ну как можно Сталина к нам пускать? Вот, то-то и оно. Противник тоже от него отказался, опасаясь… Сам знаешь, чего опасаются. Так и ходит теперь – вечный грузин.