Архангелы Сталина - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 10

Ох, сироты мы, сироты. Связи с базой нет. Да что с базой, с Гиви не могу мысленно связаться. Вот попадалово… Давеча брился с утра, так порезался в трех местах. Это при том, что шкуру мою даже турецкие ятаганы не брали. Потому и первым на стену Измаила поднялся. Обижался потом родственник, что город его имени на шпагу взял. Да, а сегодня вдруг порезался. Проводим инвентаризацию дальше. Меч, положенный по должности, остался. Толку только с него. От чаек буду отбиваться, от тех, что Гиви не дострелил. А что, летать пока могу. Легкую иллюзию – тоже могу. Пожалуй, и все… Способности к трансмутации нас давно лишили, с тех пор как Гиви воду в вино научился превращать. А пошло оно все…

– Эрнст Теодорович, а ты в Бога веришь?

– Нет, Изяслав Родионович, я материалист.

– Ну, тогда скажи мне как материалист материалисту… Представь себе гипотетическую возможность существования Его. – я посмотрел в потолок. – И надо установить с Ним связь.

Кренкель радостно заржал и переспросил:

– С самим Господом?

– Не обязательно, – я улыбкой поддержал шутку, – достаточно просто связаться с кем-то из святых.

Радист принял задумчивый вид, удивительно сочетая его с непрекращающимся смехом. Почесал нос, видимо, ухватывая ускользающую мысль, и изрек:

– Икону надо на антенну вешать. Во всяком случае, именно так я бы и сделал.

– Серьезно?

– Ответ соответствует вопросу, – усмехнулся Кренкель. – Вот если бы с Кощеем нужно было связаться, я бы у биолога скелет выпросил.

– Кощеев не существует, – заверил я радиста.

– А Бог?

– Эрнст Теодорович, давай не будем устраивать теологические диспуты. Скажи лучше, у тебя иконы есть?

– Откуда, Изяслав Родионович? Я в детстве в лютеранстве воспитывался.

– Да, – покачал я головой, – с точки зрения ОГПУ, это большой грех. Но где же нам взять икону?

– У боцмана есть. Только ни за что не признается.

– Так пойдем? У меня и не такие признавались.

Заморского мы нашли довольно быстро. Первый же палубный матрос махнул рукой в сторону нагромождения ящиков, за которыми и обнаружился боцман, устанавливающий капканы. Нимало не смутясь, он пояснил:

– На собак охочусь. Замучили, гадины.

– Смотри, Сан Саныч, – предупредил я Заморского, – если такс в капкан попадется, товарищ Архангельский будет очень недоволен.

– Не попадется, товарищ Раевский. Он сырое мясо не ест, кок отбивными набаловал. Так что не беспокойтесь, ничего с таксом не случится, ей-богу.

– Кстати, о Боге, Сан Саныч. Нам тут с товарищем Кренкелем, для научного эксперимента, срочно икона понадобилась. Не подскажете, случайно, где бы нам ее найти? Понимаете, задание партии… и все такое.

Боцман, думая, что я не замечаю, погрозил Кренкелю кулаком.

– Да что вы, товарищ Раевский, откуда на «Челюскине» икона? Ведь Владимир Ильич Ленин сказал, что Бога нет.

– Точно, товарищ Заморский. А черта с крючками в ушах, которого Кандыба видел, его тоже нет?

– И черта нет, Изяслав Родионович, – с готовностью подтвердил Заморский. – Но вот совершенно случайно вспомнил, что давно вожу с собой одну картину, но исключительно в качестве образца древнерусской живописи. И если пообещаете вернуть в целости и сохранности, то могу одолжить. А чертей, особенно морских, не бывает. Правда, товарищ Кренкель?

В радиорубке я осторожно развязал тесемки на войлочном чехле, предохраняющем икону от сырости, и взял грех на душу – вполголоса матюгнулся. Этого счастья мне только и не хватало.

– Что-то не так, Изяслав Родионович? – озабоченно спросил Кренкель. – Не та икона?

– Конечно, не та. Видишь? Это Тихвинская Богоматерь.

– Не подойдет?

– А то. С бабой связываться… – нашел я отговорку.

А сам тем временем почесал макушку, порой ноющую к непогоде. Именно по башке мужниным рашпилем меня отблагодарили за принесенную благую весть. А я-то, дурак, тогда распинался, описывая радужные перспективы дальнейшего бытия, и в первый раз в жизни пропустил удар.

– Слушайте, товарищ Раевский, у нас же на пароходе свой художник есть, Решетников. Пусть он нарисует. А Вы подскажете. Только он спирт не пьет.

– Он что, не настоящий художник? А впрочем, у товарища Архангельского под койкой полная сумка коньяку.

Глава 5

Москва. Кремль

Сталин привычно ходил по своему кабинету и курил папиросу, безжалостно стряхивая пепел на ковер. Небрежно брошенная на стол трубка, пока еще не ставшая знаменитой, сиротливо дожидалась хозяина возле пепельницы. Хозяин был занят. Тихим, чуть глуховатым, оттого более страшным голосом он устраивал разнос. Заместитель наркома по военным и морским делам С.С. Каменев и заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода стояли навытяжку и молчали, когда Сталин подносил им к носу зажатую в кулаке телеграмму. Портрет Ленина со стены издевательски поглядывал на разносимых товарищей.

– Вы что, не знаете своих подчиненных? И вообще определитесь, наконец, чьи это подчиненные. Почему телеграммы с «Челюскина» приходят подписанные не начальником экспедиции товарищем Шмидтом, а никому не известным комбригом Архангельским? И что обозначает звание – комбриг ОГПУ? Вы, товарищ Ягода, можете это объяснить?

– Товарищ Сталин, – начал оправдываться придавленный лавиной вопросов Ягода, – может, товарищ Менжинский в курсе?

– Копаете под начальника? – прищурился Сталин. – Одобряю. Но давайте дадим заслуженному товарищу умереть спокойно. А может, это товарищ Каменев завел собственное ОГПУ? Это вы у нас занимаетесь освоением Арктики? Ваши люди сейчас на «Челюскине»?

– Никак нет, товарищ Сталин. В списках РККА данный комбриг не числится.

– А может, это еще Феликса Эдмундовича люди? – предположил Ягода. – Он был большой любитель всяческих тайных организаций.

– Б… – выругался Сталин, – этот польский скрипач и после смерти подгадить сумеет. Но не может же человек дослужиться до комбрига и не оставить никаких следов. Должны же они были пайки получать, денежное содержание. Квартиры, наконец.

– У нас все может быть, – вздохнул Ягода. – А что, Архангельский там не один?

Сталин молча протянул бумагу.

«Москва. Кремль. Сталину.

Ввиду тяжелой ледовой обстановки восточнее Новой Земли и угрозы срыва задания партии и правительства принято решение идти в Берингов пролив кратчайшим путем через Северный полюс. В сэкономленное время планируется исследование Земли Франца-Иосифа. Просим одобрить изменение географических названий. Общим собранием участников экспедиции архипелагу решено присвоить название Земля Иосифа Виссарионовича.

10 августа 1933 года Подпись: комбриг Архангельский, комбриг Раевский, комбриг Лаврентий Берия».

– Непонятно. – Ягода пошевелил крохотным квадратиком усов. – Вот этот, третий там откуда взялся. Он же должен Грузией руководить. Однофамилец?

– А пусть хоть полный тезка, – усмехнулся Иосиф Виссарионович. – Нам еще один товарищ Берия лишним не будет. Надежный человек. Два месяца назад меня от пули террориста закрыл. Вы бы на такое решились? Не отвечайте, не люблю вранья. Так что там по «Челюскину» думаете?

– А что, товарищ Сталин, – пробасил в свои усы, которым завидовал сам Буденный, замнаркома Каменев, – неплохой щелчок по носу буржуазным странам получится.

– Вы думаете? – с сомнением произнес Сталин и подошел к столу, на котором была заранее разложена карта Арктики, и, взяв лупу, принялся внимательно рассматривать Землю Франца-Иосифа. – Какие нехорошие названия. Самый крупный остров назван именем английского короля. Непорядок.

– Так точно, непорядок, – подтвердил Каменев. – Я думаю, надо поддержать инициативу товарищей. Посмотрите, Иосиф Виссарионович, – Британский канал, Американский пролив, Итальянский пролив, Австрийский пролив. Ну, куда такое годится? И это на территории первого в мире государства рабочих и крестьян.