В сладостном плену - Андерсен Блэйн - Страница 52

— Я, Хаакон, правитель Трондбергена и потомок самого Одина, заявляю о своем намерении сделать эту женщину, по имени Бретана, дочь Магнуса, своей супругой, о том, что могу делить с ней ложе как со своей женой, а также обязуюсь защищать ее и нашего отпрыска. Да подтвердит ярл Магнус, что цена за невесту была назначена, что я уплатил требуемую от меня часть и вступил во владение приданым. Оно должно быть доставлено завтра утром, после того, как мы действительно станем мужем и женой. Леди Бретана, ты согласна с этим?

Хаакон бросил пристальный, устрашающий взгляд на Бретану, которая вся дрожала от страха.

Магнус заранее предупредил дочь, что ей вполне достаточно сказать только одно слово да, поскольку она еще плохо говорила на языке скандинавов. Но сделать даже это было так же трудно, как произнести целую речь на чужом языке. Как ни пыталась она, но из ее уст не выходило ни звука.

— Бретана.

Она услышала свое имя откуда-то сзади. В голосе Магнуса отчетливо слышалось раздражение. Ведь от нее ждали согласия. Но даже зная, что Торгуй покинул ее, что он буквально толкнул ее в объятия своего брата, она все еще не могла представить себя согласной на эту ужасную сделку.

Но ребенок… Эта мысль молнией промелькнула в ее сознании. Единственная надежда защитить их обоих заключалась именно в этом дьявольском союзе, на который она решилась. В каком-то отчаянном порыве, подобно пловцу, вынырнувшему из-под высокого утеса, Бретана рванулась вперед, убоявшись, что еще одно мгновение колебаний, и она вообще никогда не заговорит.

— Да! — громко воскликнула она голосом человека, которого больно ударили.

Хаакон снял руку Бретаны со священного обруча и надел ей на кисть браслет гораздо меньшего размера.

И сразу тишина торжественного ритуала взорвалась неистовыми приветственными криками толпы позади них. Не в силах более сдерживаться и как бы стремясь приблизить момент обладания ею, Хаакон крепко прижал Бретану к себе и в порыве страсти впился в ее губы.

«О, Боже, — подумала она, — я не могу выдержать даже его поцелуя, а что же будет ночью?»

Наконец, к огромному облегчению Бретаны, Хаакон оторвался от ее губ. Однако он не освободил ее из своих объятий и так сильно прижимал к себе, что поверх его левого плеча она могла видеть сидящую в зале толпу. Торгуй был на том же самом месте, где она сидела у него на коленях и откуда он сам послал Бретану в жадные объятия Хаакона. Он неподвижно стоял среди всеобщего веселья, и на его лице застыла маска ненависти и негодования.

При виде Торгуна глаза Бретаны наполнились горячими, жгучими слезами, хотя окружающим ее людям они могли показаться проявлением радости по поводу свершившегося события.

Но Бретана знала лучше, почему она плачет — это были слезы утраты. Глядя на Торгуна, она знала, что несмотря на всю ненависть к ней, которой было наполнено его сердце, теперь он нужен ей как никогда раньше. И никогда еще она не была так далека от него. Теперь она принадлежит другому.

Хаакон все еще держал ее в своих жадных объятиях, когда Торгуй направился к двери. Но, прежде чем окончательно скрыться от взгляда Бретаны, он еще раз обернулся к ней, надеясь, вопреки всему тому, что знал, убедиться в своей ошибке относительно ее намерений.

Итак, Бретана стала женой Хаакона. Торгун до сих пор не верил, что такое могло свершиться, и, судя по всему, по ее собственной воле. Ведь она сама произнесла слова согласия и ему, и его брату. Он-то думал, что она не такая, как другие женщины, которые выходят замуж из-за жадности. Почему же еще она предпочла ему Хаакона? «Какая ирония, — думал он, — что сначала их разлучила его собственная, а потом все довершила ее жадность».

Торгуну и раньше приходилось страдать от боли, иногда в битвах, иногда от рук Хаакона. Но до сегодняшнего дня его не поражал такой острый клинок, которому он уподоблял выражение ее лица. Эти слезы радости были для него мучительным подтверждением того, сколь глуп он был, испытывая к ней чувство любви. Не в силах дальше выдерживать эту пытку, Торгун отвернулся от ужасной картины — Бретана в объятиях Хаакона.

Звуки бурного веселья постепенно замирали за ним, а вместе с ними угасали и надежды Торгуна. Теперь его уделом были адские мучения. Если бы он знал, что и сама Бретана обрекла себя на такую же участь.

Глава 19

С выражением отчаяния Бретана всматривалась в лицо, отражаемое огромным, вправленным в серебряную раму, зеркалом. Перед ней был манекен в облике ликующей невесты, женщина, чье сердце опустошено, но которая украшена внешними атрибутами счастливого участника празднества.

Удрученная своими мыслями, Бретана буквально рухнула в мягкое кресло в спальне Хаакона. Она чувствовала себя совсем разбитой — свадебные увеселения продолжались в течение многих часов после завершения самой церемонии, и любящие выпить викинги могли, казалось, без устали развлекаться созерцанием мастерства фокусников, поэтов и шумной игрой в кости.

Еда за пиршественным столом представляла собой внушительную демонстрацию возможностей скандинавской кухни. Гости усердно потчевали себя ломтями приготовленной на вертеле конины в чесночном соусе, зажаренной на ветках можжевельника свинины, огромными кусками сухой трески и фруктами из гигантских корзин, наполненных свежей клубникой и яблоками. Все это они запивали щедрыми глотками крепких напитков, которые целая армия слуг разносила во вправленных в серебро огромных деревянных ковшах. Если бы эти празднества можно было охарактеризовать каким-то одним словом, то им была чрезмерность, что ежесекундно подтверждалось обилием постоянно пополняемых бочонков с медом и вином, которые Хаакон выставил по этому случаю.

На всем протяжении приема Бретана была обязана послушно сидеть рядом с Хааконом. Восседавший за столом между колоннами, украшенными обильной резьбой, он и внешне, и по манере обращения с окружающими был похож на тирана, каковым (и Британа знала об этом) он и являлся на самом деле. Она была довольна уже тем, что на нее он почти не обращал внимания, требуя только, чтобы она все время была рядом с ним, играя роль послушной жены.

Она, к тому же, была избавлена и от сомнительного удовольствия танцевать с ним, поскольку ему, видно, больше по вкусу были покладистые местные дамы, чем его собственная новобрачная. И, в самом деле, только женившись на ней, он как будто уже потерял к ней всякий интерес, обстоятельство, которое внушало Бретане оптимизм относительно предстоящей ночи. Она надеялась, что он, может быть, проявит к ней такое же безразличие и позже.

И вдруг до Бретаны дошло, что в действительности дело состоит совсем не так уж благополучно. Даже если Хаакон и не захочет уложить ее в постель, она сама должна позаботиться о том, чтобы это желание у него возникло. Она с горечью подумала о том, что без осуществления их брачных отношений ребенок Торгуна после своего рождения окажется совсем беззащитным.

Смирившись с этой мыслью, Бретана начала снимать свой свадебный наряд. Она освободилась от его мягкой горностаевой вставки и вскоре стояла совершенно голая, если не считать одного выложенного хрусталем клао на голове.

Бронвин, которая помогла бы ей приготовиться к брачной ночи, с ней не было, поскольку той было отказано в разрешении остаться в доме Хаакона. К огромному неудовольствию Бретаны король, очевидно, считал более удобным для себя разорвать все ее связи с прошлым. Он предоставил ей других служанок, но она никого не хотела брать к себе.

Особенно досаждала ей парочка не в меру болтливых особ, которые могли только помешать ей в этот столь трудный для нее момент.

Глядя в свое отражение в зеркале, она мучительно думала о том, что же будет дальше. Она изо всех сил старалась отогнать эти мысли и сосредоточиться на том, что ей предстоит сделать сию минуту.

— Я должна отдаться ему, — напомнила она себе, и повторила:

— Я должна.

— Думаю, что делать этого не придется. Эти сказанные веским тоном слова донеслись откуда-то сзади. Бретана обернулась.