«Злой город» - Павлищева Наталья Павловна - Страница 19

Самое большое потрясение Батый испытал, когда увидел, какая горстка урусов напрочь лишила уверенности его огромное войско. Они казались неуловимыми, словно восставшие мертвецы. Тогда по войску прокатился слух, что это и есть восставшие мертвецы Елисани. Субедей первым почувствовал возможную угрозу от такой уверенности, а потому приказал последних храбрецов урусов брать живыми. Хостоврул не справился, но главного противника Еупата (ни хану, ни багатуру не удавалось выговорить их имен и названий городов, что за язык?!) даже отдали последней пятерке живых похоронить с честью.

Оставался эмир Урман. Поэтому, узнав, что впереди перед Коломной его поджидает новое войско, Батый не сомневался, что это он. За голову эмира Урмана было обещано большое вознаграждение. Живым не брать! Батый не сомневался, что этот эмир даже темником к нему не пойдет, как не пошел Еупат, ни к чему себя перед царевичами посмешищем выставлять, с противником договариваясь. Лучше убить, чтобы свои воины не сомневались.

– Можете дать уйти всему его войску, но голову эмира Урмана принесете мне!

Так и случилось, татары позволили уйти большей части дружины Романа Ингваревича, уйти Всеволоду Юрьевичу, но голову воеводы Глеба, переодетого в плащ князя Романа, и шелом князя принесли Батыю.

Бату смотрел в такое спокойное, почти довольное лицо мертвого врага и пытался понять, что чувствует. Почему-то не было ни радости, ни даже большого удовлетворения. Так в Рязани он стоял над телом рязанского князя Юрия Игоревича и только морщился. Мертвый князь не казался страшным. Почему же они так страшны живые? Лазутчики Субедея твердят, что важно сразу убить князя, это сильно действует на остальных. Все верно, так в каждом войске и в монгольском тоже. Поэтому давно заведено, что чингизиды не водят свои тумены в бой, это сегодня дурной Кюлькан зачем-то вылез вперед прямо под копье какого-то простого уруса.

Батый злился на своего молодого глупого дядю. В его гибели обвинят Бату, хотя все видели нелепость, совершенную младшим сыном Потрясателя Вселенной. Хан постарался отогнать от себя мрачные мысли.

Злился и его наставник.

Багатур вызвал к себе охрану Кюлькана. Вообще-то, они не подчинялись Субедею, но не прийти по первому зову не посмели.

– Кто поразил хана?

Субедей не просто мрачен, он черен, единственный глаз сверкал так, что охрана Кюлькана заранее почувствовала, как хрустят их ломаные позвонки. Конечно, впервые гиб чингизид, причем не просто родственник, каких много, не дальний племянник или внук. Погиб младший сын Потрясателя Вселенной! Не одна охрана неудачника Кюлькана – и Батый тоже почувствовал, как под ним зашатался трон.

Каждый шаг на этой земле давался немыслимыми жертвами. За взятые города приходилось платить многими жизнями воинов, на колени никто не вставал, ворот не открывал, зато со стен лили кипяток, бросали камни, и даже в разрушенном и вырезанном городе можно было почувствовать на себе обжигающий взгляд, ощутить, как чья-то рука снова тянулась выцарапать глаза… Шаманка выбивалась из сил, стараясь отогнать страшные видения от Бату-хана, ей удавалось, но Бату все равно боялся ложиться спать. Он не подпускал к себе жен, сторонился всех, кроме верного Субедея.

И вот теперь нелепая гибель Кюлькана. Конечно, тот сам глуп безмерно, решил лично уничтожить эмира Урмана, рванул вперед под удар копья простого уруса, но спросят-то все равно с Бату! А сам Бату спросит с Субедея.

Потому и вращал единственным глазом багатур, допрашивая охрану погибшего сына Чингисхана:

– Кто поразил хана?!

Охрана ответила с содроганием:

– Еупат…

– Кто?!

– урусский багатур… Еупат… копье его…

Субедей в ужасе даже приподнялся. Этого не могло быть!

– Где копье, которым убили Кюлькана?

– Там… – мотнул головой воин.

– Принесите.

Через минуту он уже держал в руках копье. Это совершенно точно было оно, Субедей сам сделал на копье отвращающий знак! Теперь его меньше всего заботила гибель чингизида, и куда больше то, что в этой земле не имели силы никакие его знаки! Совершенно точно убитый урусский багатур Еупат, которого не брали ни стрелы, ни мечи, восстал из мертвых?!

Субедей знал, что скажет шаманка: дух убитого уруса вселился в того простого воина, чтобы отомстить за себя. Но откуда копье?! Получалось, что урусские боги могут воскрешать своих мертвых багатуров и придавать им вид простых воинов? Это плохо, очень плохо. Одно дело разбить перессорившихся урусских коназей, как это было четырнадцать весен назад, побить их здесь, задавив своим числом, и совсем другое – понять, что они все равно встанут и будут мстить. Получалось, что каждого убитого, особенно багатура, нужно просто разнимать на части?!

Местные боги были сильнее шаманки, они поднимали своих мертвецов и направляли на монгольские тумены снова и снова.

Другой на месте Субедея постарался бы убедить хана повернуть обратно. Другой, но не Субедей. Он не привык отступать даже перед чужими богами. С присущим ему умением в нужный момент собирать всю волю, все мысли воедино, не отвлекаясь на постороннее, полководец принялся размышлять.

Боги могли быть и были в разных землях разными. Перед тем как отправиться к урусам, Субедей немало узнал об их боге, он сродни византийскому, а может, и тот же, хитрые константинопольские купцы и посланцы далеких западных стран много говорили и о своем боге тоже. Им разрешили такие разговоры, но не потому, что хотели поклоняться ему же, монголы не меняют своих богов, это завет Потрясателя – чужих богов уважать, но поклоняться только своим, просто о боге урусов надо было знать. Субедей пытался вспомнить рассказы еще раз. Что-то не складывалось, урусский бог не воскрешал мертвых, вернее, он должен был это сделать, но только когда наступит их Страшный суд. Мелькнула мысль, что для урусов нападение Бату с монгольским войском и есть тот самый Суд, но Субедей отогнал ее, как мешающую правильным размышлениям.

По знаку полководца приблизился один из нукеров.

– Позови священника, который идет с нами…

Пока искали монаха, которого Субедей держал при себе еще от Каракорума, полководец решил подкрепиться. Слуга подал большое блюдо с мясом. От крупных жирных кусков поднимался пар, заманчиво выпячивались кости, их так приятно разгрызать, высасывать мозг… Субедей взял большой мосол, вгрызся зубами в горячее мясо на нем, по пальцам потек желтоватый жир, затек в рукав, но багатур не обращал внимания. Он с трудом проглотил плохо прожеванный кусок, срыгнул и взялся за следующий…

В шатер сунулся нукер докладывать о приходе священника. Полководец, не прерывая своего занятия, кивнул, деловито облизал с пальцев начавший застывать жир, остатки вытер о полы роскошного халата. Протянул руку за следующей порцией, следующий кусок обмакнул в жир на блюде, чтобы не пропадал, слизал его с руки и принялся рвать зубами, норовя сначала проглотить то, на чем жира было побольше.

Человек в черной одежде почти вполз в кибитку, как и положено, не задев порога.

– Расскажи мне про урусского бога. Он может оживлять мертвецов?

– Нет, багатур, нет! Господь до Страшного суда никого не оживит…

– А мертвецов поднять может?

– Нет, это если только нечистая сила, – человек спешно стал делать какие-то движения крест-накрест поперек своей груди, словно заслоняясь.

– Как с ней бороться?

Священник явно замялся.

– Наша шаманка умеет бороться со злой силой любых богов. Ты урусский шаман, ты должен знать, как бороться со злыми силами этой земли.

– Я не из этих мест…

– Ты мне столько твердил, что бог у вас и урусов един. Лгал?

Единственный глаз Субедея блеснул так, что монах почувствовал неприятный холодок на своей спине.

– Нет-нет, бог действительно един, только… он помогает тем, кто в него верит. – Постаравшись выдержать сверлящий взгляд Субедея, быстро добавил: – Крещеным.

Багатур расхохотался:

– Ты хитрый! Я должен принять твоего бога, чтобы он мне помог?! Не-ет… Но я постараюсь найти тех, кто его задобрит. Таких, как ты, много, за свои жизни они постараются уговорить вашего бога не мешать мне. Иди!