«Злой город» - Павлищева Наталья Павловна - Страница 14

Накатившее чувство трудно описать, такой смеси отчаяния, тоски, сумасшедшей злости и ненависти я не испытывала никогда. Кажется, зарычала. Вятич положил руку на мою руку:

– Настя…

– Ты не понимаешь, я же знаю, что будет!

– Я знаю, что ты знаешь.

Господи, конечно, он же сын Ворона, небось, умеет читать мысли.

– Изменить можно?

– Не все, но можно. Для этого ты поедешь в Козельск и все расскажешь, чтобы мы могли понять, что можно изменить.

– Козельск нужно спасти.

В ответ только кивок.

Вятич отъехал вперед к Андрею и что-то стал говорить, показывая плетью вперед. Тот кивал.

Немного погодя, въехав в большой лес, мы встали.

Во время короткого привала Вятич прежде всего взялся за мою рану. Конечно, было больно, так больно, что не передать словами, но сотник только прикрикнул:

– Сцепи зубы и молчи!

Я бы и без его замечания не проронила ни звука, а теперь тем более. Слезы брызнули из глаз, как только он осторожно отделил тряпицу от моей подсохшей раны. Но Вятич знал свое дело, немного погодя к ней была приложена какая-то распаренная масса и стало много легче.

– Настя, только не усни, нам рассиживаться нельзя. Давай, за спину посажу и привяжу, чтобы не свалилась.

Еще один желающий покатать за спиной. Я упрямо помотала головой:

– Сама доберусь. Только езжай сзади, чтобы видеть, что я не упала…

Усмешки не получилось, при малейшем движении губами становилось больно располосованной щеке.

Вечером, когда устроились на ночевку, к нашему костерку снова подсел Андрей, внимательно посмотрел мне в лицо:

– Как ты?

– Нормально.

– Что?

Вот черт, когда я научусь не использовать слова, которые здесь не воспринимают так же, как мы в двадцать первом веке?

– Все хорошо.

– Кто ты?

Вятич смотрел на меня настороженно, а я мысленно махнула рукой: чего уж тут скрывать, половину-то правды Андрей может знать?

– Сначала скажи, тебе нравится Луша?

– Кто? – подозрительно прищурил глаза Андрей.

– Дочь Анеи Евсеевны?

– Ну…

– А без ну?

– Нравится!

– Женишься?

Боярин явно смутился такому наскоку, пожал плечами:

– До того ли?

– А если бы было до того, женился?

Вятич старательно прятал улыбку.

– Женился! – Глаза моего жениха смотрели почти с вызовом. Я тоже с трудом сдержала улыбку, но не потому, что хотела ее спрятать, а потому, что было больно.

– Значит, женишься. Я Настя, дочь Федора Евсеевича.

– Ты?!

Понятно, Андрей уже что-то подозревал, но не то, что везет собственную невесту.

– Я, Андрей Юрьевич. И я не хочу, чтобы ты женился на мне, а хочу, чтобы взял в жены мою сестру Лушку.

Глаза Вятича откровенно смеялись.

– Что, Андрей Юрьевич, верно я твердил, что строптива твоя невеста?

Андрей крякнул:

– Как ты в Рязань из Козельска попала?

– Долго рассказывать, не могу говорить, больно.

– Вот так, не уберег, располосовали девке щеку, теперь год-другой со шрамом ходить будет.

– Роман говорил…

– Все правильно говорил князь Роман. Только не надо сейчас об этом.

Взгляд Вятича стал настороженным и вопросительным, я решила, что он боится моей с Романом Ингваревичем откровенности, коснулась руки сотника:

– Роман ничего не знает.

Он только кивнул. Много позже я поняла, что не об этом болело сердце сотника Вятича, сына волхва Ворона, но только много позже.

– Андрей, только пока никто не должен знать, что я не парень.

И зачем сказала, теперь-то какая разница? Но сказанного не вернешь, боярин кивнул, а Вятич удивленно пожал плечами.

– А как там… князь Роман Ингваревич?

– Готовятся. Он меня с частью дружины послал на перехват Евпатию, чтобы головы зря не сложили. Распорядился либо к Коломне идти, если успеют, либо сразу в Козельск. И о тебе сказал, чтобы не сватал больше.

– Если сказал, так чего же ты у Вятича расспрашивал?

– Интересно же, с кем это князь Роман слюбился.

– Они выстоят?

– Нет. Я на Воронеже был, и у Коломны видел, сколько их и сколько нас. Побить можно, но не разбить. Нужна сила всей Руси, а остальные по норам спрятались, пережидают, словно мыши, может, кот мимо пройдет?

Стало совсем тошно, я-то помнила про голову Романа на острие копья… И вдруг голос Вятича:

– Хоть бы сообразил, с кем одеждой поменяться, плащ свой отдать…

– Кто?

– Роман.

Мелькнула шальная мысль, что вдруг сообразит, но Андрей Юрьевич покачал головой:

– Ты князя Романа не знаешь, он никогда ни за кем не прятался, всегда впереди дружины.

Вот и все. Получалось, можно не надеяться, но я упрямо продолжала это делать. Верно говорят, надежда умирает последней. Вот чуть подлечу рану и поеду бить Батыя, и никто мне не указ, никто не остановит, даже Вятич, даже Воинтиха с ее умением обездвиживать, даже Ворон вместе с Анеей, Лешим и русалками!

То ли у меня на лице появилось слишком решительное выражение, уже знакомое Вятичу, то ли он, как и Ворон, умел читать мысли, но сотник придвинулся ближе:

– Куда собралась, Батыя бить?

– Да!

– Давай сначала до Козельска доберемся, потом решим.

– Вы можете решать, что хотите, а я пойду.

– Не пойдешь.

– Нет, пойду!

– Настя, ты не пойдешь… ты поедешь. А я с тобой, потому что такую бестолковую голову надо беречь.

Андрей Юрьевич недоверчиво приглядывался к нам, понятно, слишком странными были речи, которые мы вели. Но мне наплевать. Если монголы убьют князя Романа, я убью монголов, решено. И мне все равно, сколько их. Сто пятьдесят тысяч? Значит, сто пятьдесят и убью. Надо только меч запасной взять, этот затупится от такого количества тупых голов.

Но щека дергала и начала чесаться. С детства я помнила, что почесывание любой ранки – признак ее заживления. Ничего себе, получалось, что в экологически чистых условиях можно залечить рану за несколько часов, или это умение Вятича, все же он сын волхва Ворона? Неважно, главное, чтобы зажила поскорее.

Дорога от Рязани до Козельска даже спрямленная не близка, пришлось еще не раз ночевать в лесу. Сначала почти не попадалось жилых деревень, они были сожжены, люди перебиты. Не раз мы хоронили мертвых, долбя заступами мерзлую землю. Не всегда это удавалось, бывало складывали рядками в овражек, присыпали землей и просили прощения.

Однажды на нас едва не напали мужики из леса, приняв за врагов. Только услышав, как Андрей командует дружинниками по-русски, закричали, заахали. Оказалось, деревня успела уйти в лес перед самым приходом татар, а вернуться обратно все не решались. Правда, и возвращаться было некуда, все сожжено и разграблено.

Мужик с окладистой бородой хитро поблестел глазами, почесал подбородок, глубоко зарывшийся в эту бороду, и поведал:

– Да не совсем все… Избы что… избы мы новые поставим, леса, вон он, вали и ставь. А скотину и то, чем ее кормить, уберегли. Узнали, что тати идут, и увели в лес. И сено утащили, и зерно, и прочий запас. До весны доживем…

Они и нам дали, немного, но дали в обмен на рассказы о Евпатии Коловрате и его боевой дружине. В ответ на попытку Андрея заплатить за провиант мужик отвел руку с деньгами и почти обиженно сказал:

– Не обижай, боярин, никогда Русь со своих защитников денег не брала. Чем могли помогли, не обессудь, ежели мало, а платить не смей.

Мы тоже помогли чем могли, но надолго оставаться нельзя, поспешили дальше.

Во время следующего привала у костра зашел спор о том, как лучше воевать с Батыем. Может, действительно стоило предупредить людей, чтобы вот так ушли в глухие леса, а татар бить, как били мы с Евпатием, по частям и многими малыми отрядами? Андрей мотал головой:

– Нет, надо было собраться всем и ударить одной силой сразу.

– Сразу все и погибли бы.

– Нет, Вятич, нет. Если бы все князья свои дружины привели, да поставить все разумно…