Убить Батыя! - Павлищева Наталья Павловна - Страница 9

– Я не надеюсь, просто я взял на себя слишком большую ответственность. Ты же не все знаешь…

– Ну, так скажи все, к чему держать меня за китайского болванчика: толкнул – покачала головой.

– Узнаю Настю. Ладно, воительница, смотри, куда едешь.

Пургазова Русь

Инязор Пургаз очень гордился своей землей, своим народом, своим родом. Мы совершенно не были против. Здесь текла нормальная, обычная жизнь, монголы не добрались в эти глухие леса, многотысячному войску не пройти по нешироким рекам, а если и пройти, то с них не свернуть. Мокшанам под предводительством Пуреша, живущим на торговом пути, досталось куда сильнее.

Вот они, преимущества лесной жизни! Пришел враг – ушли в соседний лес, и хрен сыщет. А что дома спалит, так новые поставить можно, вон леса сколько. И любого врага на подходе из чащи стрелами побить достаточно просто, особенно если места знать, где залечь и засесть.

Любая мало-мальски приметная дорога то и дело завалена поперек явно не от непогоды упавшими лесинами. Увидев такую впервые, а рядом тропинку, уводящую влево (ну явно же обход), я чуть не свернула туда. Вятич удержал. Тихонько покачал головой и показал направо. Но справа сплошные кусты, где там объезд?

Дальше был цирк, потому что Пургаз повернул именно направо, а перед тем два спешившихся ратника шустренько подхватили куст вместе с большущим комом земли и… отставили в сторону, потом проделали операцию по извлечению из земли со вторым кустом. В результате проезд оказался вполне приличным. После того как все прошли, кусты вернули, все разровняли и даже пригладили.

Я осторожно поинтересовалась у князя:

– А слева?

– Волчья яма.

Хотелось ехидно поинтересоваться, что было бы, не останови меня Вятич, но Пургаз ответил без вопроса:

– Вятич хитрый, загодя подвох чует. Ты его слушай, он в волчью яму не заведет.

Сотник делал вид, что оглох и очень занят упряжью своей кобылы. Ну да, мы же скромные…

Лес вокруг вековой, местами обомшелый, красотища неописуемая. Даже я, уже отвыкшая вообще чему-то удивляться, дивилась. И Вятич дивился, это я видела, хотя он и старался скрыть.

Селение (интересно, как они называются?) открылось на широкой поляне вдруг. Просто шагнули в проход через заросли и оказались перед высоким тыном из заостренных толстенных лесин. Лесины глубоко вкопаны в землю, плотным рядом одна к другой. Если бы ни заостренные концы наверху, могло показаться, что сам лес сплотился, чтобы заступить дорогу к домам.

Чуть позже я поняла, что и вкопаны-то они хитро: ряда два, внешний, метра на два отстоявший от внутреннего, с наклоном наружу. Умно, даже если враг сумеет перебраться через эти громадные колья, то просто попадет под стрелы защитников, а бьет лесной народ не хуже степного – метко и быстро.

Тяжеленные ворота открывались наружу и были тоже чуть наклонены – внутрь. И снова хитрость, ведь такие если и откроешь, на весу держать нужно. Вот и получилось, что защищенную только деревом крепость взять трудно, почти невозможно. Осадные машины через бурелом и волчьи ямы не протащишь, а без них весь защищена от любых нападений. Разве что спалить… Но если делать это в сухую погоду, то можно и самим не успеть убежать, а в мокрую не загорится.

Я мысленно усмехнулась: весь защищена не деревом, а человеческим разумом. Молодцы эрзяне.

Появлению инязора Пургаза были явно рады, даже при том, что он привел с собой чужаков. Сразу чувствовалось, что Пургаз популярен, к нему без подобострастия, но очень почтительно подходили даже старики, произносили какие-то слова, уважительные, благожелательные.

Еще на привале я тихонько поинтересовалась у Вятича, что значит «инязор». Тот пожал плечами:

– Я не эрзя, Настя. Сейчас спросим.

Ответил человек, которого мы приняли за колдуна.

– Инязор, как у вас князь. Как раньше на Руси был князь, когда-то и у вас выбирали. Князь – это лучший, самый сильный и опытный. Хотя инязором может стать и молодой. Вот ты – инязор для своих воинов, они тебя выбрали, признали и уважают.

– А волхвы у вас есть? Вы волхв?

– Нет, у нас нет людей, которые только приносят жертвы богам или разговаривают с ними. С богами могут говорить все, необязательно на капище, можно на могилах предков. Предки услышат и передадут. А того, кто следит за приношением жертв, выбирают из лучших. Иногда всего на год, иногда надолго.

– А как передаются знания от одного поколения к другому?

Он явно не понял, пришлось переиначить вопрос:

– А как то, что люди знают, сохраняется от предков к потомкам?

– От матери к дочери, от отца к сыну, от одного инязора к другому.

Мало того, в веси явно был какой-то праздник. Как оказалось, лемдема – давали имя новорожденному мальчику, нечто вроде крестин. Уже все было готово к принесению жертв духам – покровителям дома и умершим предкам. Мы вовремя, правда, присутствие чужаков чуть смутило жителей веси, но отнеслись вежливо, все же мы явились вместе с их инязором.

Мы тихонько стояли в стороне, пока приносились жертвы, самой страшной из которых, как я поняла, был петух. Из нас таковые делать никто не собирался.

Когда какая-то женщина, судя по всему повитуха, подала большой пирог Пургазу, а второй взяла себе и подняла над головой младенца, я услышала, как инязор что-то ей тихо сказал, кажется, там было имя Вятич…

Так и есть, женщина, ударяя свой каравай о тот, что держал Пургаз, громко произнесла фразу, оканчивающуюся именем Вятич! Вокруг ахнули, а Пургаз, строго оглядев окружающих, что-то пояснил. Все как по команде повернулись к сотнику.

Сзади послышался чуть насмешливый голос нашего знакомого:

– Ребенку дали имя Вятич, а Пургаз объяснил, что это хорошее имя, потому что принадлежит хорошему человеку.

– Ну вот, Вятич, у тебя в эрзянской деревне крестник. – Я была настроена на веселый лад, а вот сотник на серьезный.

Он полез за пазуху, вынул оттуда какой-то оберег, снял через голову, пошептал над ним, держа в ладонях (все это в полной тишине, потому что эрзя стояли, кое-кто даже рты раскрыв), и протянул Пургазу. Инязор понял все без слов, он принял оберег и надел его на шею малышу.

И без объяснений было ясно, кто отец ребенка, один из молодых мужчин столь напряженно следил за всем происходящим, что перепутать невозможно. Пургаз повернулся к нему, что-то объяснил, папаша кивнул и поклонился Вятичу. Тот прижал руку к груди и склонился чуть не лицом в колени.

Теперь уж сородичи новорожденного зашумели, явно облегченно и даже радостно. Нас приняли за своих.

– Вятич, ты отдал свой оберег?

– Свой нельзя отдать, Настя. Я отдал один из наговоренных.

Я чуть подумала и снова полезла с расспросами:

– Но я же отдала Евпатию Коловрату?

– Чем все закончилось, помнишь? И для него, и для тебя.

– А если бы не отдала, он не погиб бы?!

– Все равно погиб, только гораздо раньше. Ты все правильно сделала, только ходишь теперь со шрамом.

– Тебе мешает мой шрам?

– Мне? Лично мне даже нравится, если по нему осторожно провести пальцами… – Вятич не делал того, о чем говорил, только смотрел, но у меня было такое ощущение, что его пальцы действительно касаются шрама, и все существо просто захлестнула теплая волна, – то ты отвечаешь не как ежик-колючка, а как милая барышня.

– Я… я…

Вятич только глянул чуть насмешливо и отправился разговаривать с Пургазом. А я осталась переваривать очередную загадку сотника.

Он словно видел меня насквозь, знал каждое движение моей души, знал лучше Андрея, с которым я спала два года, лучше князя Романа, для которого я, наверное, была одной из… Вятич умел приласкать, не прикасаясь, одним взглядом, полунамеком, тихим ласковым смехом. И я таяла, как мороженое на горячей печке, растекалась пломбиром по тарелке, хочешь – слизывай меня, хочешь – стряхивай.

Кто же ты, сотник Вятич?