Царь Грозный - Павлищева Наталья Павловна - Страница 7

Губы княгини истово шепчут, вознося молитву, просят зачатия. Эх, голубка, сколько тут твоя предшественница отстояла, какова в вере своей была, как молила! Не тебе чета! А все одно – пока срок не пришел, ничего не случилось. Настоятельница верила в то, что Соломония родила младенца; и за то, что князю не отдала, бывшую княгиню не осуждала, понимала, что мать попросту свое дитя сберегала от дурных людей. Пусть лучше без княжеских почестей будет, но живым, чем погибнет в темнице, как княжич Дмитрий.

Невольно она прислушалась. Княгиня молила о прощении, точно согрешила сильно. Да, князья, может, и поболее грешат, чем простолюдины. Значит, и Елене есть за что прощение просить, не только князю? Дождавшись, пока Елена поднимется с колен и соберется уходить, настоятельница подошла ближе, тихо заговорила:

– Если есть в чем, покайся, матушка. С покаянием душа успокоится, Господь твою просьбу и выполнит…

Почему-то княгиня на такие простые слова отпрянула, глаза ее с ужасом расширились, быстро зашептала, точно отгоняя от себя какой призрак:

– Нет, что ты! Нет никакого греха, не в чем каяться…

– Господь с тобой, княгиня, что ты! Безгрешна, и слава богу! – перекрестила ее настоятельница, подумав, что сегодня надо отдельно помолиться об отпущении вольных и невольных грехов княгине. По всему видно, что лжет. Но не хочет облегчить душу, кто заставит? Ничего, придет время, сама скажет все, что наболело, а не скажет, так сама и отмолит. Господь милостив, он всем искренне кающимся прощает.

Больше в эту церковь Елена не ходила. То ли потому, что не хотела встречи с настоятельницей, то ли потому, что поняла, что тяжела. Радости князя не было предела, Василий готов сам носить на руках молодую жену. Оберегая ее, запретил ездить на богомолье, приставил нескольких лекарей следить за ее здоровьем, чтобы не случилось ничего с будущим наследником. Он почему-то не сомневался, что будет сын. К княгине не допускали некрасивых людей, запрещали при ней говорить о плохом, старались радовать, чем только можно. Даже Захариху и ту сначала убрали подальше, но Елена попросила, чтобы мамку вернули. Князь просьбе подивился, но разрешил: может, опытная Захариха, которую Елена любит, поможет выносить долгожданного ребенка… На лето княгиня переехала из пыльной, шумной Москвы в Коломенское, где можно было жить в тиши.

Надвигающаяся августовская ночь обещала быть необычайно душной, все говорило о приближающейся сильной грозе. Ветер порывами срывал с деревьев не успевшие пожелтеть листья, норовил подхватить и унести все, что плохо держалось, поднимал вверх облака пыли, но дождя пока не было. Люди качали головами: плохая гроза, сухая! От таких пожары случаются… Первый же раскат грома заставил бегущую куда-то через двор девку присесть от испуга. Но ей долго бояться некогда, спешно отправили еще за водой. Княгиня, вишь, рожает! Как ей не ко времени, в такую грозу кто добрый родится-то? Ругая сама себя за такие мысли, девка перекрестилась и, подхватив подол, чтобы не путался под ногами, бросилась поскорее в поварню, сказать, чтоб разожгли огонь и грели воду.

Всю ночь бушевал ветер, сваливший множество некрепких деревьев, сверкали молнии, только к утру наконец полил дождь. К этому времени Елена родила мальчика. Его крик раздался вместе с самым сильным раскатом грома, потому сама мать не сразу услышала, обеспокоенно дернулась:

– Что, не кричит? Живой ли?

Повитуха, смеясь, подняла княжича на руках:

– Живой, слава богу! Смотри, какой крепкий!

А на дворе бушевала гроза, точно предупреждая, что родившийся княжич будет грозен и страшен, как раскаты грома, сопровождавшие его появление на свет. Люди, еще не знавшие о появлении на свет долгожданного княжеского наследника, крестились:

– Свят, свят! Что ж за гроза такая невиданная приключилась?

Елена почему-то требовала, чтобы сына заставили закричать. Повитуха не могла понять, чего боится княгиня.

– Да голосистый он у тебя, еще какой!

– А слышит ли?

– А с чего бы ему не слышать? – снова дивилась женщина.

Елена, чтобы отвести ненужные подозрения, пояснила:

– Приснилось мне как-то, что родился ребенок немой и глухой, вот и боюсь.

Слова матери заставили повитуху внимательней обследовать малыша, но она снова уверенно заявила:

– И слышит, и кричит! Здоровое дите! И ростом немалый будет, вишь, ножка какая большая…

Успокоенная княгиня прикрыла глаза. Мальчика у нее уже забрали, он приник к груди специально приведенной кормилицы и жадно сосал. Теперь надо было послать весть отцу, князь небось ждет не дождется такого известия!

В Москву среди ночи примчался гонец из Коломенского, сказал, что от княгини к князю. Зная, что Елена вот-вот должна разрешиться, стражники пытливо глядели на отрока, но тот лишь пожал плечами:

– Едва началось…

То же он сказал и Василию. Князь, улегшийся было почивать, вскочил от известия, заметался по покоям, не зная, на что решиться – то ли ехать в Коломенское самому, то ли прилечь обратно. Подумав, понял, что помочь жене не сможет, потому ехать ни к чему, вернулся на ложе, но не в силах терпеть, снова вскочил, принялся молиться о благополучном разрешении царицы от бремени, о даровании ему сына. Молился так истово, что не сразу услышал дальние раскаты грома. Гроза шла как раз со стороны Коломенского, сильные порывы ветра рвали с корнями небольшие деревья, без труда ломали крупные ветки. Раскаты грома заставляли приседать всех, кто вдруг оказался не под крышей, креститься верующих, моля Господа о спасении. Но князь, казалось, не слышит этих громовых раскатов, настолько увлекся молитвой.

В дверь осторожно постучали, Василий не любил, чтобы даже самые ближние входили без разрешения.

– Кто там? – чуть нетерпеливо отозвался князь, хотя прекрасно понимал, с чем могли прийти к нему в такой неурочный час. – Войди!

В двери появился отрок Лука с улыбкой, расплывшейся по всему круглому рябому лицу:

– Поздравляю с сыном, княже! – Он выглядел так, точно сам только что произвел на свет долгожданного государева сына.

– Слава тебе, Господи! – Василий произнес это не задумываясь, еще не до конца поняв и поверив в услышанное. Тут же потребовал: – Повтори!

Лука с удовольствием повторил:

– Царица Елена в седьмом часу ночи счастливо разрешилась от бремени сыном!

Василий вдруг сообразил, что до сих пор стоит на коленях. С трудом, опираясь на лавку, поднялся, руки и даже ноги от полученного известия тряслись. Большей радости Лука сообщить не мог.

– Коня!

– Гроза на дворе страшная, государь. Гонец едва добрался, может, до утра подождать?

Василий понял, что отрок прав, кивнул. Махнул было рукой, чтобы тот уходил, но вдруг подумал, что надо наградить за благую весть, взял из ларца монету, чуть подумал и добавил вторую:

– Возьми, одну себе, вторую гонцу.

Лука закивал, Василий хорошо знал своего отрока, потому тут же пообещал:

– Передал ли гонцу – проверю.

Лука вздохнул украдкой, не удалось обогатиться двумя монетами. Но сейчас царь будет щедрым, еще не раз перепадет и ему.

Так и вышло, Василий принялся щедро одаривать всех подряд, благодаря судьбу за рождение сына.

На Москве колокольный звон уже второй день, радоваться есть чему – княгиня Елена родила здорового младенца, у великого князя наконец есть долгожданный наследник! Москвичи радовались за князя Василия и в глубине души все же печалились за его добрую бывшую жену Соломонию, заключенную в монастырские стены. Небось тот княжич, которого старица София родила в Суздале, не сподобился такого колокольного трезвона. И все равно Москва верила, что законный наследник даст о себе знать!

А еще поползли нехорошие слухи, что не княжий, дескать, сын-то, что в его рождении повинен все тот же любимец Елены воевода Сторожевого полка Овчина Телепнев-Оболенский. Кроме того, было немало народа, считавшего княжеский развод незаконным, а самого княжича незаконнорожденным. Повторяли прорицание, что сын от незаконного брака станет правителем-мучителем, недаром в ночь его рождения была страшная сухая гроза. На всякий роток не накинешь платок, но никому в голову не приходило передать такие слова светившемуся от счастья Василию, да и к чему? Даже юродивый, которого княгиня спросила о том, кто у нее будет, заявил просто: