Кровь и пепел - Павлищева Наталья Павловна - Страница 12

Итак, в самом начале Батыева нашествия Рязань не просто сожгли, а уничтожили… Рязанью назвали город Переславль Рязанский, стоящий выше по течению. Значит, в тринадцатом веке, пока Батыя еще нет, она, голубушка, стоит на правом берегу напротив современного города Спасска. Ну вот опять: современного! Спасска двадцать первого века. А в тринадцатом он был? Нет, на такие глубины мои познания не распространялись, хватит и того, что про Батыя все точно помню.

От любования своими историческими познаниями меня отвлек приход к княжескому терему. Я привыкла, что во всех древнерусских городах есть крепости – детинцы, где население может укрыться в случае опасности. Здесь было что-то непонятное, детинцем, то есть крепостью, оказывался весь город. У Козельска не было маленькой укрепленной части, он весь был за большой стеной. И княжий терем стоял на открытом месте, конечно, огорожен, но без дополнительной стены. Правда, меня это волновало мало.

У княгини Ирины грустные глаза, и от этого она казалась старше своих двадцати двух лет. Грустить есть отчего, вдовые княгини редко снова выходят замуж, вырастит Ваську до относительной взрослости – и в монастырь. А княгиня – красавица… И вдруг меня обожгло: но ведь Козельск должен пасть и все жители погибнуть! И вот эта княгиня, и ее маленький Васька. Стало не по себе, очень трудно смотреть на будущих покойников. А я? Если выйду замуж, то уеду в Коломну, но ведь и ее возьмут Батыевы войска. А Лушка? Анея? Отец, которого я хотя еще и не видела, но уже люблю?

Впервые мелькнула мысль рассказать им хоть что-то, может, спасутся? Кому рассказать, как? Во-первых, под каким соусом я смогу это подать? Мол, мне после падения с Зорьки не только память отшибло, но и видения являться стали про ваше страшное будущее. Бред. Конечно, не поверят.

Я поймала себя на том, что в голове засела еще одна подленькая мыслишка: если я хоть что-то изменю в прошлом, в которое попала, то моего собственного будущего не будет, значит, и возвращаться будет некуда. А какое будет? Не знаю, лучше или хуже, но в нем может не оказаться Насти Федоровой. И как тогда, навсегда оставаться здесь? Вот это вопрос!

Я даже с маленьким князем играла рассеянно, даже едва не влипла, попытавшись рассказать ему стишок про Таню, которая громко плакала, уронив в речку мячик. Хорошо, что вовремя опомнилась и переключилась на сороку-ворону, которая кашку варила и деток кормила… Сказка про колобок князю очень понравилась, про варежку, ставшую домиком для зверей, тоже… На большее меня не хватило, вопрос о том, говорить или нет, не давал покоя.

Лушка подозрительно поинтересовалась, откуда я знаю эти сказки. Хотелось сказать, что я вообще много что знаю, чего не знают они, но решила не выдавать все сразу, осторожно попыталась дать понять, что мне приходят знания независимо от меня.

– Это я заметила. Тебе точно кто-то подсказывает. Ты не такая раньше была.

Я старательно вздохнула:

– Иногда такое подсказывают, что лучше бы и не знать.

– Чего? – оживилась сестрица. Тут бы вот и сказать самое главное или хотя бы дать понять, что знаю, но… меня словно что-то остановило. Через секунду я разозлилась сама на себя, это не что-то, а все тот же проклятый вопрос о возможности или невозможности вернуться обратно в свою жизнь, если скажу. Теперь я понимала, что этот вопрос не даст мне покоя до конца. Только какого конца?

Стало тоскливо, я снова почувствовала себя в большой мышеловке с прижатым пружиной хвостом и полной невозможностью избежать кары. Высшие Силы, миленькие, ну не гожусь я в героини, ей-богу! Господи, избавь меня от героизма, очень Тебя прошу. Я простая, расчетливая, деньги люблю (кто ж их не любит?), я вредная, даже глупая… Ну за что мне все это?!

Лушка так и не дождалась от меня толковых объяснений, что же это за сведения, о которых я предпочла бы не знать. На мое счастье, долго думать о чем-то или интересоваться чем-то одним сестрица просто не могла, а потому отстала.

Мы вернулись домой к вечеру, со двора уже все было занесено в дом и уложено в сундуки. Девок не видно, незадачливого Тришки тоже. На крыльце сиротливо висела лишь одна испорченная душегрея…

Анея мрачно поинтересовалась:

– Где были?

– У княгини Евдокии, – быстро отрапортовала Лушка.

Мы видели княгиню минут пять, остальное время действительно развлекали маленького князя, но при необходимости княгиня могла подтвердить, что мы были там. Больше вопросов не последовало, у тетки не было настроения что-либо выяснять.

Почувствовав, что гроза нас не коснулась, мы быстро похлебали остывшее варево и улизнули в свою светелку. Правда, Лушка все же успела расспросить Любаву:

– Здорово лупцевали?

Та прижала ладони к щекам:

– Ой как! Фанька только стонала, а Савка все в голос, кажись, до Чернигова слышно было. Трофим молчал. Ноне лежат все трое. Мать сказала, не отойдет душегрея-то, еще всыплет, чтобы дело знали, а не дурацкие хаханьки.

Я не выдержала:

– Лушка, душегрея же меховая, ее сушить в тряпках надо, не то покоробится.

– Думаешь? Как быть?

– Пошли, поглядим.

Мы подхватили по старому плату и побежали на крыльцо. Уже стемнело, но даже в сумерках было видно, что мех испорчен безнадежно, видно, содержимое ведра у Тришки оказалось горячим. Но мы все равно принялись старательно промокать душегрею платами, чтобы побольше влаги впиталось.

– А потом надо куда-то утащить и положить до утра на ровное, может, чуть расправится.

– Не расправится.

От этого голоса мы буквально подпрыгнули! Увлекшись своим делом, все трое даже не заметили, как на крыльцо, кутаясь в свой плат, вышла Анея.

– Девок пожалели?

– И душегрею тоже, – зачем-то заявила я.

Тетка посмотрела внимательно, вздохнула:

– Ее уже не спасешь. Надо только камни снять и жемчуга. Девок завтра в деревню отправлю, оттуда новых привезут. Вам поручу следить первое время, чтобы меха помоями не обливали. Сможете?

Мы только дружно кивнули в ответ.

Так у нас с Лушкой появились свои девки, у каждой по одной. Их на следующий день привезли из деревни. Теперь я собственница, и эта собственность стояла передо мной, теребя в руках кончик косы. Ростом и фигурой с меня, значит, тоже лет пятнадцать, замуж не отдали, и попала в холопки, видно, из-за родительских долгов. В предыдущий вечер я спросила Лушку как становятся холопами. Та пожала плечами:

– Ежели в полон возьмут…

– Какой полон в соседней деревне, Луш?

– Значит, закупы…

Я попыталась сообразить, закуп, видно, не вернувший долг. Ясно, передо мной стояла расплата по кредиту, это вам не двадцать первый век, здесь судебные разбирательства короткие: не вернул вовремя – либо сам, либо кто из родственников в холопы. А с холопом можно делать почти что хочешь, можно выпороть (правда, и нас с Лушкой тоже можно), можно даже убить. А вот это, как выяснилось, только по приговору. Чьему? Князя или вон воеводы.

Но приказать этой девке делать, что я захочу, можно.

– Как тебя зовут?

– Стеша.

Взгляд спокойный и не приниженный, никакой не холопский. Это хорошо или плохо? Видно, не глупа, выдержанна, но в обиду себя не даст. Я почувствовала к Стеше симпатию. Я изучала свою холопку, а Анея в это время изучала меня. Почувствовав на себе ее взгляд, я смутилась, снова обернувшись к девке:

– Что ты умеешь?

– Что нужно.

Лушка в это время допрашивала свою:

– А тебя как зовут?

– Таюшка.

Глазки не хуже Лушкиных стреляли во все стороны, можно поклясться, что она успела изучить все и всех на дворе.

По тому, что девушка изучила прежде всего мужское население двора, даже деда Трофима не пропустила, и по тому, как она всех оглядывала, я подумала, что у нас будет немало проблем с Таюшкой. Как в воду глядела, хотя чего тут глядеть, нимфеток за версту видно.

Анея с Косым с утра отправились в Дешовку на какие-то там переговоры с местным населением. Анее хотелось заполучить роскошный покос, которым дешовчане (как назвать жителей деревни со столь примечательным названием?) все равно не пользовались, поскольку сено было неудобно возить вокруг леса по болотинам, но считали своим. Тетка, видно, решила воспользоваться благостным из-за хорошего урожая и покоса настроением жителей и недорого выкупить этот покос, а их нанять для заработков на время следующего покоса. Это выгодно и им, и ей, а уж убеждать Анея умела. Где не получалось лаской, следовал командный тон, и люди подчинялись. Однажды у меня даже мелькнула мысль, что, пожелай тетка, она могла бы обездвиживать не хуже Воинтихи. Но боярыне, пусть и вдовой, это ни к чему.