Золотое дерево - Лейкер Розалинда - Страница 8

Дом, который с этих пор должен был стать родным для Габриэль, находился неподалеку от Лиона, всего лишь в часе езды.

— Не забудь перчатки, — сказала Элен, подавая их своей подруге. Габриэль взяла перчатки и крепко сжала руки невестки.

— Мне так будет не хватать тебя. Ты была мне настоящим другом.

Элен постаралась ободрить ее на прощанье.

— Мы очень скоро снова увидимся, Жюль привезет меня к вам в гости на днях.

Однако Габриэль была чем-то очень расстроена.

— У меня не идет из головы мысль о том, что будет, когда Жюль снова уедет в свой полк. Прошу тебя, приезжай ко мне почаще. Я буду чувствовать себя так одиноко вдали от тебя.

— Ты забываешь о том, что рядом с тобой теперь всегда будет Эмиль, — мягко напомнила ей Элен.

Лицо Габриэль на мгновение омрачилось, как будто тень пробежала по нему. Она выпустила руки Элен и начала надевать перчатки.

— Да, я помню об этом.

— Он хороший человек.

— У меня на этот счет нет никаких сомнений, — произнесла Габриэль сдержанным тоном и резким движением поднесла к лицу карманное зеркальце для того, чтобы бросить на себя последний взгляд, — иначе я бы не вышла за него замуж.

Элен все это время внимательно наблюдала за ней. Ей казалось, что Габриэль мучают какие-то сомнения, и это было очень странно, если вспомнить ее безмятежное настроение сегодня утром, когда она собиралась на церемонию бракосочетания. Габриэль была тогда совершенно уверена в правильности своего выбора. Ее нельзя было назвать наивной, поскольку, работая бок о бок с ткачами, она из их рассказов многое знала о жизни, — в частности о жизни в браке и о супружеских обязанностях. Сама Элен была столь невежественна в этих вопросах, что от испуга и разочарования в первую брачную ночь ее спасла только сильная любовь к Жюлю. Она всем сердцем надеялась, что брак Эмиля и Габриэль окажется счастливым. Правда, никто не знал, как далеко зашло дело у Габриэль и ее первой юношеской любви, Филиппа, сына ткача, которого так безжалостно разлучили с возлюбленной. Самым опасным в будущих супружеских отношениях новобрачных могло явиться то, что Эмиль питал к Габриэль подлинную страсть, в то время как сама она оставалась к нему равнодушной, что сразу же бросалось в глаза. Возможно, Эмиль в первое время вообще не осмелится дотронуться до нее, будучи тонко чувствующим человеком, относящимся к Габриэль с подлинной нежностью и любовью. Элен чувствовала в нем родственную душу и поэтому, как никто другой, понимала его. Теперь же ей казалась, что в жизни ее золовки произошло что-то важное за то короткое время, которое миновало с момента отъезда невесты из дома до ее возвращения. Но припомнив хорошенько церемонию бракосочетания, Элен пришла к выводу, что в Габриэль уже тогда ощущалась разительная перемена: она выглядела бледной, взволнованной и растерянной уже в тот момент, когда вошла, опираясь на руку Анри, в сводчатом сумрачном помещении бывшего храма. Может быть, Габриэль так потряс несчастный случай, происшедший со свадебной каретой по дороге? О столкновении с каким-то катафалком Анри начал рассказывать, однако Ивон неожиданно заставила его замолчать.

— Ты готова? — поторопила Элен новобрачную.

— Тебе пора уже отправляться в путь.

Габриэль убрала карманное зеркальце, а затем, не говоря ни слова, крепко обняла Элен. Заставив себя улыбнуться, она стремительно вышла из комнаты и быстро сбежала вниз по ступеням в просторную прихожую, где ее уже ждал Эмиль. Здесь же столпились все гости, желавшие проводить новобрачных в дорогу. Даже Доминик вышел сюда, опираясь на свою трость. Отец позволил Габриэль поцеловать себя на прощание в щеку — и ей подумалось, что он проявил к ней подобную снисходительность первый раз в жизни по одной простой причине: дочь к его полному удовлетворению покидала, наконец, родной дом навсегда. Шумные и оживленные гости проводили новобрачных до экипажа, а затем — когда коляска исчезла из вида, растаяв в первых вечерних сумерках, — вернулись в дом. Последней на крыльцо особняка поднялась Элен.

Тем временем в другой части города Николя Дево разыскивал дом, который не видел много лет — с тех пор, как он и его отец бежали из Лиона. Дом был расположен в квартале Лакруа Рус — там, где несколькими часами раньше произошло столкновение катафалка и свадебной кареты Рошей и было нанесено оскорбление памяти отца Дево.

Николя поднялся по крутой каменной лестнице и, выйдя на узкую петляющую улочку, взбирающуюся по склону холма, пошел по ней. Из окон высоких каменных домов, выстроившихся в сплошную линию по другую сторону улочки, распространялся смешанный запах острого соуса, супа и вина — люди садились за ужин. Когда сумерки сгустились, в окнах появились огоньки зажженных светильников.

На Николя нахлынули воспоминания… Он провел детство на этих улицах, в одном из крошечных, огороженных каменными стенами внутренних двориков он в первый раз познал физическую близость с местной девушкой; он учился здесь нечуткому ремеслу ткача, будучи сыном торговца шелком, который усаживал его за ткацкий станок в любую свободную от школьных занятий и приготовления уроков минуту. В отличие от семьи Рошей, которая еще несколько поколений назад, разбогатев, переселилась из густонаселенного рабочего квартала, расположенного на холмах, в более престижный район, семья Дево осталась в самом сердце ткацкого производства.

Наконец, Николя увидел свой старый дом с почерневшим фасадом. Двустворчатая деревянная дверь с железной колотушкой в форме руки была освещена уличным фонарем, висевшим на цепях напротив пес; к двери с мостовой вели всего лишь две ступеньки. Николя нащупал в кармане сюртука ключ — ключ, который должен был вернуть его в прошлое. Прежде чем отважиться войти в дом, он отошел на середину улочки и бросил взгляд на окна четырехэтажного здания, которые были закрыты плотными ставнями, а на первом этаже к тому же еще и снабжены витыми решетками. Что увидит он там, в хорошо знакомых комнатах, после стольких лет разлуки? Николя знал, что после того как он и его отец бежали, в доме был устроен обыск. Возможно, их семейный очаг разграблен, а оставшиеся вещи и сами стены покрылись многолетней пылью и плесенью. Приготовившись к худшему, Николя сунул ключ в замочную скважину и с большим трудом повернул его в заржавевшем замке, которым давно уже никто не пользовался; дверь широко распахнулась.

Свет уличного фонаря высветил выложенный мраморными плитками пол прихожей и темнеющую в глубине лестницу, ведущую наверх. Молодой человек переступил порог и закрыл за собой дверь. В нос ему ударил запах пыли и запустения — так пахнут брошенные, нежилые дома, оставленные своими хозяевами много лет назад. На столике у стены стояла лампа, и Николя, стряхнув с нее паутину, зажег ее. Подняв лампу над головой, он огляделся вокруг. На стенах так же, как и прежде, висели картины, ни один стул в прихожей не был перевернут. Ничто не свидетельствовало о прошедшем здесь обыске и вторжении посторонних людей. Николя взялся за ручку одной из двустворчатых дверей первого этажа — она вела в главную гостиную дома.

Переступив порог, он застыл, увидев полный разгром некогда прекрасного помещения. Ущерб, нанесенный убранству гостиной, трудно было себе вообразить. Шелковые панели, которыми были обиты ее стены, висели пыльными клочьями, изрезанные чьей-то безжалостной рукой. От кресел, покрытых позолотой, остались одни щепки, мягкие сиденья были изрезаны, парча с них содрана, так что наружу выступал конский волос, служивший набивкой; одним из кресел, по всей видимости, разбили зеркало, висевшее над мраморным камином, и оно валялось теперь внизу у каминной решетки вместе с осколками. Сердце в груди Николя сжалось от гнева и отвращения — до того омерзительна была эта картина варварского разгрома. Образцы самых изысканных тканей, когда-либо изготовленных на ткацких станках семьи Дево, пошли на украшение этой гостиной, где отец Николя принимал своих деловых партнеров и лучших клиентов.