Золотое дерево - Лейкер Розалинда - Страница 45

На прошедшей неделе Габриэль так и не удалось выбраться домой — в первый раз за два месяца Эмиль в течение всей недели оставался один, и Габриэль знала, что он, конечно, не преминет подчеркнуть это обстоятельство и упрекнуть ее. Он Изо всех сил старался вернуть Габриэль домой, к привычному кругу обязанностей, в которые — с его разрешения — входил бы подбор красителей для шелковой пряжи. Она перестала спорить с ним и доказывать, что ее наезды в Лион всего лишь раз в неделю ни к чему хорошему не приведут, она станет марионеткой в руках Анри, который фактически возглавит все дело. Подобные доводы не производили на Эмиля никакого впечатления, и Габриэль вскоре поняла, что муж как раз и стремится к такому положению дел, при котором его жена была бы лишь номинальным главой фирмы.

— Прошу тебя, Эмиль, не думай, что я отношусь к тебе с пренебрежением, — прошептала Габриэль. Он посадил ее к себе на колени, и она обвила руками его шею. Всякий раз, когда Габриэль приезжала домой, она старалась быть с мужем как можно более нежной и ласковой. И бывало, действительно они переживала минуты настоящего счастья — тем тяжелее было Эмилю вновь расставаться с ней надолго.

— Я люблю тебя, Габриэль, — нежно сказал он, дотрагиваясь рукой до ее подбородка. — Если бы я не любил тебя так сильно, мне было бы намного проще… Но почему…

— Почему я не такая, как другие жены? — перебила она его, чувствуя, какой вопрос он хочет задать, и не желая слышать этого вопроса.

Он невесело рассмеялся.

— Боже упаси! Я хочу, чтобы ты была такая, какая есть, пусть даже деловая хватка, которой ты обладаешь, больше подходит для мужчины, нежели для юной нежной женщины! — Эмиль растроганно поглядел на жену: — Я хотел сказать совсем другое. Я хотел спросить, почему ты до сих пор не подарила мне ребенка?

Габриэль отвернулась от мужа, чтобы скрыть свое смятение, которое ее охватило. Она не собиралась рожать в ближайшем будущем и хотела оттянуть на неопределенное время появление на свет своих детей. Хотя впоследствии — если на то будет воля Божья — ей хотелось бы иметь двоих или троих детей. Кроме того, она мечтала о сыне, о наследнике Дома Рошей, для которого она в сущности и старалась сохранить и приумножить состояние деда.

— Придет время, и у нас появится малыш, — пробормотала она, — я уверена в этом.

— Я тоже так думаю. Твое тело слишком совершенно для того, чтобы уродовать его беременностью, — с этими словами он спустил с ее плеча тонкую ткань платья с глубоким вырезом и, обнажив грудь жены, припал к ней губами.

Позже, лежа в объятиях уже заснувшего Эмиля в их супружеской кровати под круглым балдахином, Габриэль размышляла над тем, почему до сих пор не может забеременеть. Каждый раз после близости с мужем она чувствовала, что тайный светильник так и остался не зажженным, что дверь в сокровенное святилище так и не удалось открыть. Ей казалось, что она получила бы в тысячу раз более сильное наслаждение, если бы ключ к двери этого святилища был найден. Нет, она не думала, что от этого зависело зачатие ребенка — ведь зачать можно и от насильника, не испытывая ничего, кроме боли и стыда. И все же она не могла не спрашивать себя: неужели то, что она не любит Эмиля, мешает ей забеременеть от него? Может быть, если бы привязанность к Эмилю была более сильной и глубокой и походила на любовь, она смогла бы родить ему ребенка. Но тут сердце Габриэль вновь исполнилось горечью: разве сможет она хоть когда-нибудь полюбить мужа? Ведь она любит другого мужчину…

Когда в мастерских Рошей появились первые станки Жаккарда, Габриэль попросила своих ткачей опробовать их. Причем она обратилась с этим предложением прежде всего к молодым людям, зная, что пожилые ткачи предпочитают работать дома, в кругу семьи, где они чувствуют себя более независимо, выбирая для работы удобное им время. Но даже молодые ткачи, пришедшие в мастерские взглянуть на новые станки, были полны сомнений и с неохотой взялись за дело. Однако, узнав, что им предстоит работать в просторном помещении монастыря, где много воздуха, они — сравнив новые условия труда с работой за старыми станками в душных тесных комнатах — согласились на переезд в оборудованную станками Жаккарда ткацкую фабрику и убедили своих товарищей присоединиться к ним. И все же в тот день, когда были подписаны последние бумаги и здание монастыря перешло в ее собственность, Габриэль еще не набрала необходимого для фабрики количества рабочих.

Она лично наблюдала за установкой новых станков и следила за тем, чтобы в цехах не было тесно и к каждой машине можно было свободно подойти. В тот момент, когда она как раз руководила работами по расстановке и наладке станков и в помещении стояли грохот, стук молотков, лязг железа о камень и крики рабочих, Габриэль доложили, что ее хотят видеть какие-то люди. Она сразу же подумала, что к ней явилась депутация ткачей, поскольку она уже несколько раз получала от них суровые предупреждения и даже угрозы, которые, в частности, выражались в разбитых окнах новой фабрики. По-видимому, рабочие пришли, чтобы сделать ей последнее предупреждение и заручиться ее обещаниями, что она не будет следовать дурному примеру Дево, переоборудовавшему свою мастерскую на новый лад.

Выйдя из своего нового кабинета в вестибюль фабрики, Габриэль увидела троих мужчин. Как она и ожидала, это действительно были ткачи, одетые в просторные мешковатые рубахи, полотняные и кожаные куртки, длинные брюки и кепки с мягкими козырьками. Им было по тридцать-тридцать пять лет. Самый старший из них обратился к Габриэль:

— Добрый день, мадам. Мы ищем работу, говорят, вам нужны ткачи…

— А где работали прежде? — спросила Габриэль. Узнав, что все трое являлись недавно уволенными ткачами с закрывшейся в городе фабрики, она не удивилась, так как разорившиеся шелкопромышленники не были редкостью в Лионе. — Я не хочу раздоров на своей фабрике, поэтому, если вы имеете что-нибудь против станков Жаккарда, давайте сразу же расстанемся и поставим на этом точку.

Однако ни один из рабочих не сказал ей на это ни слова, все трое молча стояли перед ней, не двигаясь с места. Похоже, эти рабочие свыклись с мыслью о том, что им придется перестраиваться и осваивать новые станки, — значит, вскоре они смогут в полной мере оценить преимущества новой техники.

— Отлично, — наконец сказала Габриэль, — мы уже установили и наладили несколько станков, так что вы можете пройти в цех и показать нам свое мастерство.

Все трое были приняты на работу. Теперь на фабрике оставалось всего лишь четыре вакантных места, но Габриэль была уверена, что найдет ткачей и для оставшихся четырех ткацких станков. Анри, который считал непростительной глупостью пускать фабрику на полный ход, когда не была доказана выгода от использования новых станков, продолжал досаждать Габриэль своими мрачными пророчествами и нытьем, пока она не запретила ему приближаться к себе без особой надобности. Он решительно возражал также против того, чтобы большие важные заказы, полученные фирмой, размещали исключительно на новой фабрике, а не распределяли между ткачами, работавшими дома на старых станках. Но Габриэль хотела с самого начала создать своей фабрике хорошую репутацию, чтобы она встала в один ряд с лучшими шелкоткацкими предприятиями Лиона.

В день открытия новой шелкоткацкой фабрики у здания бывшего монастыря был выставлен полицейский пост — на случай возможных беспорядков, которые имели место при открытии ткацкой мастерской Дево. В течение следующих нескольких дней полицейские продолжали дежурить у ворот фабрики, однако, видя, что все спокойно, городские власти в конце концов убрали этот пост, надеясь на благоразумие горожан.

Рабочий день, как и на других предприятиях города, начинался в шесть часов утра и заканчивался в шесть часов вечера, по субботам ткачи работали до полудня.

В эту субботу — после первой трудовой недели, в течение которой работала ее фабрика, — Габриэль после полудня, когда ее ткачи разошлись по домам, присела за письменный стол в своем кабинете, чтобы закончить несколько срочных писем. С минуты на минуту за ней должен был заехать Гастон, чтобы отвести ее к Эмилю. В опустевшем здании не было никого, кроме нее и уборщика, который уже заканчивал свою работу и подметал вестибюль. Уйдя с головой в деловые бумаги, Габриэль не обратила никакого внимания на отдаленный шум, доносившийся откуда-то с улицы, как вдруг дверь ее кабинета распахнулась, и на пороге появился седовласый уборщик, руки которого дрожали от волнения и испуга.