Фирменный поезд Фомич - Колупаев Виктор Дмитриевич - Страница 25

— Нет уж ты, милый, если науку знаешь, то верни поезд-то по назначению, — попросил начальник фирменного поезда.

Я молчал. Я еще почему-то молчал. Для чего я молчал? Разве мог я молчать, ведь я ничего-ничего не знал. Я даже не знал, сколько нам осталось: минуты или сутки.

Молчал и Степан Матвеевич. Ну он-то, впрочем, будет жить еще в других реальностях. Он же практически бессмертен, подумал я и тут же устыдился своих мыслей. В чем это я чуть было не заподозрил столько выстрадавшего Степана Матвеевича? Да. И его гигантский опыт оказался бесполезным в нашем удивительном, страшном, невозможном фирменном поезде «Фомич».

Писатель Федор кашлянул и сказал:

— Можно, так сказать… — И не договорил.

— Ну, я вижу, тут большинство, — усмехнулся Семен, лениво встал, нахально потянулся, правда, никого не задев при этом. — Пойду я. С женой поговорю. Со своей женой, — подчеркнул он.

И я посторонился. Вот ведь поддать ему надо было, женщину, жену его спасти, а я отступил. Но с другой стороны… Из-за чего мне было бить его? Какое право я имел спасать Тосю? Просила она меня об этом? Да и хочет ли она такого спасения? Что я ей взамен предложу? Даже кто она, я и то не знаю. Научный ли работник или домохозяйка? Спасу я ее, а она потом уборщицей работать будет. Да и где? Жить где? Ну, душа там и прочее. Да только надо ли? Одну душу перестроить! Так ведь из-за этого может не счастье, а зло получиться!

Семен пошел по коридору.

Вот если Тося крикнет, вырываться начнет, просить… И всегда так, только тогда, когда нарыв лопается дерьмом, но не раньше — упаси бог, чуть раньше. Ведь и ошибиться можно. Страшно ошибиться.

26

— Если вы хотите, — сказал писатель Федор, — если найдутся добровольцы, то я готов написать маленький рассказик, страницы на две…

Степан Матвеевич посмотрел на него дико. О чем это глаголет неудавшийся писатель?

Я предупредил его нелепый отказ. Я ведь знал Федора лучше, чем Степан Матвеевич, хотя тоже не очень хорошо.

— Подождите, — сказал я. — У вас, Федор, что, действительно все так и происходит с рассказами, как вы утверждаете?

— Совершенно так. Написал я как-то, что некий М.И.Галкин попал под такси, которое сам и пытался остановить. Потом мои друзья на работе рассказывают, что в соседнем отделе некий старший научный сотрудник М.И.Галкин действительно попал при таких именно обстоятельствах под такси и лежит теперь в больнице с двумя переломами. Да и многое другое еще было. Я ведь рассказы, в которых с людьми происходит что-нибудь неприятное, перестал писать. Только хэппи-энд, так сказать. Да вот и про Валерия Михайловича… Вы вот, Артемий, читали… Все так и было. Сам Валерий Михайлович признал. Вплоть до фамилий, имен и количества костюмов. Вы поверьте мне, поверьте. Я быстро напишу, минут за десять. Только добровольцы нужны, потому что это с ними действительно произойдет.

— Да что же — это? — нетерпеливо и недоверчиво спросил Степан Матвеевич.

Я уже сообразил, что хотел сказать Федор.

— Дело вот в чем, насколько я понимаю, Федор, извините, не знаю вашего отчества. — Но писатель только махнул на это рукой. — Так вот, Федор, насколько я понял, может написать небольшой рассказик о ком-нибудь из нас. О том, как кто-то на некоторое время переродился. Рвачом стал, стяжателем, словом, тем, кого за глаза мы не уважаем, но без которых нам никак не обойтись сейчас.

— Да, Артемий все правильно понял, — подтвердил писатель Федор. — Добровольцы только нужны.

Студенты молчали. На пулемет бы они сейчас пошли, чтобы спасти других, а сделаться рвачами, чтобы тоже спасти людей, нет. Тут был какой-то нравственный барьер. И перешагнуть через него было трудно, почти невозможно.

В конце коридора появился чем-то не на шутку взволнованный радист, хотя тут и всем другим было не до шуток. Стряслось еще что-то, стряслось!

— Вот! — громко сказал он. — Вот! Телефонограммы! — И он протянул пачку листков.

Степан Матвеевич недрогнувшей рукой принял их и прочитал. Мгновенное недоумение появилось на его лице, но тут же сменилось болью.

— Сложнее, чем я предполагал, — сказал он.

Телефонограммы, что принес радист, были наши собственные, те самые, что мы хотели передать на соседнюю станцию.

— Расскажите, — попросил Степан Матвеевич радиста.

— Тексты я продиктовал внятно, четко, — начал растерянный радист. — Жду. Скоро, думаю, ответят. Проходит десять минут, двадцать. Отвечают. Я обрадовался. Записываю. Боже мой! А это наши собственные телефонограммы вернулись. И как такое может быть?

— Экранировка, — предположил Валерка. — Поезд экранируется. Радиоволны отразились, и аппарат принял их. Квартира, наверное, у этого внучка Коли железобетонная, не пропускает радиоволны. Тут мощность нужна побольше.

— Я и так на полную катушку, — сказал радист. — Перегревается аппаратура, да и жара.

— Жара, — вздохнул Степан Матвеевич. — Ну ладно. Ведь делать надо что-то. Так вы в самом деле можете написать рассказ… э-э… Федор?

— Могу, — решительно ответил писатель. — Мне только кандидатов давайте, фамилии то есть, и имена. А там уж я сам.

Все уставились на комсомольского вожака, что скажет он. Валерка вспотел. Нет, хоть и на десять минут, а он не хотел становиться тем, кем сейчас от него требовалось. Я подумал, что и этот вариант сорвется, еще не начавшись. Но Валерка все же решился.

— Я, — с трудом сказал он. — Валерка… Валерий Стинцов. — И снова замолчал.

— Нет, — сказал Михаил. — Нет, Валерка. Ты уж тут давай.

— Обстоятельства-то изменились, — все же облегченно заметил командир.

— К черту обстоятельства! Михаил Кафтанов, Виталий Погорелов, Станислав Бражников. Студенты. У судьбы тоже бывают свои фавориты!

— Запомнил, — сказал писатель Федор. — Через десять минут я все принесу, напишу то есть… — И Федор неуклюже, слегка пошатываясь, все еще иногда не в такт толчкам вагона, проследовал в свое купе, где его соседи продолжали спать сном младенцев.

— Дело в любом случае долгое, — сказал Валерка. — Надо и здесь что-то делать. Ночь уже. А поезд не спит.

— Да, да, — согласился Степан Матвеевич. — В ресторан к директору, и пусть он порасторопнее организует питание, а вы, — тут он кивнул Валерке, — а вы со своими ребятами разнесете ужин по вагонам. И вообще, посмотрите все. Как настроение. Нет ли чего ненужного, непонятного, таинственного.

— Все понял! — радостно ответил Валерка. — Сейчас сделаем. — И он рванулся в купе, где сидела Инга, потом выскочил оттуда и исчез в тамбуре.

Ну, эти все сделают, сомневаться не приходилось.

Трое обреченных хмуро молчали. Они ведь даже не знали еще, на что шли. А если это не на десять минут, а навсегда, если это только послужит толчком, если и они носят в себе семена подлости? Кто знает, как разворачивается душа человека, каким цветком она расцветает?

— А вам бы тоже нужно пройтись по вагонам, — посоветовал начальнику Степан Матвеевич, — поговорить с проводницами, с работниками ресторана. Порасспросите-ка машиниста. Он-то как ведет состав? Куда? Что он сам думает?

— Угу, — сказал начальник. — Все дело.

— Дело, дело, — подтвердил Степан Матвеевич. — Да еще какое нужное дело.

— Понимаем, — сказал начальник и пошел в купе к проводницам.

Степан Матвеевич крепко, тяжело провел ладонью по лицу.

— А ведь экранирует и от проникновения в другие реальности, — сказал он.

Десять минут уже прошло, но Федор не появлялся.

— Схожу, — сказал я и пошел в первое купе.

Там, упав лицом на раскинутые по столешнице руки, лежал Федор и вздрагивал. Он плакал. На верхней полке проснулся один из гигантов, грузно спрыгнул с полки, нагнулся, достал откуда-то двухпудовую гирю и направился по коридору в другой конец вагона.

Я тронул писателя за плечо. Федор не сразу почувствовал мое прикосновение. Я тряхнул его сильнее. И тогда Федор поднял голову и повернул ко мне свое некрасивое покрасневшее лицо.