Невероятно насыщенная жизнь - Фролов Вадим Григорьевич - Страница 3

— Я Басов, — сказал папа, и я увидела, что он волнуется. — Проходите, пожалуйста.

Полковник шагнул в переднюю. А дальше, дальше случилось такое, что я, наверное, до самой смерти не забуду и, как вспомню, мне реветь хочется.

Военный вошел в переднюю и уставился на папу, а папа уставился на него. Он был намного старше папы — голова у него была совсем седая и под глазами много мелких морщин, но он был красивый, настоящий офицер — это я сразу заметила. Они долго молча смотрели друг на друга, а у Светланы голова завертелась из стороны в сторону — то на папу, то на полковника. И я тоже пялила на них глаза и тоже почему-то волновалась так, что сердце чуть не выпрыгивало.

Потом полковник снял фуражку, достал платок и вытер пот со лба. И тихо засмеялся. Он посмотрел на Светлану и сказал:

— Он, понимаешь. Он. Гришка Гвоздик.

Тогда папа снял очки, руки у него дрожали.

— Дядя Вася, — тихо сказал он, — Василий Андреич, комбат, товарищ комбат…

А полковник стоял и улыбался. А папа вдруг подошел к Светлане и поцеловал ее в щеку, потом подошел ко мне и меня тоже поцеловал в щеку, а потом убежал в комнату. Мы слышали, как папа кричал что-то в комнатах, а потом появился, подталкивая испуганную маму. За ними выплыла бабушка, а за ней протиснулся в переднюю Витька.

— Вот, дорогие мои, — торжественно сказал папа, — это тот самый человек, который… которому… которого, — папа махнул рукой, — словом, это тот самый человек, — папа снял очки и начал их быстро-быстро протирать, — он меня нашел, а я его нет, но он меня нашел, и я просто не знаю, что сказать. Так это прекрасно. Вот.

— Григорий, — сказала бабушка в нос, — ваше волнение очень трогательно, но, может быть, вы нам скажете все же…

— А разве я не сказал? — удивился папа. — Это командир батареи товарищ старший лейтенант Василий Андреевич Волжанин. Это… мой комбат.

— Боже мой, — сказала мама. — Витя, принеси мне капли Зеленина.

— Не пойду, — сказал Витька, — мне тоже интересно.

Бабушка величественно выдвинулась вперед.

— Это как в романе, — сказала она опять почему-то в нос и улыбнулась самой любезной улыбкой, — вы читали роман, не помню уж чей, «Бомбы падают вниз»? Вот там довольно похожая ситуация.

Папа сердито посмотрел на нее, а мама дернула за рукав.

— Не понимаю… — начала бабушка.

— Ой, — спохватилась мама, — а что же это мы здесь стоим?

— Да, в самом деле, — сказал папа.

— Просим, просим, — сказала бабушка.

— Проходите, проходите, — сказала мама.

— Прошу, прошу, — сказал папа.

И все они начали толкаться в дверях, стараясь пропустить вперед Василия Андреевича и только мешая ему и друг другу. Наконец, кое-как все протиснулись в комнату и принялись усаживать гостя, выбирая ему лучшее место.

— Ну-с, — сказала бабушка, — рассказывайте, рассказывайте, — и она устроилась поудобнее в своем любимом кресле. Ужас как она любит всякие рассказы.

В дверь заглянула Светлана, и папа крикнул:

— Светланочка, заходите, заходите!

— Ну, что вы, — сказала она, — мне неудобно. У вас тут все свои. Я лучше в другой раз. — И прошла в комнату и тоже села на краешек дивана.

Я села к столу и, вспомнив про свое украшение, повернулась ко всем в профиль, чтобы синяк не был виден. Сидеть так было не очень удобно, приходилось косить, чтобы видеть гостя. В суматохе мы и не заметили, как уселись сами, а полковник остался стоять посредине комнаты, все так же посмеиваясь.

— Расселись! — мрачно сказал Витька, встал со стула и пододвинул его гостю.

Василий Андреевич засмеялся и сел. Тогда все ужасно сконфузились и вскочили со своих мест. «Да, да, что же мы, садитесь, садитесь, ах, ах, как же это мы, садитесь, садитесь!» — закричали все, а гость замахал обеими руками, и тогда опять все уселись на свои места и начали вздыхать и улыбаться, а потом вдруг, переглянувшись, стали смеяться и хохотали долго — у бабушки даже слезы на глазах выступили, а Василий Андреевич стал вытирать платком лоб. А когда, наконец, все успокоились, он встал и сказал чуть хрипловато — наверно, все еще волновался:

— А ведь мы с тобой еще и не поздоровались, Гриша.

Папа вскочил, уронив стул, и бросился к нему, и они поцеловались три раза, обнимаясь крест-накрест. А все мы смотрели и ужасно радовались. «Вот так встречаются старые боевые друзья», — думала я с гордостью. Мы очень много слышали от папы о Василии Андреевиче. Папа говорил о нем как о самом лучшем, самом добром, самом смелом, самом сильном человеке, которого он когда-либо встречал в жизни, но говорил всегда с грустью, так как считал, что его комбат погиб. И вот оказывается, он вовсе не погиб, а жив, и даже разыскал папу. Старый комбат разыскал своего верного ординарца, и вот они сидят друг против друга и вспоминают минувшие дни и битвы, где прежде рубились они. Потом папа спохватился.

— Василий Андреевич, дядя Вася, — он повел рукой, показывая на всех нас, — это моя семья.

— Очень, очень приятно, — сказал дядя Вася.

— Моя жена Оля, — гордо сказал папа.

Мама встала и почему-то ужасно покраснела. Василий Андреевич внимательно посмотрел на нее и подошел к ней.

— Хорошая жена, — сказал он серьезно, и мама раскраснелась еще больше. — Не возражаешь? — спросил он у папы, и они с мамой тоже три раза поцеловались. И мама стала похожа на девочку.

— Моя теща Антонина Петровна, — сказал папа и поклонился в сторону бабушки.

— Фи, — сказала бабушка, — ужасное слово «те-ща». Я Олечкина мама. — И, не вставая с кресла, она протянула дяде Васе руку, как важная дама, для поцелуя.

— Хорошая тё… мама, — сказал дядя Вася и подошел к бабушке. Он поцеловал ей руку» а потом, улыбаясь, сказал: — Но этого мне мало, — и наклонился к бабушке.

— Ах, — сказала бабушка и расцвела, как маков цвет, — Витенька, подержи очки. — И они тоже три раза поцеловались.

— Это мой сын, Виктор, — сказал папа.

Витька сам подошел к полковнику и сунул ему руку. Вид у него был такой, точно он проглотил аршин, и на носу выступили капельки пота.

— Отличный парень, — сказал дядя Вася и пожал Витьке руку, как мужчина мужчине. И Витька даже засопел от гордости и надулся, как индюк.

А я сидела и волновалась и боялась, как бы гость не заметил мой синяк, и думала, как же я к нему подойду, чтобы он не заметил, а еще думала, что хорошо, если он и меня поцелует… три раза…

— Это моя дочь, — сказал папа, — Маша.

Я сползла с подоконника и боком подошла к дяде Васе и так, боком, остановилась около него.

— Отличная дочка, — сказал дядя Вася, — а чего ты на меня смотреть не хочешь?

— Стесняется, — сказал Витька противнючим голосом.

— Ну, раз стесняется… — сказал полковник и потрепал меня по волосам, а я пулей вылетела из комнаты и дала себе клятву уничтожить Веньку Жука и всю его Фуфлиную компанию, а заодно и Витьку, и этого белобрысого Семена…

Я стояла в передней и слышала, как там в комнате все громко смеялись и говорили одновременно, так, что отдельных слов разобрать было невозможно. Я прислушивалась — не говорят ли что-нибудь обо мне, но моего имени не упоминалось, и, с одной стороны, я была рада, а с другой — мне почему-то было обидно — вот, ушла — и все сразу обо мне забыли. Им там весело, а я стой тут со своим синяком и никто обо мне даже и не вспомнит. Ну и ладно — обойдусь. Вот пойду в семь часов в садик на Некрасова — интересно, что вы тогда скажете?

Только я это подумала, как в переднюю вошла Светлана — такая довольная и веселая, что можно подумать, что это именно ее разыскивал полковник, а не нас. Впрочем, он не нас и разыскивал, он даже и не знал, есть ли мы или нет. Он разыскивал папу, своего однополчанина, а не нас.