Отступившие в океан - Колпаков Александр Лаврентьевич - Страница 2

– Это ваше собственное мнение?

– Что вы имеете в виду? – насторожилась девушка.

– Отнюдь не узелковые письмена инков. Ваши выводы по работе.

– Не понимаю, – холодно сказала Валентина, и ее серо-голубые глаза позеленели – верный признак нарастающего гнева. Но внешне Валентина оставалась спокойной. Недаром Митя Волков прозвал ее тихой, выдержанной злючкой.

– Ах, не понимаете? – скорбно усмехнулся Солохин. – Тогда, с вашего позволения, я прочту.

Он взял отчет и монотонным, бесцветным голосом произнес:

– «Опыты показали, что вполне возможно управление нервными рефлексами крабов. Если ввести им определенную дозу аргинина, то этот метаболит[1] подавит ферментативную систему. Адаптация – приспособление к условиям среды – нарушается, возникают новые нервные связи».

Солохин умолк и выжидательно посмотрел на Валентину. Она спокойно встретила его взгляд.

– Так что вы хотите этим сказать? – продолжал Солохин, постукивая пальцем по странице. – Интерпретируйте, пожалуйста.

Валентина молча смотрела в окно. Ветер гнал по берегу лагуны песок, засохшие пальмовые листья, яростно рвал книгу из рук Волкова, примостившегося у входа в хижину. Вокруг «Кашалота» деловито сновали Гриша и Папин. Вдали, на рифе, пенился прибой, а еще дальше синел безбрежный океан. Валентине вдруг захотелось бросить все – молекулярную биологию крабов, нудное описание фауны моря. Валяться бы целыми днями на ослепительно белом песке, купаться до одурения, а вечерами слушать завораживающую музыку прибоя. А то изволь догадываться, чего хочет от нее безукоризненно вежливый и бесконечно скучный Солохин.

– Я жду, – недовольно произнес он. Встал из-за стола, прошелся по тесной комнатке. Был Солохин кругленький, плотный, какой-то обтекаемый. Походка мягкая, скользящая. А очки придавали ему поразительное сходство с ученым котом.

Валентина посмотрела на свои исписанные листки, лежавшие на столе.

– Написано понятно, Сергей Петрович.

– О, да, – преувеличенно любезно подтвердил Солохин. – Но ваши выводы противоречат общепризнанной концепции… – он сделал многозначительную паузу, – академика Зуева.

«Ах, вот оно что, – подумала девушка. – Так бы сразу и говорил».

– Выводы я не придумала, – сказала Валентина сдержанно. – Они сами вытекают из фактов. И экспериментировала я, кстати, по методике Зуева.

– Возможно, – охотно согласился Солохин. Снова подошел к столу, сел. – Однако ваше открытие вряд ли порадует шефа. – Это «открытие» сочилось ядовитой иронией. – Кроме того, академик потребует более веских доказательств. Лично у меня нет никакого желания вступать с ним в дискуссию. – Солохин встал, любезное выражение исчезло с его румяного лица. – Так вот… спрячьте эти выводы и никому не показывайте. Советую вам…

Не дослушав, Валентина встала и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Недоумение и обида переполняли ее. Она отправилась в экспедицию в радостном предчувствии чего-то необыкновенного, вошедшего отныне в ее жизнь. И вот такой выговор.

Пройдя к лабораторному столу, она открыла рабочий журнал и стала проверять записи. Нет, все верно, выводы обоснованны, хотя и противоречат концепции академика. Тем более надо продолжать опыты по управлению адаптацией. Валентина задумалась и не слышала, как вошел Митя.

– Чем недовольны? – заглядывая ей в лицо, поинтересовался Волков самоуверенным молодым баском.

– Оставь меня в покое, – сухо ответила Валентина, не оборачиваясь. – Я занята.

– Что за тон? – возмутился Митя. Не дождавшись ответа, произнес менее уверенно:

– Поступила высочайшая директива. Солохин приказывает выходить в море. За образцами глубоководной фауны.

Валентина вздохнула:

– Хорошо.

Готовый к отплытию «Кашалот» стоял у импровизированного причала. Аппарат так и сверкал металлом и пластиком. Чувствовалось, что Вахнин любит и холит свое детище, и нет у него другой заботы. Сейчас он и Митя, высунувшись из люка, оживленно переговаривались. Их голоса и веселый смех далеко разносились над лагуной. Увидев Валентину, Гриша выскочил на причал. Высокий, немного сутулый, с широкой грудью и плечами, он был похож па боксера. Тем забавнее выглядели его неуклюжие попытки изобразить галантного кавалера.

– Рад принять вас на борт, Валя. Прошу!

И вдруг подхватил ее на руки, крепко стиснул, закружил. Валентина сдержанно улыбалась. Нельзя было обижаться на этого добродушного парня.

– Полегче, кашалот, – ревниво сказал Митя. – Отпусти человека. Не видишь разве – сердится.

Вахнин бережно поставил Валентину на ноги и участливо спросил:

– Что он говорит? Кто мог тебя обидеть?

Валентина натянуто рассмеялась:

– У меня все в порядке. Лучше скажи, сколько пробудем в море?

– Десять в пятой степени секунд, – ответил за Вахнина Митя, тоже спрыгивая на причал. – Что равно в свою очередь одной десятимиллиардной галактического года.

– Увянь, болтун, – сказал Гриша, – не то брошу в море. Он сделал молниеносный выпад, чтобы поймать Волкова за шиворот, но тот ловко увернулся.

– Целый день пробудем, – сообщил Гриша. – Конечно, вы можете собрать свои донные пробы и за два часа. А мне для испытаний «Кашалота» мало и недели.

– Ну ладно, ежики-рыжики, – потер руки Гриша. – Кашалотов баснями не кормят. Двинулись.

Он подал Валентине руку и помог влезть в аппарат.

«Кашалот» медленно прошел извилистым проливом, соединяющим лагуну с океаном, и прибавил ход. Океан был на редкость спокоен, и Папин до предела форсировал двигатель. Судно, едва касаясь носом воды, стремительно пошло на юго-запад.

Они удалились от атолла миль на двести, время от времени беря донные пробы. Это было довольно однообразное занятие. Погружение, траление, всплытие… К полудню Валентина и Митя заполнили все сосуды и были но прочь возвратиться на станцию. Но Гриша сказал, что должен провести еще несколько испытаний «Кашалота» в условиях открытого моря.

Подперев ладонью щеку, Валентина следила за игрой водяных струй, вскипавших за прозрачной стенкой борта, и думала о своих экспериментах с крабами. Опять пришел на ум разговор с Солохиным. Девушка помрачнела.

У Гриши что-то не ладилось с двигателем, и он недовольно крутил головой. Наконец Вахнину удалось отрегулировать компрессор. Дав Папину команду поворачивать назад, он с непроницаемым видом вытащил пачку сигарет.

– По сему случаю закурим.

– Дай и мне, – неожиданно попросила Валентина.

– О!… – поднял густую бровь Вахнин. – Можно подумать, что ты о чем-то грустишь.

– Можно подумать, – сухо сказала Валентина.

– Влюбилась в кого? – полушутя спросил Митя. Он по-прежнему подозревал ее в скрытой симпатии к Вахнину.

– Может быть.

– Что ж, давно пора, – натянуто улыбнулся Митя. – Только в это трудно поверить. Ты же ледышка. Да скорее океан выйдет из берегов, горы уйдут под землю, Гриша превратится в кашалота, а я в балерину…

Валентина смерила Митю уничтожающим взглядом. Чтобы скрыть смущение, тот неожиданно закатил глаза и пропел на восточный манер: «Нет на земле любви, о поэт. Все святое навсегда покинуло этот мир. В песнях человека больше никогда не засверкает яркий свет, подобный блеску Млечного Пути перед рассветом»…

– Ну ладно, остановись, – опять оборвала его Валентина и начала рассказывать о решении Солохина заморозить опыты по управлению нервными рефлексами крабов. Она говорила страстно, быстро, проглатывая окончания фраз.

– Умная ты девушка, – покровительственно усмехнулся Митя, – а не поняла, что к чему. Дело не в самом Солохине. В его научной базе. Думаешь, он силен в адаптации и нервных рефлексах? Лет десять – пятнадцать назад, когда мы еще играли в разбойников и индейцев, Солохин что-то там сделал в палеозоологии. Получил кандидата. И с тех пор подвизается в… руководстве… Сидит себе направляет науку. И возможно, не заметил, что палеозоология, как и биология вообще, – давно не та. Тут и код наследственности, и молекулярная структура ДНК, вероятность, информация и биокибернетика. Сплошная математика! Учиться ведь заново надо. Но кому хочется на старости лет?.. Вот он и темнит, запутывает. Главное – не показать виду, что отстал, обленился.