И возгорится Солнце - Колпаков Александр Лаврентьевич - Страница 2

– Ты Соколов?

Михаил подтвердил.

Тогда Кедров схватил его за руку и потащил к выходу. Ничего не понимающий Михаил даже не пытался сопротивляться. Кедров, подавая ему скафандр, шлем, перчатки, быстро говорил:

– Вспомнил… Ты прокладывал трассу по Ночному Меркурию? Восемь лет назад? Да, да… Это там авария? Так едем быстрей! Мне необходимо посмотреть своими глазами. А это… – он махнул в сторону прибывших с ним людей, – инспекция… Комиссия Совета Энергии… Хотят законсервировать Космотрон. Оставить дело будущим поколениям. Слепцы!.. Едем!

– Постой, постой, – оглушенный потоком его слов, Михаил принимал вещи и складывал их на левую руку. – Какая комиссия? Почему законсервировать?

– После, после – отмахнулся Кедров. – Едем!

– Нет, погоди, – сказал Михаил. – Вот идет Дайн. Отовсюду к башне спешили меркурианцы – операторы, энергетики, монтажники, планетологи, кибернетики. Грузно переваливаясь в фотоэлементном скафандре, вошел Дайн. Его усталое лицо было озабочено больше, чем всегда. Откинув шлем, он пожал Кедрову руку и сказал:

– Кажется, они всерьез задумали прикрыть Космотрон… У них теперь есть основание. Эти проклятые геоны…

– Будем бороться, – ответил Кедров.

– Но за ними стоит Совет Энергии, – вяло сказал Дайн. – Это что-нибудь да значит.

В диспетчерском зале стало шумно и тесно. Плотная стена меркурианцев окружила членов комиссии, забрасывая их вопросами. Когда намечен пуск Космотрона? И состоится ли он вообще? А верно говорят, что строительство могут приостановить? И почему?

Председатель комиссии, пожилой толстый мужчина с благообразным лицом и блеклыми серыми глазами, молчал, изредка проводя по лбу рукой и с благоговением непосвященного разглядывая пейзажи Меркурия. Потом осторожно пробрался через толпу, приблизился к Дайну и скрипучим голосом произнес:

– Надеюсь, ты предупрежден о нашем прибытии?

– О, да, – не очень приветливо сказал Дайн. – Все-таки ты добился своего, Борак?

Тот слабо усмехнулся и развел руками:

– Напрасно сердишься, Дайн. При чем тут я? Мнение большинства, – он повел рукой в сторону членов Совета Энергии, вокруг которых бесом крутился Цыба, что-то нашептывая. «Радуется, – с неприязнью подумал о нем Соколов. – Уверен, что теперь Космотрон прикроют, и он снова будет годами дремать в кресле».

– Ладно, – угрюмо сказал Дайн. – Так с чего начнете знакомство. Может, хотите проехать к Сумеречному поясу?

В глазах Дайна мелькнули насмешливые огоньки. Он знал, что его предложение наверняка не примут.

– В этом нет необходимости, – сухо отрезал Борак. – Нам достаточно осмотреть ГАДЭМ и Концевой Параболоид.

– Ваше право, – пожал плечами Дайн. Он повернулся к Кедрову: – Так поезжай. Михаил знает, где место утечки энергии.

Соколов молча надел скафандр, перчатки. Перед тем как застегнуть шлем, сказал:

– Теперь я понял. Это знаменитый Универсон? – он показал глазами на дисковидный корабль, лежавший на площадке перед башней.

– Да, – негромко ответил Кедров. Его бас наполнился удовлетворением. – Универсон – странное название, не правда ли? Но оно имеет свой смысл.

Кедров сразу забыл о поездке, увлеченно рассказывая о любимом детище. Говорил он короткими фразами, отрывисто. Многое было неясно Михаилу, но главное он понял. Аппарат является универсальным преобразователем энергии и одновременно машиной пространства-времени. Он мог поглощать энергию в любой форме: кванты света, радиоволны, звездные корпускулы, нейтрино, мезонные ливни, космическое излучение, – и трансформировать ее в полезную работу или в любую субстанцию, необходимую в данных конкретных условиях. Например, в реактивную отдачу гравитонов. В этом случае Универсон превращается в космический корабль, способный достичь скорости, как угодно близкой к световой. Кроме того, корабль обладал удивительным свойством: по желанию Кедрова мог изменять свою конструкцию – из ракеты перестраиваться в сухопутный вездеход, в глубоководную лодку и даже в подземный винтоход. Достаточно было послать на его механизмы определенный радиоимпульс. Нейтрализация же геонов, ради которой вначале создавался аппарат, теперь оказалась для него частной и наиболее простой задачей.

– Это здорово! – восхищенно сказал Михаил. В его душе внезапно загорелась надежда. Все обойдется, они еще увидят, как сверхмощный луч протонов пронижет бездну космоса. В безотчетном порыве он сжал локоть Кедрова. Тот посмотрел на него с удивлением. Михаил смутился, разжал пальцы, деловито сказал:

– Ну что ж, поехали на секцию.

… Глухо урчал реактор, введенный Кедровым на полный режим. Универсон, пробившись сквозь пылевую бурю в окрестностях ГАДЭМа, мчался по раскаленной пустыне Криофори. То и дело ему приходилось форсировать реки жидких металлов, взбираться на отвесные склоны гор, тающих в адской жаре, или стремглав падать в глубокие ущелья, где клубился металлический туман. Слева на горизонте все время виднелось тело Космотрона. Преломляясь на его гребне, солнечный луч порождал самые неожиданные цветовые эффекты. Справа тянулась большая цепь вулканов, извергавших тучи пепла, лаву и камни. Почти ежеминутно на аппарат обрушивались пылевые смерчи, и Соколов с Кедровым часами двигались в кромешной тьме, нащупывая дорогу инфракрасными локаторами. Иногда приборы, тускло мерцавшие на панели робота водителя, словно сходили с ума. Надсадно гудел реактор, трещали счетчики частиц, судорожно метались стрелки на шкалах энергомеров. Универсон начинал самопроизвольно рыскать по сторонам, на мгновение даже замирал, кружась на одном месте.

Выключив робот, Кедров останавливал аппарат и принимался анализировать показания приборов. Михаил помогал ему. Работали они молча. Все было ясно и без слов: Универсон проходил зону геонных скоплений, представлявших громадную опасность для людей и аппаратов. Только сильное защитное поле, окружавшее Универсон, спасало ученых от мгновенного поражения таинственными излучениями.

Потом они снова мчались вперед. По мере того как Универсон приближался к Сумеречному поясу, чудовищный диск Солнца все ниже склонялся к горизонту. По корпусу машины еще сильнее забарабанил дождь непрерывно испарявшихся и конденсировавшихся легкоплавких металлов. Лучи света о трудом проходили завесу металлического дождя, окрашивая и без того мрачные пейзажи в густо-багровые тона. Вскоре Солнце скрылось, наступила тьма, но они облегченно вздохнули: наконец-то смолк утомительный гул фотоэлементных охладителей.

Михаил украдкой поглядывал на Кедрова, и его сердце сжимала тревога. Что с ним?.. Нет, это был совсем не тот жизнерадостный, быстрый, как ртуть, юноша, который увлек его тогда грандиозным замыслом проекта «Меркурий–Титан». Неразговорчив, угрюм, как будто даже болен. Вероятно, устал от борьбы с косностью и недоверием ученых Эвенкора? А где же его неизменная спутница? Он хотел спросить об Ауре, но сдержался. Интересно, сильно ли она изменилась за эти годы?.. Он пытался представить себе ее нынешний облик, но из этого ничего не вышло. Зато он вспомнил ее прощальный взгляд, быстрые уверенные движения – и Аура ожила. Но все же это был прошлый образ… Михаил закрыл глаза и весь ушел в воспоминания. Кедрову же казалось, что этот обожженный меркурианским солнцем парень, лучший знаток Сумеречного пояса и Ночной стороны, суровый практик-исследователь, далекий от интеллектуальных вывихов, просто спит, убаюканный мерным гулом реактора.

А Михаил снова видел тот яркий летний день, восемь лет назад, когда возвращался с Меркурия в Эвенкор. Рейсовый ионолет только что вышел на Полярную электромагнитную спираль и устремился на юго-восток, к Енисею. Полулежа в кресле, Соколов глядел вниз на быстро перемещающиеся горы, леса, реки… Стены ионолета были настолько прозрачны, что создавалась полная иллюзия свободного парения, и Михаил чувствовал себя легко, свободно, радостно – словно птица, обретшая свободу. Позади остались пылающие ущелья Меркурия, изнурительный труд по картографированию ночного полушария, бесконечные пересъемки одной и той же местности. Наконец-то он отдохнет!..