Женщина в белом - Коллинз Уильям Уилки - Страница 25

– К сожалению, мистер Гилмор, я не разделяю ваших взглядов на это дело.

– Вот именно, дорогой сэр, вот именно. Я стар – и у меня практическая точка зрения. Вы молоды – и у вас романтическая точка зрения. Не будем спорить о наших взглядах. По роду моей профессии я постоянно живу среди словопрений, мистер Хартрайт, и всегда рад, когда могу избежать их, как делаю это сейчас. Подождем и посмотрим, как развернутся события, – да, да, да, подождем и посмотрим, как развернутся события. Прелестное место! Хорошая охота? Впрочем, вряд ли. Насколько мне известно, мистер Фэрли не устраивал на своих землях охотничьего заповедника. Все же прелестное место и премилые люди. Вы рисуете и пишете акварелью, как я слышал? Завидный талант! В каком стиле?

Мы начали разговор на общие темы, вернее мистер Гилмор говорил, а я слушал. Но мои мысли были далеки от него и от тех предметов, на которые он изливал свое красноречие. Моя одинокая прогулка в течение последних двух часов возымела свое действие: мне хотелось теперь как можно скорее уехать из Лиммериджа. Зачем было продолжать эту пытку прощанья? Кому я был нужен здесь? Кому могли понадобиться мои услуги?

В моем дальнейшем пребывании в Кумберленде не было никакой необходимости, час отъезда не был установлен моим хозяином. Почему бы не покончить со всем этим сразу?

Я решил, что пора кончать. Оставалось еще несколько часов до темноты – откладывать мой отъезд в Лондон было ни к чему. Воспользовавшись первым предлогом, чтобы извиниться перед мистером Гилмором, я вернулся в дом.

На пути в мою комнату я встретил мисс Голкомб. По моей поспешности она заметила, что я что-то задумал, и спросила, что случилось.

Я объяснил ей причины, побуждавшие меня ускорить мой отъезд, рассказал все в точности так, как рассказал об этом здесь.

– Нет, нет, – сказала она задушевно и серьезно. – Уезжайте как друг, откушайте с нами еще раз. Оставайтесь и пообедайте с нами. Оставайтесь и помогите нам провести наш последний вечер так же приятно, как мы провели с вами первый, если только это возможно. Это мое приглашение, приглашение миссис Вэзи... – Она замялась немного и продолжала: – А также приглашение Лоры.

Я обещал задержаться. Видит бог, у меня не было желания оставлять по себе печальную память в ком бы то ни было.

Самым приятным местом для меня до обеденного звонка была моя собственная комната. Я просидел там до обеда, а затем сошел вниз.

В течение целого дня я не говорил с мисс Фэрли и даже не видел ее. Первая встреча за весь день была тяжелым испытанием как для нее, так и для меня. Она тоже изо всех сил старалась, чтобы этот последний вечер был похож на наши прежние невозвратные золотые вечера. Она надела платье, которое мне нравилось больше других ее платьев, – из темно-синего шелка, просто и изысканно отделанное старинными кружевами. Она подошла ко мне с прежней приветливостью и подала мне руку с прежним прямодушием. Ее холодные пальцы дрожали в моей руке, на бледных щеках горели алые пятна, она пыталась улыбнуться, но улыбка угасла на ее устах, когда я взглянул на нее. Все говорило о том, каких усилий ей стоило казаться спокойной. Сердце мое и так принадлежало ей, но если б это было возможно, я полюбил бы ее с этой минуты еще сильнее, чем прежде.

Мистер Гилмор очень выручил нас. Он был в превосходном настроении и занимал нас разговорами с неослабевающим воодушевлением. Мисс Голкомб отважно вторила ему, и я делал все возможное, чтобы следовать ее примеру. Нежные голубые глаза, выражение которых я так хорошо изучил, умоляюще посмотрели на меня, когда мы садились за стол. «Помогите моей сестре, – казалось, говорил ее встревоженный взгляд, – помогите ей, и вы поможете мне».

Внешне мы все выглядели за обедом вполне довольными и спокойными. Когда дамы поднялись из-за стола и мы с мистером Гилмором остались одни в столовой, новое небольшое событие заняло наше внимание и дало мне возможность успокоиться и помолчать в течение нескольких минут.

Слуга, которого послали в погоню за Анной Катерик и ее подругой, вернулся и пришел в столовую с докладом.

– Ну, – сказал мистер Гилмор, – что вы разузнали?

– Я выяснил, сэр, что эти женщины взяли билеты на здешней станции до Карлайля, – отвечал слуга.

– Узнав об этом, вы, конечно, отправились в Карлайль?

– Да, сэр. Но должен, к сожалению, признаться, что они как в воду канули, и я больше ничего о них не мог разузнать.

– Вы спрашивали в Карлайле, на станции?

– Да, сэр.

– И на постоялых дворах?

– Да, сэр.

– И оставили в полицейском участке заявление, которое я дал вам?

– Оставил, сэр.

– Ну что ж, друг мой, вы сделали все, что могли, и я сделал все, что мог; оставим пока это дело... Наши козыри биты, мистер Хартрайт, – продолжал, обращаясь ко мне, старый джентльмен, когда слуга удалился. – На сегодня женщины перехитрили нас и расстроили наши планы. Нам теперь остается только подождать до следующего понедельника, когда приедет сэр Персиваль Глайд... Не налить ли вам еще вина? Хороший портвейн! Доброе, крепкое, старое вино. Хотя в моем погребе есть и получше.

Мы вернулись в гостиную, где я проводил счастливейшие вечера моей жизни и где был теперь в последний раз. С тех пор как похолодало и дни стали короче, гостиная выглядела совсем по-иному. Стеклянная дверь на террасу была закрыта и завешена плотными портьерами. Вместо мягкого света сумерек, при котором мы, бывало, сидели, яркий свет лампы слепил теперь глаза.

Все стало иным, и внутри и снаружи, все изменилось.

Мисс Голкомб и мистер Гилмор сели за карточный стол, миссис Вэзи – в свое обычное кресло. Они могли располагать собой как хотели в этот вечер; тем сильнее чувствовал я свою скованность. Я видел, как мисс Фэрли медлила у рояля. Раньше для меня было так естественно подойти к ней. Теперь я был в нерешительности и не знал, к кому обратиться и что делать. Мисс Фэрли быстро взглянула на меня, взяла ноты с пюпитра и подошла ко мне.

– Не сыграть ли вам какую-нибудь из мелодий Моцарта, которые вам так нравились? – спросила она смущенно, открывая ноты и опустив глаза.

Прежде чем я успел поблагодарить ее, она поспешно вернулась к роялю. Стул подле него, на котором я, бывало, сидел, теперь никем не был занят. Она взяла несколько аккордов, взглянула на меня и посмотрела в ноты.

– Не сядете ли вы на ваше старое место? – спросила она отрывисто и тихо.

– Да, я посижу здесь на прощанье, – ответил я.

Она ничего не сказала. С сосредоточенным вниманием она разглядывала ноты, которые знала наизусть, которые играла столько раз в минувшие дни. Я понял, что она слышала мой ответ, понял, что она чувствует мое присутствие рядом с нею, когда увидел, как алые пятна на ее щеках погасли и лицо ее побледнело.

– Мне очень жаль, что вы уезжаете, – почти прошептала она, все пристальнее вглядываясь в ноты.

Пальцы ее летали по клавишам со странной лихорадочной энергией, которой я раньше не замечал в ее игре.

– Я буду помнить эти добрые слова, мисс Фэрли, спустя долгое время после того, как пройдет завтрашний день.

Ее лицо побледнело еще больше, и она почти совсем отвернулась от меня.

– Не говорите о завтрашнем дне, – сказала она тихо. – Пусть музыка говорит с нами сегодня вечером языком более выразительным, чем наш.

Губы ее задрожали, с них слетел легкий вздох, который она напрасно старалась заглушить. Ее пальцы нерешительно скользнули по клавишам, прозвучала фальшивая нота, она хотела поправиться, сбилась и бросила играть. Мисс Голкомб и мистер Гилмор удивленно подняли головы от карт, за которыми они сидели. Даже миссис Вэзи, дремавшая в кресле, проснулась от внезапной тишины и осведомилась, что случилось.

– Вы играете в вист, мистер Хартрайт? – спросила мисс Голкомб, значительно посмотрев на мой стул.

Я понял ее намек, я знал, что она права. Я сейчас же встал, чтобы подойти к карточному столу. Когда я отошел от рояля, мисс Фэрли перевернула нотную страницу и снова прикоснулась к клавишам, уже более уверенной рукой.