Женщина в белом - Коллинз Уильям Уилки - Страница 104

Я молчал; мне надо было собраться с мыслями, прежде чем ответить ему. Впервые история Лоры и Мэриан предстала передо мной с точки зрения постороннего человека; впервые я по-настоящему осознал те бесчисленные препятствия, которые лежали на нашем пути.

– Факты в вашем изложении бесспорно против нас, – сказал я, – но...

– ...но вы считаете, что их можно объяснить и этим опровергнуть, – сказал мистер Кирл. – Разрешите сказать вам то, что я знаю по опыту. Когда английский суд стоит перед выбором между фактами и длинным объяснением этих фактов, он всегда предпочитает факты, а не объяснения. Например, леди Глайд (во избежание спора я называю этим именем даму, о которой вы пришли говорить со мной) заявляет, что ночевала в некоем доме, а доказано будет, что она там не ночевала. Вы объясняете это обстоятельство ее болезненным душевным состоянием, впадая, так сказать, в метафизику. Я не говорю, что ваше объяснение неправильно, но считаю: суд увидит в этом только противоречие или обман и не примет во внимание никаких объяснений, которые вы ему представите.

– Но разве нельзя терпеливо и тщательно постараться собрать новые доказательства? – настаивал я. – У меня и мисс Голкомб есть несколько сотен фунтов...

Он с нескрываемой жалостью посмотрел на меня и покачал головой.

– Советую вам терпеливо и тщательно обдумать все, мистер Хартрайт, – сказал он. – Если вы правы насчет сэра Персиваля Глайда и графа Фоско (заметьте, что я совершенно не согласен с вами), на вашем пути к новым доказательствам вы встретитесь с непреодолимыми препятствиями. Вам придется столкнуться с юридическими трудностями и задержками, ибо каждый пункт в вашем деле будет систематически оспариваться. К тому времени, как мы истратим многие тысячи вместо сотен, которые у вас есть, дело решится, по всей вероятности, не в нашу пользу. Вопрос установления личности в тех случаях, когда между двумя людьми существует большое сходство, – труднейшая задача. Труднейшая, даже если нет такой путаницы, какая есть в деле, о котором мы с вами сейчас говорим. Я, право, не вижу, каким образом можно было бы пролить свет на эту необыкновенную историю. Допустим, женщина, похороненная на лиммериджском кладбище, – не леди Глайд, но ведь, по вашим словам, она была так похожа на ту, другую, что, даже если мы получим разрешение вскрыть могилу и осмотреть тело, мы ничего не докажем. Короче, начинать процесс бесцельно. У вас нет никаких доказательств, мистер Хартрайт, право, никаких!

Я был убежден, что основания для процесса существуют и что правда на нашей стороне, а потому не сдавался.

– Помимо прямого установления личности леди Глайд, разве нет других доказательств, которые мы могли бы представить? – спросил я.

– Но у вас их нет, – возразил он. – Самым простым и убедительным из всех доказательств было бы сравнение между датами, но, насколько я понимаю, этого вы не можете сделать. Если бы вы могли доказать, что между датой смерти предполагаемой леди Глайд и датой прибытия настоящей леди Глайд в Лондон есть несоответствие, дело приняло бы совсем другой оборот, и я первый сказал бы: «Мы победим».

– Может быть, я еще смогу установить эту дату, мистер Кирл.

– В тот день, когда вы ее установите, мистер Хартрайт, ваше дело будет выиграно. Если сейчас у вас есть какие-либо соображения по этому поводу, скажите мне. Посмотрим, может быть, я смогу дать вам совет.

Я задумался. Ни домоправительница, ни Лора, ни Мэриан не могли нам в этом помочь. По всей вероятности, единственными лицами, которые знали дату отъезда Лоры из Блекуотер-Парка, были сэр Персиваль и граф Фоско.

– В настоящее время я не знаю, каким способом установить эту дату, – сказал я. – Не знаю, кто может знать ее, кроме графа Фоско и сэра Персиваля Глайда...

На спокойном, внимательном лице мистера Кирла в первый раз появилась улыбка.

– Судя по тому, какое мнение вы составили себе об этих двух джентльменах, – сказал он, – я не думаю, что вы собираетесь обращаться за помощью к ним? Если они завладели большой суммой денег мошенническим путем, вряд ли они в этом сознаются.

– Их можно заставить сознаться, мистер Кирл.

– Кто сможет их заставить?

– Я.

Мы оба встали. Он внимательно, с более серьезным интересом, чем раньше, посмотрел на меня. Я видел, что несколько удивил его.

– Вы очень решительны, – сказал он. – Без сомнения, для этого у вас есть личные причины, я не имею права о них спрашивать. Если в будущем у вас найдутся доказательства, могу только сказать, что я полностью к вашим услугам и начну процесс. Но должен предупредить вас (поскольку к судебным процессам всегда примешивается материальная заинтересованность): даже если вы докажете, что леди Глайд жива, вряд ли можно будет вернуть ее состояние. Итальянец, наверно, покинет страну раньше, чем процесс начнется, а денежные затруднения сэра Персиваля достаточно серьезны, чтобы его теперешний капитал целиком пошел на уплату кредиторам. Вы, конечно, отдаете себе отчет...

Тут я прервал его:

– Прошу вас, не будем говорить о материальных делах леди Глайд, – сказал я. – Я ничего не знал о них в прошлом и не знаю теперь. Мне известно только, что она все потеряла. Вы правы, у меня есть личные причины интересоваться ее судьбой, но эти причины не имеют никакого отношения...

Он попробовал вмешаться и объяснить. Почувствовав, что он сомневается в моем бескорыстии, я разгорячился и продолжал, не слушая его:

– Никакой материальной заинтересованности, – сказал я, – никакой мысли о личной выгоде нет в той услуге, которую я намереваюсь оказать леди Глайд. Она жива, а ее, как чужую, выгнали из ее родного дома, могила ее матери осквернена лживой надписью, гласящей о ее смерти, ее считают самозванкой, и на свете существуют два человека, благополучно и безнаказанно здравствующие и виновные во всем этом! В присутствии всех тех, кто шел за гробом на подложных похоронах, дом, где она родилась, откроет перед ней двери. По распоряжению главы ее семьи, лживую надпись на надгробном памятнике уничтожат, а эти двое ответят за свое преступление, – ответят передо мной, несмотря на то что правосудие, заседающее в трибунале, бессильно и не может наказать их. Права Лоры Фэрли должны быть восстановлены. Я готов посвятить всю свою жизнь достижению этой цели, и, если бог мне поможет, я достигну ее и один!

Он отступил от стола и ничего не сказал. На лице его было ясно написано, что он считает мое решение безрассудным, но понимает, что отговаривать меня бесполезно.

– Мы оба останемся при своем мнении, мистер Кирл, – сказал я. – Будущее покажет, кто из нас прав. А сейчас я благодарю вас за внимание, с которым вы меня выслушали. Вы дали мне понять, что закон не может нам помочь. У нас нет юридических доказательств, и мы недостаточно богаты, чтобы оплатить судебные издержки. Хорошо, что мы теперь об этом знаем.

Я поклонился и пошел к двери. Он окликнул меня и отдал мне письмо, которое в начале нашего разговора положил перед собой на стол.

– Это письмо прибыло несколько дней назад, – сказал он. – Может быть, вы не откажете мне в любезности передать его по назначению. Прошу вас при этом сказать мисс Голкомб о моем искреннем сожалении, что пока я не могу ей помочь ничем, кроме совета.

Он говорил, а я смотрел на письмо. Оно было адресовано «Мисс Голкомб, через мистера Гилмора и Кирла, Ченсери-Лейн». Почерк был мне совсем незнаком.

Уходя, я задал ему последний вопрос:

– Не знаете ли вы, сэр Персиваль Глайд по-прежнему в Париже?

– Он вернулся в Лондон, – отвечал мистер Кирл. – По крайней мере, так я слышал от его поверенного, которого вчера встретил.

После этого я ушел.

Покидая контору, я из предосторожности шел прямо, не оглядываясь, чтобы не привлекать к себе внимания прохожих. Я дошел до одного из самых малолюдных скверов в Холборне, потом сразу остановился и посмотрел назад – за мной простирался длинный отрезок тротуара.

Двое мужчин, которые тоже остановились на углу сквера, разговаривали друг с другом. После минутного раздумья я повернулся, чтобы пройти мимо них. При моем приближении один из них отошел и завернул за угол. Другой остался. Проходя мимо, я взглянул на него и сразу же узнал одного из тех, кто следил за мной до моего отъезда из Англии.