Пылкий любовник - Мэй Сандра - Страница 15

По крайней мере, так было раньше, с неожиданной тоской подумал Билл. Еще немного времени – гораздо меньше, чем то, что уже прожито вместе, – и Мюриель станет взрослой девушкой. У нее появятся новые интересы, увлечения, а потом и глазом не успеешь моргнуть, как какой-нибудь прыщавый парнишка будет маячить под забором и подбрасывать нехитрые букетики из полевых цветов. При этой мысли Билл почувствовал себя старым хрычом, расстроился и торопливо шагнул к двери, ведущей на заднее крыльцо.

Садик на заднем дворе года два назад вознамерилась устроить Мюриель – это было одно из немногих проявлений ее женской сущности. Биллу очень нравилось смотреть, как его маленькая дочь, сопя и высовывая язык аж до подбородка, таскает из прерии какие-то кустики и корешки. Потом старуха Дженкинс от щедрот своих выдала Мю несколько кустов настоящих садовых цветов, и сад расцвел. После первого же триумфа Мю остыла к цветоводству и в садике появлялась редко. Садовые цветы смешались с дикими, в результате на свет появились небывало крупный львиный зев и мелкая, но кустистая хризантема. Розы благополучно стали шиповником, что только добавило им аромата, а любовно устроенные руками Мю клумбы превратились в небольшие травянистые холмики.

Билл замер на крыльце, не в силах не только пошевелиться, но даже и вздохнуть.

Возле покосившейся скамьи, вкопанной в землю, стояла, повернувшись вполоборота, маленькая богиня. Буйные черные волосы струились по плечам и спине, и по контрасту с ними кожа богини казалась жемчужной и светящейся. Маленькие груди идеальной формы, розовые бутоны сосков, впалый живот, точеные бедра... Темный треугольник внизу живота, идеально стройные ножки. Крохотные ступни, изящные лодыжки. И вскинутые над головой руки, сжимающие старый кувшин, из которого россыпью бриллиантов льется на голову богини хрустальная вода.

Время замедлило свой бег, и Биллу казалось, что капли нестерпимо медленно разлетаются в стороны, как в замедленной съемке. Он смотрел на обнаженную Морин и упивался ее наготой. В этом не было похоти – лишь чистый, беспримесный восторг человека, сердцем умеющего чувствовать красоту. Морин Килкенни была совершенством. Чудом красоты и нежности. Хрупким цветком, распустившимся среди буйства трав.

Она запрокинула голову, подставляя лицо воде, и улыбка бродила по ее коралловым губам – теперь Билл точно знал, что они коралловые, именно такие бусы были у Мэри Лу, вчера он наткнулся на них, когда полез в шкатулку со всяким барахлом...

Морин не видела Билла, глаза у нее были зажмурены. Он бы мог тихонечко уйти, он и хотел это сделать, не желая смущать девушку, сам смущенный до предела... Но в этот момент она грациозно переступила с ноги на ногу, тряхнула мокрыми волосами, и брызги долетели до лица Билла. Он не выдержал. Будь Морин неподвижна, он бы смог, он наверняка смог бы, но при виде того, как колыхнулись ее груди, как на мгновение напряглись мускулы на стройных ногах, как взлетели белыми птицами тонкие руки – нет, это было невыносимо. Билл глухо застонал, вцепившись в дверной косяк. Руки сами вспомнили гладкость этой жемчужной кожи, нежность тела, которое он растирал вчера самогоном, смешанным с барсучьим жиром. В крови зажегся огонь, тысячи маленьких Биллов Смитов взвыли от нестерпимого желания где-то внутри его тела...

Его стон был тихим, почти беззвучным, но он спугнул Морин. Девушка замерла, медленно открыла глаза, и Билл еще успел поразиться своей давешней ошибке. Никакие они были не зеленые, не было названия этому оттенку, где синева моря смешалась с зеленью травы. Такого цвета, наверное, океан, омывающий берега далеких и прекрасных островов...

Кувшин упал на землю, Морин с громким воплем метнулась за скамью и присела на корточки. Это не только не прикрыло ее от нескромного взгляда, но наоборот, сделало зрелище и вовсе незабываемым. Билл торопливо шагнул вперед, потом метнулся назад, стал в беспамятстве дергать ручку двери, хотя она всю жизнь открывалась внутрь дома, а не наружу, потом в отчаянии зажмурился, повернулся и выпалил:

– Мисс Морин я вам привез ваши вещи так я пойду хорошо? Раз вы уже встали...

И дал деру, чувствуя себя полным идиотом.

Прошло полчаса. Билл сидел и горевал на парадном крыльце. Морин не показывалась.

Все испортил собственными руками! Разве она теперь останется на ранчо? Наверняка уедет! Что ей делать здесь, дубина ты стоеросовая?

Через некоторое время Билл перестал клеймить позором себя и перешел к нападению – мысленному, разумеется.

Какого лешего она поперлась мыться голышом в саду? Белый день на дворе, а она голая скачет, хотя знает ведь, что мужик в доме. И скатертью дорожка, если соберется уезжать! Жили мы без городских учителей, проживем и дальше! Чему вообще она может научить Мю? Как голой по саду прыгать? Сама еще девчонка. Тоже мне, педагогиня... педагогша...

И чего было орать? Кто на ее мощи позарится, скажите пожалуйста?

В этом месте у него неожиданно защемило сердце. Билл отчетливо увидел очами души своей все изгибы, все впадинки и ложбинки жемчужно-белого тела, припомнил волнующую форму груди Морин, ее тонкие щиколотки, плавные движения рук...

Потом воспоминания еще усугубились, и он почти наяву почувствовал вкус ее губ, сладкий, пряный, ароматный. Песчинки и вода на их губах, ливень, превративший тонкую ткань футболки Морин в подобие второй кожи, ничего не скрывающее, а лишь подчеркивающее.

Билл в отчаянии схватился за голову и замер в позе скорбящего. Именно в этот момент отворилась дверь, и по крыльцу прошлепали босые ноги. Билл скосил глаза. Рядом с ним смущенно переступали маленькие ступни, все в налипшем песке и травинках. Потом икры – сильные, мускулистые, очень стройные, и чуть заметный золотистый пушок на них...

Абсолютно против своей могучей воли он продолжал косить глазом все выше и выше, но, к счастью, там началась его собственная рубаха. Старая клетчатая ковбойка, в которую они с Мю вчера переодели бесчувственную Морин. Тут до него дошли сразу две мысли, одна за другой. Первая: у нее же нет никакой одежды, кроме этой клетчатой рванины. Вторая: ОНА ПОД РУБАХОЙ СОВСЕМ ГОЛАЯ!

Билла бросило в жар, потом в холод, и он снова уткнулся в свои руки. Тихий голос, прозвучавший у него над головой, одновременно выражал смущение, вызов, неуверенность – и веселье!

– Я была уверена, что вы все еще спите. И Мюриель, и ты... вы. Господи, что у вас за штат такой!

– Э-э... в каком смысле?

Он спросил осторожно, боясь спугнуть девушку, но Морин с неожиданным облегчением плюхнулась рядом с ним на ступеньки, совершенно девчоночьим движением натянула на коленки полы рубахи, занавесилась подсохшими черными волосами и сказала:

– Вы же не знаете...

– Мы вроде на ты?

– Хорошо. Ты не знаешь, с чего я начала. В автобусе я выпила вашего настоящего кукурузного пойла на жженом сахаре и заснула на плече Уолли Дженкинса. В доме Миллисент, когда я принимала душ, на меня свалился Питер...

– Кто?!

– Таракан размером с кошку. После этого я голая выскочила из комнаты и повисла на шее Фрэнка Марло. Потом попала под дождь, и вы с Мюриель меня переодевали и мыли, как малое дитя. Наконец, сегодня утром я решила принять душ... ну, сам знаешь. Вся поездка в Техас – это один сплошной позор! А ведь я окончила католическую школу!

Билл неуверенно фыркнул. Морин прыснула. Через секунду они хохотали оба, навзрыд, с подвываниями и взвизгами. Когда фонтан смеха иссяк, Морин обессиленно прислонилась к плечу Билла и слегка дрожащим голосом произнесла:

– Билл, ради всех святых, давай не будем больше про это вспоминать, ладно? Я и так натворила в жизни достаточно глупостей.

– Серьезно?

– Что, не похоже?

– Вообще-то не очень.

– Неужели я произвожу впечатление серьезной девушки?

– Честно? Ты похожа на вчерашнюю школьницу. И еще... ты очень красивая. Это я не про то, о чем мы договорились больше не вспоминать.

– А про что?