Неугомонная блондинка - Мэй Сандра - Страница 4

Рик торопливо глотнул кофе. Ух, дед! Ну и коллекция! С такими экспонатами либо будешь половым гигантом до самой старости, либо умрешь в молодом возрасте от сперматоксикоза. Интересно было бы посмотреть на лица бабушки и тетки Гризельды… Ладно уж, не будем злобствовать. Да и не увидим мы этих лиц, это уж к гадалке не ходи. Достаточно заголовка пригласительных билетов: «Приглашают Роже Бопертюи и Эжени Деверо…»

Рик хмыкнул, вспоминая…

Клер Бопертюи, выйдя за футболиста Франко Моретти, укатила в Италию, потому как муж играл в одном из лучших клубов страны, и играл неплохо. В глазах всего Луисвилля это был явный мезальянс, хотя на самом деле Клер вышла за настоящего миллионера.

Первенец Рикардо родился в Милане, а младенческие его годы прошли во Флоренции. Именно во Флоренции малыш Рик и познакомился со своим дедом – Роже Бопертюи считал Италию и Францию вторым домом и проводил там большую часть времени.

Когда Рику исполнилось три года, состоялось Великое Воссоединение Семьи – мама и папа поехали в гости к бабушке и дедушке. Франко восстанавливался после травмы, и потому они задержались в Штатах надолго. Ровно настолько, чтобы застать страшнейший и ужаснейший скандал – дедушка ушел от бабушки к какой-то вертихвостке.

Рик отлично запомнил тихие, сдержанные и бесслезные истерики бабушки Лидии и ссоры между теткой Гризельдой и мамой Клер. Потом они уехали – читай: сбежали – обратно в Италию, а еще попозже там объявился и блудный дед с молодой вертихвосткой, которая была не так уж и молода, зато несомненно весела и обаятельна. Эжени Деверо стала для Рика настоящей подружкой и здорово подкорректировала его представление о бабушках в лучшую сторону.

Каникулы он обычно проводил в Штатах, в Луисвилле, где, собственно, и познакомился со Страшилой Джонс. Она была внучатой племянницей Эжени, и Рик – мальчик, в сущности, добрый – искренне надеялся, что малышка Келли со временем ХОТЬ ЧТО-ТО от своих троюродных бабушек унаследует, в смысле внешности.

В шестнадцать лет Рик решил, что с него хватит Италии, потому что жить всю жизнь в музее – это тяжело. К тому времени у него было уже четверо родных братьев и сестер, достаточно мелких и требующих внимания – достаточно для того, чтобы мама довольно спокойно восприняла его отъезд. Однако вопреки надеждам бабушки Лидии и с горячего благословения дедушки Роже оседать в Луисвилле Рик не стал. Поступил в университет, потом благополучно из него вылетел, освоил с десяток разнообразнейших профессий, отслужил в армии, опять учился в университете – жизнь Рика Моретти ни в коей мере не напоминала жизнь мальчика из богатой семьи. Он всегда вежливо, но твердо отвергал все предложения о помощи и шел по жизни спотыкаясь и падая, но – сам.

Теперь Рику было тридцать. Он был красив, великолепно сложен, прекрасно образован – и абсолютно одинок. Невесты так и клубились вокруг него, когда он приезжал в Луисвилль, но Рик гордился тем, что никогда еще не пил утренний кофе в квартире женщины – почему-то именно это казалось ему наиболее очевидным свидетельством серьезных отношений.

Да, и самое главное – для нашего повествования, разумеется. Рик был частным детективом.

Вообще-то у него было два вида визиток – на одних он значился как частный детектив, а на других – как специалист по проблемам безопасности. Отличные, ни к чему не обязывающие профессии. Частным детективом он побыл всего три раза, даже и вспоминать нечего, а вот специалист по безопасности… Когда рядом с вами идет двухметровое воплощение мужественности и силы, вы уже практически в безопасности, а если это воплощение еще и соображать умеет… Рик умел.

Немаловажно и то, что он три года проработал в уголовной полиции Нью-Йорка. Сначала стажером, потом – младшим оперативником. Нельзя сказать, что из него получился могучий профессионал, но дело Рик знал.

Сейчас, в два часа ночи, Рик Моретти стоял в Синем зале Музея изящных искусств города Луисвилль, смотрел на спящую экс-Страшилу Келли Джонс и думал, что зря он согласился на просьбу Эжени. Во всем виновата его итальянская импульсивность – а стоило бы предварительно подумать…

Рик вздохнул – и решительно прислонил окончательно остывшую чашку к полоске золотистой кожи, видневшейся между юбкой и задравшейся блузкой Келли Джонс. Эффект получился ошеломляющий.

Келли одновременно вскочила, заорала, прижала к груди то, что до этого целомудренно прикрывала сумка, шарахнулась от Рика в сторону, споткнулась о банкетку, пролетела несколько шагов и врезалась в затянутый черным бархатом стенд. Хрупкая конструкция накренилась, и отвратительные алые губы соскользнули на мраморный пол с диким грохотом. Мраморная крошка брызнула по всему залу. Еще через мгновение на лестнице раздался топот – охранники не дремали!

Рик несколько ошарашенно посмотрел на чашечку. Надо же, она ведь даже не со льдом, просто остыла… Потом он сердито посмотрел на Келли.

– Я хотел нежно сказать: «Подъем, Страшила», но ты свела весь эффект на нет.

Келли отбросила с глаз золотистые пряди и уставилась на Рика. Потом в ее глазах вспыхнуло недоверие, затем – узнавание, и она возопила, окончательно сбив с толку прибежавших охранников:

– Паршивая Овца! Конечно, кому бы еще это могло прийти в голову!

Рик блаженно ухмыльнулся.

– Я тоже рад тебя видеть, Страшила. Парни, все в порядке. Вы можете идти.

Келли возмущенно уставилась на него:

– В порядке? Я только что по твоей милости раскокала мелкую пластическую композицию на десять тысяч баков – а ты говоришь «в порядке»!

Рик ухмыльнулся еще шире.

– Насколько я понимаю, вторая часть мелкой пластической композиции осталась цела? Келли, ты не могла бы чуть менее страстно прижимать ее к груди? Я-то держусь, но вот охрана может неправильно понять…

Келли очнулась и посмотрела на злосчастный детородный орган, который до сих пор стискивала обеими руками. Потом хихикнула – и осторожно поставила статуэтку на пол.

– Надо было оставить на стенде эту часть. Господи, я весь вечер мечтала от него избавиться…

– Это видно. Прям невооруженным глазом и видно. Хорошо, кстати, выглядишь.

– Почему кстати?

– К слову пришлось. Слушай, если ты закончила, может, поедем отсюда?

Келли подбоченилась и мрачно уставилась на Рика:

– А с какого это перепуга я должна с тобой куда-то ехать, Моретти?

Рик почесал в затылке.

– Вообще-то перепуг был. Эжени и перепугалась, а заодно и Элоди.

– Что? Что с ними?

Рик погрозил ей пальцем.

– Только не надо тут ничего из себя изображать! Все живы, все здоровы… более-менее. А чтобы так продолжалось и впредь, вызвали меня.

– Я не поняла ни-че-го!

– Не переживай, тебе так и положено, ты же блондинка.

– Очень смешно!

– Прости, прости. Докладываю: южные штаты нашей страны славятся своим пуританским взглядом на искусство. Луисвилль славится им особенно широко. Мэр уже икает при виде почтальона, потому что последние полгода – с тех пор как Эжени затеяла эту выставку – ему пишут возмущенные письма.

– Кто пишет?

– Общественность, кто же еще. Обещают встать грудью на пути разврата, поставить заслон порнографии… короче, протестуют. А он власть, он должен рассматривать и реагировать.

– А я при чем?

– Пока, слава богу, была ни при чем. Отдувалась одна Эжени, да еще Элоди пару раз прилетело, ее просто перепутали с Эжени. Пикеты всякие, то-се. Но сегодня вечером дело зашло слишком далеко.

– Ой!

– Еще раз повторяю: все живы. Просто, когда Эжени и Элоди выходили из музея, возле их машины взорвалась граната…

– Боже мой!!!

– Да не ори ты, тут же акустика! Чуть не оглох… Короче, граната была шумовая и световая, не осколочная. Их хотели напугать, а не ранить. Но в любом случае граната – это уже серьезно, и поэтому Эжени позвонила мне.

– А ты специалист по гранатам?

– Нет! Я специалист по безопасности.