Мой любимый босс - Кендрик Шэрон - Страница 2

— С Элизабеттой ведь все в порядке, да?

Рафаэль замер, не донеся чашку до рта, и со стуком поставил ее на блюдце.

— Почему ты спросила о моей сестре?

Наташа пожала плечами, вспомнив тревожный телефонный звонок от психиатра Элизабетты пару недель назад, после которого Рафаэль сидел в кабинете до темноты.

— Просто какое-то смутное предчувствие.

— Ну, так оставь свои предчувствия при себе! — вспылил он. — Я плачу тебе не за них!

Его слова словно острым ножом пронзили ей сердце.

— Да, конечно. Мне не следовало ничего говорить. Прошу прощения.

Но Рафаэль заметил чуть заметное подрагивание ее губ, которое она безуспешно попыталась скрыть, и со вздохом смягчился.

— Нет, это мне надо извиниться, дорогая. Я не должен был так с тобой говорить.

Да, иногда он называл ее ласковым словом «дорогая», но, разумеется, ничего романтического в это не вкладывал. Неужели она просто старается закрывать глаза на тот факт, что ее положение здесь медленно подрывается? Неужели дождется, когда оно станет совсем неприемлемым, прежде чем наберется мужества уйти от него?

— Я лучше пойду, — натянуто проговорила Наташа. — Хочу испечь пирожные — Сэм приведет друга. — И она отвернулась, пока он не заметил глупые слезы, щипавшие глаза.

Но Рафаэль увидел застывшие плечи девушки, и только теперь до него дошло, что он обидел ее. Что бы там ни было, Наташа этого не заслуживает, решил он. Возможно, пора рассказать обо всем кому-то еще, кроме своего поверенного. Трой видит все только в черно-белых тонах, как все адвокаты. Им и платят за практическое решение вопросов, а не за эмоции.

Но даже для человека, который всю жизнь бежал от чувств и их неприятных последствий, бывают моменты, вот как сейчас, когда избежать их невозможно. Наташа ведь женщина, а у женщин дело с чувствами обстоит куда лучше, чем у мужчин. Наверняка не будет вреда, если он ей расскажет.

Большую часть из своих тридцати четырех лет Рафаэль провел, нажимая на все нужные кнопки, но больше всего он любил власть, сопутствующую достигнутому успеху. Но в последние недели этот успех как-то ускользал от него, и это ощущение ему совсем не нравилось.

— Наташа?

— Да, — отозвалась она, но не повернулась, прогоняя остатки слез.

Она скажет ему правду, даже если он не захочет ее услышать.

— Элизабетта в клинике, — без обиняков сообщил Рафаэль. — Она была тайно переправлена в Англию, и я ужасно боюсь, что пресса найдет ее.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Наташа застыла, все ее страхи рассыпались в пыль.

— Что?

— Моя сестра была помещена в частную клинику на юге Англии в состоянии крайней депрессии, — пояснил Рафаэль.

Наташа сморгнула слезы и повернулась, непроизвольно протянув к нему руки в инстинктивном жесте утешения. Но увидела, как он вздрогнул и уставился на них, словно этот всплеск эмоций был чем-то неуместным, и она уронила их.

— Мы пытаемся удержать это в тайне от газетчиков.

— Мы?

— Я. Трой. Врачи. Они боятся, что это может усугубить ее стресс. Если газетчики разнюхают, то станут преследовать Элизабетту, когда ее выпустят, — и рецидив неминуем. Охрана в клинике надежная, но папарацци всегда крутятся поблизости в надежде разнюхать что-нибудь новенькое.

— Ох, Рафаэль, — выдохнула Наташа. — Бедная Элизабетта! Что случилось?

Ему хотелось сказать Наташе, чтобы не смотрела на него так, поскольку ее сочувствие вызывало у него те чувства, которые он сейчас испытывать не должен. Например, желание раскрыть ей объятия и положить голову на ее плечо, а потом…

Но он должен держать себя в руках, а не распускать нюни перед своей экономкой, черт возьми!

Рафаэль вынудил свои мысли вернуться к неприятным фактам.

— Ты же знаешь, у нее никогда не было стабильного воспитания. Мама родила ее, когда ей было уже за сорок, чтобы угодить своему новому мужу. — Рафаэль в то время был подростком и помнил ощущение заброшенности из-за маминой новой одержимости. Но он всем сердцем полюбил малышку, хотя вскоре после этого уехал учиться в университет. — Однажды Элизабетта сказала мне, что родители были разочарованы, когда она родилась. Ее отец хотел наследника, которому бы передал бизнес, а артистичная взбалмошная девчонка никак не годилась на эту роль. Возможно, именно это и посеяло семена ее депрессии. — Он пожал, плечами, и лицо его потемнело. — Впрочем, кто знает?

— Но что-то ведь случилось, да? Что послужило толчком? — тихо спросила Наташа. — Мужчина?

— Ты очень проницательна, Таша, — мягко проговорил Рафаэль. — Элизабетта думала, что он любит ее, но, разумеется, он польстился на ее богатство. Проклятые деньги!

Наташа закусила губу. Порой работа на такого могущественного человека, как Рафаэль, означает необходимость говорить ему то, чего он не хочет слышать, — поскольку никто больше не осмеливается. За исключением, возможно, Троя, адвоката Рафаэля.

— По-моему, это несправедливо, Рафаэль. Ты баснословно богат, но это ведь не влияет негативно на твою жизнь, не так ли? Деньги приносят тебе удовольствие, — сказала она, смягчив правду улыбкой. — Поэтому ты не можешь сказать, что богатство является корнем всего зла.

Губы Рафаэля сжались. Вот что бывает, когда доверяешься кому-то. Его едва сдерживаемая злость теперь обратилась на Наташу.

— Ты осмеливаешься критиковать меня? — возмутился он.

— Нет, — терпеливо ответила она. — Я просто пытаюсь помочь тебе увидеть это яснее, вот и все. Может, расскажешь мне, что случилось?

Рафаэль пожал плечами. Ее голос был умасливающим — как солнечное тепло в летний день, — но он инстинктивно сопротивлялся его утешающему воздействию.

— Что рассказывать? Негодяй основательно подчистил ее банковский счет и сбежал. Но сначала убедил ее, что она любит его и не может любить никого, кроме него. Элизабетта перестала есть, перестала спать. Она так исхудала, что ее ветром качает. — Волна боли исказила его черты. — Она больна, Таша.

Его глаза сузились, когда он увидел выражение озабоченности на ее лице. Слава богу, что это всего лишь Наташа, мелькнула мимолетная мысль. Никто никогда не видел Рафаэля уязвимым, а сейчас он именно такой.

Стиснув кулаки, он подумал, как бы хотел оградить свою сводную сестру от ударов, которые ожидают ее в жизни.

— Я должен, был защитить ее!

Наташа открыла было рот, чтобы сказать, что современные женщины достаточно сильные и им не нужны защитники, — но так ли это на самом деле? Разве Рафаэль не сделал то же самое с ней? Не взял ее в свой дом, когда она больше всего в этом нуждалась? И разве не относится он к ее сыну… ну, если не как к своему собственному, то определенно как к какому-то дальнему и дорогому родственнику?

Неужели она забыла, в каком отчаянии была, когда буквально бросилась к нему, умоляя помочь?

Однажды поздно вечером она позвонила в дверь в ответ на объявление о том, что требуется экономка, и он сам открыл. Шел проливной дождь, и Наташа промокла до нитки.

— Да? — спросил Рафаэль. — В чем дело?

Наташа не обратила внимания на диктаторский и раздраженный тон и на то, как ошеломленно он уставился на нее, насквозь промокшую и растрепанную.

— Я пришла насчет работы, — сказала она.

— Вы опоздали. В буквальном смысле. Сегодня я больше не беседую с претендентами. Сходите в агентство, и я постараюсь выкроить для вас время завтра.

Но Наташа была в отчаянии, а отчаяние порой может вселять решимость, которой ты не знал, пока тебя не приперли к стенке.

— Нет, — сказала она.

— Нет? — грозно нахмурился он. Она осмелилась сказать «нет»? Ему?

Наташа сделала глубокий вдох.

— Если я уйду, вы можете нанять кого-то другого, но никто не будет выполнять эту работу лучше меня. Я обещаю вам это, мистер де Феретти.

— Синьор де Феретти, — сурово поправил он, но ее горячность и решимость, равно как и холодный отблеск страха в глазах, пробудили его интерес.

Когда Рафаэль открыл дверь пошире, чтобы свет из холла осветил девушку, ему пришло на ум, что она определенно не будет представлять большого соблазна и это, пожалуй, хорошо.