Двухгадюшник. Рассказы - Михайлов Максим - Страница 12

— Ладно, парни, похоже, и вправду не пройти. Ты глянь, как дорогу развезло! Поехали домой, пока можно, а то вообще прямо тут засядем.

Это предложение было встречено взрывом трудового энтузиазма. Машина плотно сидящая в грязи по самый мост была буквально поднята на руки, развернута на весу на сто восемьдесят градусов и с ног до головы перемазанный бурой глиной, но счастливый экипаж лег на обратный курс. Однако чудес на свете не бывает, и в следующей вымоине такой фокус уже не удался. Как не газовал водитель, как ни пытались налегать на нежелающую вылезать из грязи железяку остальные, ничего не выходило. Даже постоянно поминаемая Зверобоем «мать» в этот раз помогать сыночку отказалась на отрез.

Сели прочно. Все — финита!

— Блин, ну надо же так вляпаться?! И что теперь делать? — сокрушались неудачники-рыболовы.

Положение спас Зверобой.

— Спокойно, господа! Еще не все потеряно! Водка у нас осталась? Осталась. Закуска в наличии? Да немеряно! На природу выехали? Еще как выехали! Так чего унывать! Да и хрен с ней, с этой рыбой! Основную цель выезда считаю достигнутой! Доставайте припасы, праздник начинается!

И праздник начался. Уже через час никто больше не вспоминал о мокрой, грязной, липнущей к телу одежде, о том, что на улице льет как из ведра и перспектива возвращения в городок становится чем дальше, тем призрачней. Тосты сыпались один за другим. Закуска с хрустом перемалывалась мощными челюстями только что упахавшихся вусмерть мужиков. А рыба? А что рыба? Разве за ней ехали? Да и вообще, лучшая рыба — колбаса, без костей и чистится легко. Скоро из увязшей поуши машины к затянутому тучами небу полились песни, и хотя никто из присутствующих никогда не имел ни слуха, ни голоса, любой из них без колебаний закатал бы сейчас в репу тому, кто посмел бы заявить, что они хоть в чем-нибудь уступают Паваротти, или на худой конец Расторгуеву. Угомонились далеко за полночь.

Первым глаза продрал Кореец, сказался более молодой, тренированный в училище организм. Серое утро просачивалось сквозь пижонски тонированные стекла «копейки». Собутыльники спали вповалку друг на друге, в тесноте машины образовав какое-то диковинное многорукое и многоногое существо, оглашавшее окрестности молодецким храпом с присвистом. Дико болела голова, тело стало каким-то вялым и непослушным, а ко всему ужасно хотелось пить. Кореец робко потряс за плечо навалившегося на него Зверобоя. Никакого эффекта. Более энергичное потряхивание заставило майора сонно отмахнуться кулаком. И только зажав мертвой хваткой нос и рот соседа, Кореец смог вернуть того к жизни. Широко открытые глаза Зверобоя удивленно обежали внутренности машины, осмотрели улыбающегося Корейца, губы зашевелились, издав что-то вроде птичьего клекота, который после некоторых усилий сложился в вопрос:

— Где я?

— В машине. Мы на рыбалку едем, — внес ясность Кореец.

После этого взгляд руководителя экспедиции стал еще удивленнее. И следующим вопросом он окончательно поставил лейтенанта в тупик.

— А кто я?

В городок возвращались уже затемно. Дождь давно кончился, и грунтовка имела вполне приличный вид. Но тронутся в путь раньше, чем будет проведено вдумчивое похмелье, никто не рискнул. Кореец считал, что с этой самой вдумчивостью они несколько переборщили, так как весь экипаж снова пребывал в ударно-эйфорическом состоянии, после которого, подозревал лейтенант, вновь придется похмеляться, но спорить со старшими в этом вопросе он не осмелился. Теперь лейтенанта волновала в основном предстоящая встреча с женой. Вряд ли она будет в восторге от его появления после суточного загула вдребезги пьяным, да еще и без рыбы. Своими сомнениями он поделился со Зверобоем. Тот, не желая поддерживать драматического тона лейтенанта, оглушительно захохотал.

— Не боись, земеля! Приедем, зайдешь ко мне, у меня дома какая-то рыба есть. Уж поделюсь с боевым товарищем! Так что не дрейфь, принесешь своей рыбки, она на то, что пьяный и не посмотрит.

Доковылял до дома лейтенант уже глубокой ночью. При заходе к Зверобою, последний почувствовал настоятельную необходимость выпить с лейтенантом за рыболовное крещение. Отказываться было как-то не ловко, а мероприятие несколько затянулось. Перед уходом Зверобой всучил плохо ориентирующемуся в пространстве Корейцу большой полиэтиленовый пакет с рыбой. И вот во втором часу ночи лейтенант предстал перед женой, распространяя во все стороны аромат винокуренного завода, перемазанный засохшей рыжей глиной и с пакетом в руках.

Естественно переволновавшаяся супруга тут же обрушила на него целый шквал вопросов и упреков. А надо сказать, что лейтенант, сверхъестественными усилиями заставлявший себя стоять не шатаясь, говорил к тому времени уже очень плохо и сам это понимал. Поэтому в ответ, он лишь гордо протянул обалдевшей супруге пакет. Потом, значительно глядя ей в лицо, поглядеть в глаза не получалось, у лейтенантской жены их почему-то было больше обычного и количество все время менялось, торжественно произнес:

— Вот!

В этом коротком слове было все: и первобытная гордость мужчины-добытчика, и мужественно перенесенные тяготы и лишения, и усталость после тяжелой, но необходимой работы.

Потрясенная жена осторожно заглянула в пакет.

Пакет примерно до половины заполняли задубевшие, припорошенные инеем спинки минтая всего десять минут назад вынутые Зверобоем из морозилки.

В последствии, рассказывая друзьям о разыгравшейся семейной драме, Кореец часто повторял коронную фразу Зверобоя:

— А глаза у нее были, вот такие!

И изображал руками круг размером с чайное блюдце.

С женой лейтенант помирился уже на следующий день, но это был первый и последний выезд Корейца на рыбалку.

Лошадь

— Лошадь… — тоном «ежика в тумане» произнес Женька Калашников и сладко потянулся, расправляя затекшие от долгого лежания на провисшей панцирной койке мышцы. Занимавшееся серое утро неверно освещало выгоревшую июльскую степь. Буро-желтая сгоревшая трава на ровной как тарелка поверхности земли куда ни глянь до самого горизонта. И ничего больше вокруг, так и кажется, что вот сейчас откуда-то из-за края земли вымахнет на рысях конница Тамерлана, будто и не было столетий цивилизации и не двадцать первый век на дворе.

Однако лошадь действительно имела место быть. Невысокая лохматая кобыла меланхолично пережевывала жесткую степную растительность в каких-нибудь десяти метрах от Женьки.

— Петрович, Петрович, подъем, старый черт! У нас гости! — во весь голос заорал Женька.

— Кто?! Где?! Проверка что ли?!

Здоровенный небритый детина лет тридцати подскочил на соседней койке и, тараща в окно осовелые от сна глаза попытался натянуть на себя куртку с капитанскими погонами. Получалось плохо.

— Ха! Проверка! Кто же это попрется сюда за сотню километров проверять двух придурков? Зеньки-то разлепи!

— Ну ни хрена себе, — глубокомысленно изрек Петрович внимательно оглядев двор. — Эй, животное, ты откуда свалилось на нашу голову?

Как и следовало ожидать, животное промолчало, продолжая пощипывать травку.

Однако, похоже, настало время несколько прояснить возникшую ситуацию. Двое офицеров, утренний подъем которых мы только что наблюдали, не просто так дрыхли посреди степи, а выполняли ответственную боевую задачу. Оба они проходили службу в рядах славной испытательной части одного из российских полигонов в Казахстане и как раз сейчас дежурили на выносном измерительном пункте, расположенном за сотню километров от гарнизона.

Измерительные пункты, сокращенно ВИПы, как грибы натыканы на разном расстоянии от директрисы, по которой полигон запускает ракеты. Специально обученные воины-измерители несут на них службу, дабы засечь и измерить параметры движения пролетающей мимо ракеты. В благословенные советские времена гарнизон такого пункта состоял из нескольких десятков солдат и десятка офицеров, а на самом ВИПе было все, что душе угодно: военторговский ларек, библиотека, лен. комната с замполитом и прочие чудеса армейской цивилизации.