Два–в–одном (полностью) - Иванова Виктория - Страница 2

Я опустила глаза вниз и подавилась следующей мыслью. Да. Мыслью тоже можно подавиться, как оказалось. Лежала я на полу в какой-то разгромленной комнате. Судя по всему — тут что-то долго жгли и работали отбойным молотком. Во всяком случае — разрушение впечатляло.

Как и обстановка. Эдакое подражание под старину. Тяжелая (поломанная) мебель, драпировки на стенах (порванные на тряпочки)… Тут что, орда Мамая пробегала?

Со стоном я приподнялась на локтях и кое-как села. Спину ощутимо оттягивало назад, словно к ней что-то прицепили. И из-за этого пришлось сидеть, чуть наклонившись вперед. На лицо упали волосы и я, откинув их назад, вскинула голову и уставилась на сидящего напротив чумазого и побитого… парня?! С вздыбленными черными крыльями за спиной… Я недоуменно тряхнула головой. Парень проделал то же самое.

Ой… Это… ЗЕРКАЛО!!!!

Бум — голова со стуком соприкоснулась с полом, и я вновь откатилась в глубокий обморок…

Следующее пробуждение было не столь приятным. Ко всему прочему добавился саднящий затылок. Все. Не буду больше стукаться головой о пол. Неблагодарное это занятие. Да и не помогает, откровенно говоря… Мысли, осторожно выбравшись из закутков вихрем закружились в голове. Значит… значит, я умерла? И это — предсмертные глюки? На рай просто ни в какую не тянет! А иначе как это все объяснить? Перемещением душ? Не смешите меня, мне сейчас не до смеха…

Хотя… Я же все помню! И мерзкий день, и удар… И вот теперь…

Блин, ну не могли мне женское тело дать, да?! Еще и крылатое! «Не везет» продолжает действовать. Видимо — это состояние души, а иначе как это назвать? Только всеобщей пакостью.

Ладно, лежи, не лежи, а делать что-то надо. Я снова села и с интересом стала рассматривать себя в чудом уцелевшем огромном зеркале.

Парень. Лет двадцать пять — двадцать семь. На вид, я имею в виду. Белобрысый. Точнее сказать не могу — весь перемазан сажей и расцвечен кучей синяков и ссадин. Крылья. Большие. Черные. Тяжелые. Немного общипанные и подпаленные по краям. Не знаю, можно ли на них летать, и пробовать пока не собираюсь. Глаза ярко-изумрудные. Никогда таких не видела. Такое впечатление, что не настоящие. Линзы? Не знаю.

Одет во что-то мрачно-грязно-порванное. Когда-то это были штаны, рубашка и плотная куртка или пиджак… А! Тогда это камзолом называлось, так что ли? А сапоги на мягкой подошве и с мягким голенищем, прихваченным на середине ремешком. Неудобные. Пояс. Вроде все…

Постанывая и поминая по батюшке и матушке всех и вся, я осторожно поднялась на ноги. Пару раз покачнулась, привыкая к странному балансу, и чуть встряхнулась, окончательно приходя в себя. Крылья помимо моей воли сложились на спине довольно компактным и теплым плащом. Под ногами валялся поломанный то ли посох, то ли какая иная деревянная штуковина.

Я прислушалась к себе и поняла, что очень хочу есть и пить. Поэтому, аккуратно переступая через раскиданные то тут, то там обломки вышла в покосившуюся и висящую на одной петле дверь.

В коридоре прошла та же орда. Во всяком случае, разгром наличествовал. Вот ведь, варвары! Такую красоту разнесли! Они что, это строили? Сомневаюсь. Иначе бы точно рука не поднялась. Поглядев налево и направо, я зажмурилась, повернулась на месте и отправилась в ту сторону, к которой развернулась лицом.

Вскоре коридор закончился широкой лестницей, ведущей на первый этаж. Во всяком случае, дальнейшего продолжения спуска я не увидела. Заглядевшись на украшенный невесомой резьбой потолок во время спуска, я едва не сломала себе шею, запнувшись о валявшийся на ступенях посох типа дрын.

Вскрикнув, я полетела вперед, выставив руки в попытке смягчить падение. За спиной пару раз заполошно хлопнули крылья, принеся больше пользы. Во всяком случае приземлилась я гораздо мягче, чем планировалось. Уф, хоть в чем-то мне повезло…

Бац! По голове прилетело забытым посохом. Да что б ему об коленку сломаться!!

Я ухватила наглую дровеняку, горя желанием обломать ее о первый же попавший угол. Руку пронзило странной болью, словно в ладонь кольнуло иголкой. Нифига! Все равно сломаю! Не все ж мне одной страдать! В руку еще раз кольнуло, но я, упрямо стиснув зубы, направилась к так заманчиво выглядящим перилам широкой каменной лестницы. Все, мне надоело! Вот сейчас сломаю — и сразу успокоюсь… Успокоюсь…

От посоха по руке стало распространяться тепло. Такое, как будто солнышком пригрело. Я остановилась. А оно, воспользовавшись моим замешательством, добралось до плеча и разлилось в груди. И мне стало себя так жалко… Я всхлипнула, и от жалости к себе, несправедливой обиды и ноющей боли во всем теле, села на пол и разрыдалась в три ручья, утирая слезы грязным рукавом и обнимая посох.

Тепло озадаченно замерло и как-то осторожно окутало меня всю, утешая и сочувствуя. Наревевшись вволю, я пару раз шмыгнула носом, вытерла остатки слез не менее мокрым рукавом и поглядела на зажатый в руках посох.

— Ладно уж, живи… Солнышко, — тихо хмыкнула я, поставила посох в угол и, поднявшись, направилась в сторону увиденного прохода.

Только я отошла на пару шагов, как меня что-то больно ударило по пальцам. Вскрикнув, я шарахнулась в бок, заполошно хлопнув крыльями. На полу, тихо отсвечивая резным навершием, лежал посох. Не поняла… Я обернулась и посмотрела в угол. Пусто. Поглядела под ноги. Лежит. Хмыкнула, подняла, отнесла, поставила. И медленно пятясь, не спуская взгляда с посоха, опять пошла к еле приметной дверце в противоположной стене.

Пять шагов… ничего. Я развернулась спиной и… Тут же получила по пальцам! Да мать вашу, что ж это такое?!

— Ты меня оставишь в покое? — гневно уставилась я на лежащий на полу посох.

Тот, естественно, ничего не ответил, но что-то внутри меня подсказало — что вряд ли. Я тяжело вздохнула, подобрала эту несносную палку и вместе с ней пошла по направлению к оказавшейся такой недостижимой дверце.

Каждый шаг давался мне все легче, боль отступала, а вот голод и жажда накинулись с удвоенным энтузиазмом. В дверцу я уже буквально влетала под возмущенные вопли желудка. За ней оказался длинный и полутемный коридор с кучей дверей. Открывая попеременно то одну, то другую я, в конце концов, наткнулась на кухню. Как ни странно, она почти на пострадала на фоне всеобщего разгрома. Большое помещение было заставлено странными всевозможными и порою страшными приспособлениями. Но меня это мало волновало. Изучив их содержимое, я наткнулась на что-то типа тушеного мяса, уже холодного, но меня это мало волновало.

Налив в найденную тут же деревянную кружку чистой воды, отломав кусок изрядно зачерствевшего хлеба и вытащив приличный кусок мяса, я приступила к трапезе. Что это было — завтрак, обед или ужин — я не знала, так как на улице не была. Одно могу сказать — это был еще день. Или уже день. Во всяком случае — в окна светило солнце.

Желудок со скоростью неделю голодавшего пса заглатывал все, что ему попадало, сигналя, что этого ему мало, мало, мало!!! Успокоился он только тогда, когда перед моими глазами не наблюдалось ничего съедобного. Все это время настырный посох тихо пролежал рядом, не делая попыток отбить мне пальцы. За что ему большое спасибо!

Сыто икнув, я прикрыла глаза, намереваясь подремать. Вот только организм был с этим категорически не согласен и довольно активно просигнализировал мне, что ему бы хотелось… ээээ… с природой пообщаться, скажем так.

Я цапнула посох и вылетела из кухни. Куда деваться теперь — я представляла слабо. Насколько я помню, все удобства в средние века (а меня все чаще посещала мысль, что именно сюда я и попала) располагались во дворе. Но вот туда я не очень хочу… Мало ли кто там бродит? Ну и не гоняли же жившие здесь благородные в одну кабинку с чернью? Так что, что-то должно быть!

Вихрем взлетев на второй этаж я так же, тыкаясь во все двери, попыталась найти кабинку для уединенного сиденья. Наконец в последней клетушке по коридору обнаружилось нечто похожее. Во всяком случае был сток с чистой водой и весьма привлекательная канавка.