День признаний в любви - Лубенец Светлана - Страница 3

– Это в каком же смысле? – спросил в ответ он.

– Сегодня запрещено отвечать вопросом на вопрос, особенно тогда, когда точно понимаешь, о чем идет речь. Но если ты вдруг на самом деле не понял, я уточню… пожалуйста… Кто тебе нравится из девочек нашего класса? – Выговорив это, Кира окончательно смешалась и с трудом добавила: – Ты, Фил… не волнуйся… я никому не скажу… мне просто самой надо знать…

Поскольку Мушка опустила глаза, она не видела, какая буря чувств отразилась на лице Доронина. Она только услышала:

– А не пошла бы ты…

– Это тоже запрещенный ответ, – прошептала девочка.

Фил не успел ничего сказать на этот счет, потому что в здании школы, которое находилось от них шагах в двадцати, прозвенел звонок. Одноклассники охнули в унисон и, одновременно стартовав с места, во весь дух понеслись к школе.

– Почему опаздываем? – как всегда, строго спросила Любовь Георгиевна, когда Мушка с Филом появились на пороге ее кабинета, конечно же, уже после звонка.

Кира открыла рот, чтобы, несмотря на все договоренности, выгородить не столько себя, сколько Доронина, но учительница не дала ей сказать ни слова.

– А ну-ка оба к доске! – велела она и сунула им в руки по карточке с примерами, а сама продолжила проверять у класса домашнее задание.

Мушка смотрела на свою карточку и ничего не видела. Она думала о том, что напрасно сама заварила кашу с днем без вранья. И кто ее тогда за язык тянул? Не зря мама все время внушает, чтобы она сначала думала и только потом говорила, но у нее все равно сначала слова вылетают, а потом остается лишь сожалеть о сказанном. Но она… понятно… эмоциональная такая, неуравновешенная… ей можно простить… А почему Соня-то вдруг согласилась с ее идиотским предложением? Она, эта Чеботарева, такая правильная, рациональная… Или такие вообще никогда не врут, и им прожить день без вранья – что плюнуть? Наверно, так и есть… А вот у нее, Киры, почему-то никак не получается жить честно. С утра маму обманула, потом хотела математичку… Надо как-то взять себя в руки и – больше ни слова неправды! Жаль, что не удалось получить ответ от Доронина… Или не жаль? А вдруг бы он сказал, что ему нравится Соня? Разве это ей, Кире, было бы приятно?! Впрочем, Чеботарева слишком занудливая… А вот Ирочка Разуваева, ослепительная блондинка, Филу вполне может нравиться. Она ведь многим нравится. Даже суровый историк Альберт Михайлович никогда к Ирочке не придирается, а физкультурник Сашок разрешает ей не сдавать лазанье по канату, потому что, дескать…

– Мухина! – раздался над ухом Киры голос Любови Георгиевны. – Почему ты не решаешь?

Мушка вздрогнула и наконец очнулась от своих дум.

– Я… я сейчас буду решать… – пролепетала девочка, а Доронин вдруг произнес нечто странное:

– У нее голова болит. Она мне как раз по пути в школу это сказала… Мы потому и опоздали, что в медкабинет заходили… а он еще закрыт…

Математичка нервным жестом поправила очки в тонкой щегольской оправе и нехотя произнесла:

– Ну… тогда садись, Мухина… Впрочем, погоди…

Кира застыла у доски, не в силах пошевелиться, а Любовь Георгиевна, покопавшись в сумке, достала таблетки и, оторвав одну от упаковки, протянула девочке со словами:

– Сходи в столовую, там дадут запить… Это анальгин… И возвращайся, Кира, пожалуйста, побыстрей, а то увидят тебя в коридоре – мне попадет…

Мушка дрожащей рукой взяла таблетку и вылетела из класса. В столовую она, конечно, не пошла, а сразу юркнула в туалет для девочек, находившийся неподалеку от кабинета математики, спустила анальгин в унитаз, уселась на подоконник и задумалась. Да-а-а… Вот вам и день без вранья… Одно вранье… Доронин тоже хорош! И зачем придумал про головную боль? Ну… подумаешь, получила бы она пару… Ему-то что за дело до этого? Или он таким образом ответил ей на вопрос, кто ему нравится? Нет! Не может она ему нравиться! Она вообще никому не нравится… Хотя… в прошлом году тот же Руслик Савченко писал ей всякие записочки и валентинки посылал в День влюбленных. Но кому он нужен, этот Савченко? Дурак дураком! В этом году он, конечно, здорово похорошел, как-то возмужал, но ума у него нисколько не прибавилось. Вот если бы он не стал опять заливать на русском про свою бабушку и «Скорую помощь», она, Кира, не выступила бы с призывом не врать и не был бы назначен день без вранья. А теперь получается полное безобразие: она предложила не врать, а сама только это и делает. Еще и Доронина втянула. Эх…

Решив, что пора уже идти обратно на математику, Мушка соскочила с подоконника и выскочила в коридор. Когда она проходила мимо дверей, ведущих на лестницу, из них вылетел и столкнулся с ней, чуть не сбив с ног, Егор Карташов из 9-го «Б».

– Ты чего шляешься? – вместо извинения грубовато спросил он и добавил: – Все хорошие дети сидят на уроках.

– Сам-то что же не сидишь? – в ответ спросила Мушка.

– А не твоего ума дело! – ответил Егор и прошел вперед по направлению к кабинету английского языка, потом вдруг остановился и, как-то странно глянув на Киру, спросил: – Слушай, Муха, а может, прикроешь меня?

– В каком смысле?

– А в таком… зайди со мной на английский и скажи Манюне, что ты меня гоняла за сменкой, поэтому я и опоздал.

– С какой стати я стала бы гонять тебя за сменкой? – удивилась Мушка.

– Если честно, мне было бы наплевать на твои гонения, но сегодня я проспал, понимаешь… А Манюня меня предупредила: как только я еще раз опоздаю, она потащит меня к директору, потому что я своим появлением, видите ли, срываю тщательно подготовленный урок…

– А я-то тут при чем? – еще больше удивилась Кира.

– А ты скажешь, что дежурная по школе!

– Так я же не дежурная…

– А она-то откуда знает?

– А может, знает!

– Откуда ей знать! Эта Манюня дальше своего английского вообще ничего не видит! А классного руководства у нее нет! Она наверняка не знает расписания дежурства классов по школе. Зачем оно ей?

Мария Ростиславовна Ковязина, учительница английского языка, действительно была не от мира сего. Она любила только английский язык, английскую литературу и английский кинематограф. Несмотря на ее бесконечные рассказы о том, как она тщательно готовится к занятиям, на уроке ее легко было увести, к примеру, от глагольных времен к обсуждению нового английского фильма. К тому же у нее было очень плохое зрение и, как следствие, несколько пар очков для разных нужд. Когда Марии Ростиславовне нужно было вглядеться в лица учеников, она надевала крупные очки в строгой темной оправе. Когда писала в журнале, надевала другие – почти вовсе без оправы, с тоненькими золочеными дужками. Были у нее еще и третьи, как она говорила, – для дали, но в классе учительница ими никогда не пользовалась, так как ее кабинетик был крохотным, все в нем располагалось близко.

Мушка уже совсем было решилась помочь Егору, но вспомнила, что у одной из групп их класса сегодняшний урок английского будет открытым, и решила не связываться. Она училась в другой группе, у другой учительницы, но своих подводить не хотела.

– Нет, Карташов! И не проси! Вдруг Манюня как-нибудь узнает, что я никакая не дежурная, и разозлится, а у наших ребят сегодня открытый урок. Не хватало, чтобы она на них отыгрывалась при директоре с завучем!

– Эх! Ну что вы все за люди!! Только о себе думаете! – обиженно проговорил Егор, в полной безнадежности махнул рукой и скрылся за дверью кабинета английского языка.

Кира уже собралась идти на математику, как вдруг ее пригвоздила к полу мысль о том, что она опять чуть не соврала. И ведь непременно сделала бы это, если бы не предстоящий открытый урок. Да что же это такое? Неужели она каждый день безбожно врет по любому поводу и даже не замечает этого? Ну не может такого быть!! Она же нормальный человек, а не патологическая лгунья! Пожалуй, стоит последить за собой и вообще перестать врать. Не только сегодня. Не надо врать никогда! А получится ли?

Мушка тяжело вздохнула и поплелась в класс.