Смерть в послевоенном мире (Сборник) - Коллинз Макс Аллан - Страница 43

«Сбил и скрылся», — гласили заголовки в газетах. По версии Элиота, жена получила ранения, и он повез ее в госпиталь, предварительно остановившись и поинтересовавшись состоянием водителя второй пострадавшей машины. Позже водитель подтвердил слова Элиота. Шторм прошел стороной, но ущерб был нанесен — в глазах кливлендской прессы образ Элиота быстро померк.

Два месяца спустя он подал в отставку с поста директора по общественной безопасности.

А тем временем в своей палате сумасшедшего дома Ллойд Уотерсон покончил с собой, повесившись на простыне; письма и открытки с угрозами перестали приходить.

Не берусь судить, насколько сильно эти угрозы повлияли на брак Элиота и Эви, но в сорок пятом году они развелись. Через несколько месяцев Элиот женился в третий раз. В то время он работал руководителем федеральной программы по борьбе с венерическими болезнями в армии. Его попытка баллотироваться на пост мэра Кливленда в сорок седьмом году обернулась полной катастрофой: любимец Кливленда в прошлом теперь имел за плечами тяжкий груз скандала с автонаездом, два развода и три брака.

Элиоту так и не удалось добиться общественного признания вплоть до публикации автобиографической книги «Неприкасаемые», которая имела большой успех. Однако этот успех пришел слишком поздно: Элиот умер незадолго до выхода книги в свет, так никогда и не узнав, что телевидение и Роберт Старк принесли ему непреходящую славу.

На протяжении многих лет после кливлендских событий я время от времени встречался с Элиотом, но ни разу не виделся с Вивиан.

Как-то в начале пятидесятых годов, когда я гостил у Элиота в Пенсильвании, то поинтересовался о ней. Оказалось, Вивиан погибла в результате несчастного случая на воде в сорок третьем году.

— Значит, многие годы ее уже нет на этом свете? — это известие поразило меня, как удар по голове.

— Да. Если хочешь, можешь оплакать ее сейчас. Знаешь, Нат, слезы и молитвы никогда не бывают слишком запоздалыми.

Аминь, Элиот.

Грызня

В пятницу днем 8 декабря 1939 года мне позвонил Джейк Рубинштейн и предложил встретиться в его офисе в доме № 3159 по улице Рузвельта. Это в районе Лаундейла, недалеко от квартала, где прошла моя юность. Джейк был неплохим малым, острым на язык и способным постоять за себя. В те времена, когда я рос и набирался сил, острый язык и крепкие мускулы являлись необходимым атрибутом выживания на нашей Максвелл-стрит. Я слышал, что с тех пор Джейк промышлял рэкетом, однако то же самое можно было сказать про многих других парней, выросших рядом со мной. Так что по этому поводу я к нему ничего не имел. В конце концов, я сам занимался одной из разновидностей рэкета — известного в Чикаго под названием Департамента полиции, — за что, как я полагал, Джейк также не был в обиде на меня. Особенно после того, как я стал частным детективом, а он собирался нанять меня.

День выдался на редкость холодным, с ветром и снегом. Но снегопад прекратился, когда я ставил свой спортивный «Аурбурн-32» на свободное место напротив аптеки, над которой размещался офис Джейка. В профсоюзе сборщиков металлолома и мусорщиков, как пояснил он. До сих пор я понятия не имел о существовании такого профсоюза, хотя удивляться нечему — сегодня союзы создаются по любому поводу. Мой отец — давний сторонник профсоюзного движения — был бы весьма рад этому. Меня же такие игры нисколько не интересовали.

Поднявшись по лестнице, я прошел в приемную; комната для переговоров располагалась слева от меня. Как и большинство офисов, этот выглядел более чем скромным. Если вы возглавляете союз, вам вряд ли захочется, чтобы рядовые члены считали, будто вы транжирите их деньги. Однако секретарша, сидевшая за столом, смотрелась минимум на миллион долларов. Это была брюнетка с большими карими глазами и ярко накрашенными губами, в отлично сидящем на ней коричневом костюме. Видимо, ее внешность смягчала страдания членов профсоюза всякий раз, когда те расставались с деньгами, уплачивая взносы.

Она приветливо улыбнулась, и я начисто забыл, что за окном стояла холодная зима.

— Вы, наверное, мистер Геллер?

— Да, — ответил я и тут же продолжил: — А не будете ли вы свободны сегодня вечером, чтобы пообедать вместе со мной?

— Нет. Не буду. Мистер Рубинштейн ждет вас в кабинете мистера Мартина.

Она указала на единственную дверь у себя за спиной. Я бросил на нее взгляд, говоривший: вы не можете винить парня за попытку, — и прошел в кабинет.

Кабинет не был просторным, но казался больше своих размеров из-за того, что в нем было слишком мало мебели: пустой стол, пара стульев и два деревянных шкафа для папок с бумагами составляли весь интерьер. Джейк сидел, положив ноги на стол, выставив напоказ носки, и читал «Новости скачек».

— Как поживаешь, Джейк? — проговорил я, протягивая руку.

Отложив газету, он встал, улыбнулся и пожал мою руку. Джейк был маленьким человеком, я имею в виду — невысокого роста, но с широченными плечами и хваткой киллера. На нем красовался отлично сшитый темно-синий пиджак, красный галстук с ручной вышивкой, изображавшей закат солнца, и шляпа, которая была ему немного великовата. Даже в помещении он сидел в шляпе, желая, как мне показалось, сознательно прикрыть начавшую редеть шевелюру.

— Неплохо выглядишь, Нат. Спасибо, что пришел сам, а не прислал своего оперативника.

— Готов использовать любой предлог, чтобы побывать в родных местах, Джейк, — ответил я, пододвигая стул и присаживаясь. — Помнишь, мы жили в четырех кварталах отсюда, у моего отца там книжный магазин.

— Помню, помню, — произнес он, присаживаясь вновь. — Ты что-нибудь слышал о Барни?

— Немного. Кстати, с каких это пор ты занялся рэкетом в профсоюзах? Думал, твой профиль — торговля вразнос.

Джейк пожал плечами. У него был слабый подбородок и темные глаза с тенями, которые свидетельствуют о бодрствовании до пяти, а может, и до шести часов утра.

— Да, до недавнего времени, — согласился он. — Но то, что сейчас, — разве это рэкет! Мы хотим дать вздохнуть чуть свободнее нашим ребятам.

Я усмехнулся, глядя на него:

— В этом-то городе? Билли Скидмор не потерпит легального профсоюза мусорщиков.

Скидмор, осанистый, всегда облаченный в щегольской костюм политик, который контролировал большую часть городской деятельности, находящейся вне влияния Капоне. Фрэнк Нитти, преемник Капоне, вынужден был с этим мириться, поскольку Скидмор, сам будучи кредитором, при необходимости действовал крайне жестоко.

— У Скидмора сейчас трудные времена, — заметил Джейк. — Ему теперь не до нас.

— Имеешь в виду налоги?

— Разумеется. Как и Капоне, он не платит налогов, вот его и прижали.

— Ему предъявили обвинение, но это еще не означает, что его повязали. Ладно, я-то тебе зачем?

Джейк подался вперед:

— Знаешь парня по имени Леон Куки?

— Нет, впервые слышу.

— Он немного моложе нас, но тоже из этих же мест. Адвокат, сколотил этот профсоюз года два-три назад. Но вот примерно год назад Куки заодно возглавил ассоциацию уборщиков мусора. Тогда рядовые члены проголосовали за снятие его с поста президента профсоюза.

Я пожал плечами:

— Неплохо, но в Чикаго мало кого удивляет, когда один и тот же человек представляет и работодателей и рабочих, но, признаю, попахивает дурно.

Джейк согласно кивнул:

— Правильно. Новым президентом стал Джонни Мартин. Знаешь его?

— Не думаю, что знаком с ним.

— Он проработал в санитарии округа лет эдак двадцать или более. Эта организация контролировала состояние городских рек и каналов.

— У него не было хобби, — сказал я, — и поэтому он решил поучаствовать в выборах президента союза мусорщиков, так что ли?

— Он хороший человек, Нат, действительно хороший.

— А ты чем тут занимаешься?

— Я казначей союза.

— Значит, сборщик взносов.

— Ну... впрочем, да. А что, заметно?

— Просто не могу представить тебя бухгалтером.