Похищенный - Коллинз Макс Аллан - Страница 34

Я подошел к нему и посмотрел прямо в его водянистые голубые глаза.

– Я сказал, какого черта вы здесь делаете?

В одной руке он держал вырезанного из дерева слона.

– Я ищу игрушку или какой-нибудь другой предмет, который ребенок сможет узнать.

Раздался стук в дверь, и мы оба повернулись: в комнату заглянул Линдберг.

– Я извиняюсь, джентльмены, – сказал он. – Уже восемь часов. Мы приглашаем вас на завтрак.

– Это для меня большая честь, – сказал Кондон, сжимая игрушку.

Линдберг продолжал стоять в дверях детской; он выглядел буднично и в то же время опрятно: на нем были старые серые брюки, кожаная летная куртка, темная серая рубашка и галстук.

Я все еще был в нижнем белье.

– Он хочет забрать этого игрушечного слона. Говорит, что для опознания.

Линдберга, кажется, смутило это.

Кондон поднял деревянного слона.

– Когда мне удастся установить личный контакт с похитителями, я попрошу их отвести меня туда, где держат ребенка. Я покажу ребенку эту игрушку и посмотрю на его реакцию.

– Он не может говорить «слон», – тихо сказал Линдберг. – Он говорит «слун».

– Великолепно! Я попрошу ребенка назвать игрушку и буду знать, какой ответ от него ожидать! В этом случае им не удастся обмануть меня, показав мне другого ребенка.

Пока он произносил эту блестящую речь, я оделся. Лично я не сомневался, что этого шута легко будет провести, показав ему куклу из дешевой лавки.

– Конечно, вы можете ее забрать, – сказал Линдберг.

– Я уже позволил себе взять два других предмета, – сказал Кондон. – Мне бы хотелось, чтобы вы позволили оставить их у себя. Это две английских булавки, ими к матрасу крепились одеяла, под которыми спал ваш сын.

– Я не понимаю, зачем вам...

– Это просто, – сказал Кондон с самодовольной улыбкой. – И, как я полагаю, совершенно логично. Я беру эти булавки, чтобы, когда я встречусь с человеком, который написал мне, показать их и спросить, где он их видел. Если он сможет точно мне сказать, к чему они были приколоты в ночь похищения, то мы сможем быть уверены, что имеем дело с человеком, который действительно вошел в эту детскую и похитил вашего сына.

– Я бы выпил немного кофе, – сказал я.

– Давайте тогда спустимся вниз, – сказал Линдберг и повел нас в кухню.

Загадочно привлекательная Бетти Гау помогала дебелой Элси Уэйтли подавать нам завтрак. Мы непринужденно принялись поглощать апельсиновый сок, бекон, яйца, гренки и кофе, сидя за кухонным столом. Кондон беспрерывно рассказывал о Бронксе и морализировал, рисуясь перед Энн Линдберг и ее матерью, которые завтракали вместе с нами.

После завтрака Линдберг пригласил Кондона в свой кабинет; мы с Брекинриджем последовали за ними.

– Я убежден, – сказал Линдберг, садясь за свой стол, – что вы установили контакт с людьми, которые украли моего сына.

Кондон сел напротив Линдберга на краешек стула; Брекинридж и я стояли.

– Профессор, я дам распоряжение поместить на ваш счет в банке пятьдесят тысяч долларов, – сказал Линдберг, записывая что-то на листке бумаги. – В связи с тем, что первоначально требуемая сумма была повышена до семидесяти тысяч, я приложу все усилия, чтобы в ближайшие день-два достать для вас еще двадцать тысяч.

Он подал Кондону листок бумаги, на котором писал.

Я подошел и прочитал его через плечо Кондона: «Сим уполномочиваю доктора Джона Ф. Кондона действовать в качестве посредника для моей супруги и для меня». Внизу стояла подпись: Чарльз А. Линдберг.

– Сегодня во второй половине дня, – сказал Линдберг, – полковник Брекинридж поместит в нью-йоркскую газету «Америкэн» объявление: «Деньги приготовлены», как сказано в их письме.

– Последствия будут катастрофическими, если газеты узнают, что вы вошли в контакт с похитителями, – сказал Брекинридж Кондону. – Нам нужно подобрать для вас псевдоним, которым вы подпишете это объявление.

Кондон почесал подбородок; он не побрился утром, и лицо его покрылось белой щетиной.

– Если соединить мои инициалы JFC, – задумчиво проговорил Кондон, – то получится Джефси, – чем не псевдоним?

Я внимательно посмотрел на Брекинриджа, он ответил мне тем же.

Два дня назад сестра Сара Сивелла, находясь во власти вождя Желтое Перо, назвала и даже произнесла по буквам это имя: Джефси.

– Отлично, – сказал Линдберг Кондону. – Хороший псевдоним, воспользуйтесь им. Так ваша личность останется неизвестной для всех, кроме тех людей, что написали вам... и мне.

– Прежде чем я вернусь в Бронкс, – сказал Кондон, – мне хотелось посмотреть на фотографию вашего сына, чтобы я смог навсегда запечатлеть в своей памяти его лицо. У вас найдется фотография сына?

– Конечно.

Я жестом пригласил Брекинриджа выйти в коридор.

– Один из нас должен присмотреть за этим стариком, – сказал я. – Вы слышали, как он выдумал, или сделал вид, что выдумал, этот псевдоним...

– Джефси, – кивая, сказал Брекинридж. – Мы уже слышали его раньше, не так ли?

– Конечно, слышали. Но Линди, кажется, склонен объяснять это способностью Сары Сивеллы проникать в мир духов, экстрасенсорным восприятием и прочей чепухой.

– Это так, – задумчиво произнес Брекинридж. Вдруг его лицо приняло решительное выражение. – Позвольте мне позаботиться об этом.

Мы вернулись в кабинет, где Кондон, подобно студенту, повторяющему предмет перед экзаменом, внимательно рассматривал фотографии ребенка.

Брекинридж дотронулся до его плеча и ласково сказал:

– Профессор, могу ли я побыть гостем в вашем доме, пока не завершатся переговоры с похитителями? Я сочту это за большую честь.

– Весь мой дом и все, что в нем находится, – торжественным тоном произнес Кондон, – я отдаю на неограниченный срок в ваше распоряжение.

– Вы чрезвычайно любезны, профессор, – сказал Брекинридж, и мужчины пожали друг другу руки. – С вашего позволения я приеду прямо сегодня.

Глава 12

Микки Роснер в роскошном черном костюме-тройке в белую полоску и с кокетливо торчащим из нагрудного кармана белым шелковым носовым платком устраивал прием. Его смуглое лицо, среднее во всех отношениях, если не считать большого расплющенного носа, расплывалось в улыбке; этот маленький ублюдок сиял, как счастливый отец новорожденного, раздающий сигары направо и налево. Он сидел за столом на четверых в задней части ресторана «Кадиллак» на Восточной 41-й стрит Манхэттена, где нелегально торговали спиртным. Рядом сидели двое его дружков, Ирвинг Битз и Сальваторе Спитале, владельцы этого заведения, где, как и положено, было темно, накурено и тесно. Большинство из присутствующих были репортерами, в этом не было ничего удивительного, поскольку этот кабак находился непосредственно за зданием нью-йоркской газеты «Дейли Ньюз».

Спитале было около сорока; смуглый, темноволосый и темноглазый с пухлым, контрастирующим с его стройной фигурой лицом, он, как и Роснер, был в дорогом костюме. Его партнер, Битз, был маленькой и толстенькой версией Спитале, только в более дешевом костюме, с оттопыренными ушами и глупым взглядом глубоко посаженных глаз.

Эти трое мужчин проводили неофициальную пресс-конференцию; репортеры, жонглирующие блокнотами и пивными кружками, подбрасывали этим жуликам вопросы, но не слишком сложные: они напоминали скорее мягкую подачу мяча, чем бросок по воротам.

– Микки, – сказал один репортер, – вчера ночью вы в Тумсе[7]допрашивали одного узника для полковника Линдберга. Что вы узнали?

– Я не имею права ответить на этот вопрос, ребята, – сказал Роснер и откусил кончик толстой гаванской сигары.

– А что вы можете сказать о слухах, что вы сейчас проводите секретные переговоры с одним из главарей преступного мира, который в настоящее время сидит в тюрьме?

Роснер отрицательно покачал головой, зажег сигару и потушил спичку взмахом руки.

Другой репортер сказал:

– Да ладно вам. Разве Спитале и Битз несколько дней назад не ездили в Чикаго?