Похищенный - Коллинз Макс Аллан - Страница 30

– Вы встречались с ним после этого?

– Нет. Я назначила ему второе свидание на шестое марта, но в тот день была очень занята. С тех пор я не видела его и не разговаривала с ним по телефону.

Вмешался Шварцкопф, который сказал с вежливой улыбкой:

– Все идет хорошо, мисс Шарп. Просто замечательно. А сейчас, пожалуйста, заполните несколько бланков...

Лицо ее вновь приняло презрительное выражение.

– Какие бланки?

– Для начала запишите имена.

– Я уже вам говорила! Я не помню никаких имен.

– Вы не помните имени своего приятеля? Вы ездили с ним на прогулку в то воскресенье, провели с ним целый вечер...

– Я не помню.

– Послушайте, – сказал Уэлч, – мы понимаем, что вы нервничаете. Просто расслабьтесь, и имена вспомнятся сами по себе.

– Я не волнуюсь. Я не смогу вспомнить его чертово имя!

– А как насчет двух других парней? – спросил Шварцкопф. – Вы помните их?

Она подняла голову, и на лице ее заиграла саркастическая улыбка.

– Нет. Их имена я тоже не помню.

– Вы встречались с этими людьми меньше недели назад, – сказал Уэлч, – и вы не можете вспомнить их имена?

Стенограф прекратил работать, не зная, стоит ли ему печатать одно и то же.

Вайолет скрестила руки на груди и высоко приподняла подбородок, однако она дрожала. И она не удостоила ответом приставанье Уэлча.

– Какой фильм вы смотрели, Вайолет? – спросил я.

Уэлч и Шварцкопф удивленно посмотрели на меня.

– Кто вы? – спросила она.

– Меня зовут Геллер. Я полицейский, как и все остальные присутствующие здесь мужчины.

– В не имеете права совать нос в мою личную жизнь. Не имеете никакого права!

– Успокойтесь, – сказал я. – Просто скажите, о чем был этот фильм? Вспомните хоть что-нибудь – события, актеров, которые в нем играли.

Ред Джонсон тоже прошел через этот тест и успешно.

Однако Вайолет Шарп ничего не ответила.

– Как назывался кинотеатр, в который вы ходили? – спросил я.

– Он находился в Энглвуде. Это все, что я знаю.

Уэлч и Шварцкопф посмотрели на меня, я пожал плечами. У меня допрос получался не лучше, чем у них.

– Благодарю вас, мисс Шарп, – сказал Шварцкопф и обратился к Уэлчу. – Отвезите ее обратно в Энглвуд.

Шварцкопф вышел, я вышел вслед за ним, и мы направились на командный пункт, где по-прежнему царили толкотня и суматоха.

– Мне очень хотелось напустить на нее Уэлча, – сказал Шварцкопф, – чтобы он испытал на ней свое обаяние.

– Если бы вы поступили так, то это было бы большой глупостью, – сказал я.

– А что вы предлагаете?

– Никаких резиновых шлангов – лишь настойчивый, скрупулезный допрос. Согласен, ее нелегко было допрашивать, но почему вы отпустили ее, едва мы начали?

Шварцкопф резко остановился и вздохнул.

– Она одна из любимых служанок миссис Морроу. Если бы мы надавили на нее слишком сильно, то у нас возникли бы неприятности с семейством Морроу.

– Ну и что, черт возьми?

Шварцкопф сделал гримасу.

– Если у нас возникнут неприятности с семьей Морроу, то у нас возникнут неприятности и с полковником Линдбергом.

– Ну, тогда подключите ее к детектору лжи. Черт, подключите к детектору лжи всех слуг Линдбергов и слуг Морроу тоже!

– Вы полагаете, я не думал об этом? Полковник Линдберг не позволит сделать это. Он говорит, что использование детектора лжи – вторжение в личную жизнь, которое оскорбит его работников.

Спустя полчаса появился ухмыляющийся констебль Уиллис Диксон из полицейского управления Хоупуэлла и начал докладывать Шварцкопфу.

– Я нашел кое-что интересное в комнате этой горничной, – сообщил он, улыбаясь своей редкозубой улыбкой.

Значит, Шварцкопф послал Диксона, а не своих людей сделать обыск в комнате Ваойлет в Энглвуде, пока ее здесь допрашивали. Шварцкопф был по-прежнему умен и изворотлив: к чему причинять неприятности своим людям, ведь семья Морроу может возмутиться тем, что беспокоят ее любимую горничную.

– Во-первых, – сказал Диксон, – слуги там говорят, что у Вайолет был роман с мужчиной, который гораздо старше ее, – с дворецким. Я полагаю, это Септимус Бэнкс.

– Кто это? – спросил я.

– Старший дворецкий семьи Морроу, – пояснил Шварцкопф. – Горький пьяница.

– Как бы там ни было, я обнаружил в ее комнате нечто интересное, джентльмены, – сказал Диксон. – Книжку с написанными от руки непристойными рассказами. Адресную книгу с двадцатью шестью именами. И сберегательную книжку на банк в Нью-Йорке.

– Вы ничего не взяли с собой? – с беспокойством спросил Шварцкопф.

– Нет! Но я внимательно все просмотрел. Вы знаете, Ваойлет зарабатывает сто баксов в месяц и работает меньше двух лет. И еще мне сказали, что значительную часть своего заработка она отсылает родителям в Великобританию.

– Ну и что? – спросил я.

– Откуда тогда у нее почти две тысячи долларов на сберегательном счете? – ответил Диксон вопросом на вопрос.

Глава 11

Оранжевые костры, разложенные дежурившими полицейскими, освещали ночь на окраинах имения Линдбергов; языки пламени от них безуспешно пытались бороться с ледяным ветром.

На командном посту в гараже дежурили два сотрудника полиции штата Нью-Джерси, коротая время за колодой карт. Эти двое полицейских – молодой парень по имени Харрисон и мужчина лет тридцати по имени Питере – присоединились ко мне и Диксону, чтобы спокойно поиграть в покер. Вскоре после полуночи оставшиеся полицейские растянулись и захрапели на своих армейских койках.

Остался дежурить на коммутаторе только парень по имени Смит, однако вскоре и он опустил голову на стол и заснул. Редкие звонки, которые раздавались время от времени, адресовались самим полицейским: Линдберг отверг предложение Шварцкопфа, чтобы все звонки в дом вначале контролировались на командном пункте. Любой человек, сумевший добыть номер телефона в Хоупуэлле, не внесенный в телефонную книгу, мог позвонить прямо в дом: один телефон стоял на столе Линди, другой – в коридоре, третий – наверху (хотя ночью последний отключался).

Один раз инспектор Уэлч поднял трубку телефона, что стоял в коридоре, и Линдберг набросился на него со словами:

– Какого черта вы тут делаете?

Надо заметить, что Линдберг крайне редко позволял себе крепкие слова.

– Он зазвонил, и я взял трубку, – сказал Уэлч.

С суровым выражением на лице и не менее суровым тоном Линдберг произнес:

– Я хочу, чтобы вы ясно поняли и прямо сейчас, что ни вы, ни любой другой полицейский ни в коем случае не должны трогать этот телефон. Вы находитесь здесь, потому что я позволил вам здесь находиться, и я прошу вас не лезть в мои дела.

С другой стороны, Микки Роснер, гордость нью-йоркского преступного мира, часто поднимал трубку этого телефона и имел к нему свободный доступ.

Диксон, двое полицейских и я сидели за одним из столов, на которых сортировалась почта; у стены позади нас лежали груды просмотренной корреспонденции. Легкий деревянный стол был завален монетами в пять, десять и двадцать пять центов. Большая их часть лежала передо мной. Пришла моя очередь сдавать карты.

– "Черная Мария", – сказал я, сдавая их.

– Что означает, черт возьми, «Черная Мария»? – спросил Питере, заядлый курильщик с каштановыми волосами, румяными щеками и постоянно нахмуренным выражением лица человека, опасающегося, что его в любую минуту могут охмурить люди более толковые, чем он. Что, впрочем, случалось довольно часто.

– Стад[6]на семь карт, – сказал я. – Крупная пика, выпавшая на нераскрытые карты, разбивает кон.

– О, – сказал Питерс и затянулся.

Диксон, кажется, умел играть. С деланно безразличным видом он разглядывал свои карты. Вполне возможно, что одна из нераскрытых у него была пиковым тузом. Харрисон был самым молодым из игравших; он играл и проигрывал, не делая никаких комментариев.

Едва я закончил сдавать, как в гараж решительным шагом вошел полковник Брекинридж. Это олицетворение достоинства был в одном халате, со следами от носков на голых, белых, волосатых ногах.