Неоновый мираж - Коллинз Макс Аллан - Страница 26

– Мы не в обиде, – сказал «Блинки». Его голос был выше по тону, но таким же неприятным.

– Зато я в обиде. Вы, приятели, чуть не отправили меня на тот свет в понедельник.

Они замолкли, переглядываясь и посматривая на меня. Финкель глядел хмуро, у «Блинки» было просительное, заискивающее выражение лица.

– А сейчас мы все войдем туда, – сказал я, резко кивнув головой в сторону двери, ведущей в коридор третьего этажа Мейер Хауса. – Вы, приятели, пойдете впереди. И только, пожалуйста, без фокусов.

В этот момент прямо за их спиной на пожарной лестнице возникла тощая фигура пациента психиатрического отделения с бледным, дебильным лицом.

– Отсюда можно увидеть озеро? – спросил он, медленно произнося слова.

– Пожалуйста, – начал я, – здесь нельзя...

В ту же минуту Финкель схватил этого заморыша и резко толкнул его на меня. Меня отбросило назад, я ударился спиной об ограждение балкона, а Финкель с Леонардом, воспользовавшись моим минутным замешательством, рванули по пожарной лестнице вниз.

Я оттолкнул очумевшего душевнобольного и последовал за ними. У меня было оружие, но на балконных площадках каждого этажа находились пациенты психоотделения, и, когда Финкель и «Блинки» достигли земли, там тоже было полно этих несчастных в зеленых пижамах, поэтому я не мог стрелять в эту пару сукиных сынов, прятавшихся за спинами душевнобольных. Они почему-то побежали в сторону, противоположную Лейк-Парк-авеню, возможно, потому, что там патрулировал коп, – по направлению к автостоянке и грузовому подъезду Мейер Хауса.

Там, должно быть, был припаркован их автомобиль, но в этот момент грузовик перекрыл узкий проезд, связывавший автостоянку с Мейер Хаусом и другим корпусом больницы.

Поэтому они продолжали бежать, огибая автомашины, срывая с себя на ходу зеленые пижамные куртки, под которыми были белые спортивные тенниски. Они направлялись к Эллис-авеню, улице с двух-трех-этажными домами, держа путь через пустырь – территорию, оставшуюся незастроенной из-за изменившихся планов архитекторов.

Финкель и Леонард были моложе, а следовательно, и бежали быстрее меня. Я, конечно, мог пальнуть по ним, но они были не вооружены, и я не хотел отвечать потом за это. Тяжело дыша я бежал по пустырю, спотыкаясь о булыжники и коряги, стараясь не отставать от них. Впереди был наполовину завалившийся забор, и они уже перелезали через него. Когда я сделал то же, то очутился в темном, мрачном переулке, забитом мусором и всякой рухлядью. Вдоль него тянулись полуразвалившиеся дома с грязными подъездами. Вокруг не было ни души – ни одного негритянского лица в окне, ни одного негритянского пацана, играющего на улице. Лишь где-то в отдалении звучала музыка. Невидимый оркестр играл марш. И, черт возьми, я начинал догонять их! Они, оборачиваясь назад, видели, что я не отстаю от них, и в их глазах был страх. Я ухмыльнулся про себя и прибавил ходу.

В конце переулка они завернули за угол, где должна была проходить тридцать первая улица, и я наконец догадался, почему ближайшие переулки были так пустынны и почему играл оркестр: сегодня был День Бада Биллихенса.

Тридцать вторая улица была забита негритянскими детьми и подростками в форме бойскаутов. Тут же выстраивались в колонны для праздничного шествия темнокожие взрослые. Здесь же репетировали, настраивая инструменты, музыканты духового оркестра. Все это действо разворачивалось на проезжей части улицы, но тротуары тоже были переполнены людьми, и среди черных лиц можно было увидеть двух белых мужчин в белых теннисках и зеленых пижамных брюках; они бежали, продираясь сквозь толпу, отталкивая стоявших на тротуаре, а те недовольно шипели им вслед. Я бежал вслед за ними в этот враждебно настроенный, гудящий улей, мгновенно спрятав подальше свою пушку и стараясь не зацепить и не задеть кого-нибудь на своем пути. Это замедляло мое продвижение.

Я выбежал на Саут-Парк-авеню – праздничная процессия там была в полном разгаре. Все тротуары были переполнены нарядно одетой чернокожей публикой, наблюдавшей, как маршируют оркестры и проплывают разукрашенные платформы на колесах. На платформах, облаченные в красочные наряды, стояли, сидели, танцевали участники праздника.

Двое моих «психов» продолжали продираться сквозь толпу. Я попытался пробиться к ним, но толпа выталкивала меня назад. Я чувствовал на себе чьи-то руки, похлопывания, шлепки, но никто – пока – не пытался надавать мне тумаков или отшвырнуть в сторону.

И тут я потерял их из виду. Я стал отчаянно озираться по сторонам, пытаясь разглядеть в море черных лиц два белых. Этот кошмар длился несколько мгновений. Наконец я снова увидел их. Они выбрались на середину улицы и двигались вдоль платформы, на которой была установлена огромная молочная бутылка; она служила спинкой трона, на котором восседала с короной на голове симпатичная девушка с довольно светлой для негритянки кожей. Она махала рукой, приветствуя толпу. Видимо, девушка изображала молочную королеву.

Когда я оказался рядом с ней, Финкель и Леонард уже обогнали платформу и теперь бежали рядом с группой велосипедистов. Я, ускорив бег, стал приближаться к ним. Они находились от меня примерно в двадцати ярдах. Я улыбнулся про себя. Они явно устали, у меня же открылось второе дыхание. Я уже готовился схватить их. Люди показывали на нас пальцами, кричали, свистели. Видимо, некоторые из них принимали нас за участников праздничного действа.

Я увидел, что мои подопечные опять стали пересекать улицу, чтобы снова смешаться с толпой, стоявшей на тротуаре. Я еще прибавил хода, и тут чья-то рука резко толкнула меня, и я, потеряв равновесие, полетел на асфальт, обдирая колени.

Когда я поднялся, то увидел перед собой негра-полицейского, глядевшего на меня сверкающими глазами.

Я огляделся вокруг.

Моих «психов» нигде не было видно.

Рука схватила меня и повела в сторону от праздничной процессии, от проплывавшей платформы с красивой, стройной девушкой с короной, которая продолжала приветствовать многоголосую толпу.

– Я не думаю, что для вас будет приятным услышать, – сказал я полицейскому, тащившему меня к тротуару, – что я являюсь приятелем «Пита-Двухстволки».

– Для тебя он мистер Джефферсон, – сказал коп, вынудив меня согнуться в три погибели.

Наблюдавшая за нами с тротуара толпа чернокожих отреагировала на это одобрительными возгласами.

Глава 10

Негритянский отель на Першин-стрит всегда привлекал немалое число белых посетителей. По субботам в Бежевом банкетном зале отеля собиралось несколько сот человек – представителей обеих рас. Это был самый шикарный ночной клуб в Бронзевилле. Сегодня среди его гостей были и мы с Пегги Хоган. Мы сидели вдвоем за столиком, рассчитанным на четверых.

– Я не была в подобных клубах целую вечность, – сказала она, потягивая коктейль. Она выглядела потрясающе в своем бежевом, под цвет банкетного зала, элегантном костюме. Ее собранные на затылке в пучок волосы украшал белый цветок. – Здесь самая приятная обстановка, какую мне когда-либо приходилось видеть.

– Да, – сказал я, пытаясь изобразить что-то вроде энтузиазма. – Очень уютно.

Я не выглядел, тем более не чувствовал себя потрясающе. Я был в синяках и ссадинах, тело мое болело после этого проклятого Дня Бада Биллихенса. Если бы «Пит-Двухстволка» Джефферсон не замолвил за меня словечко в полицейском участке пятого округа, я, возможно, до сих пор сидел бы там.

Как бы то ни было, я снова был здесь, в Бронзевилле, – по просьбе «Пита-Двухстволки», – иначе бы я в этот квартал и шагу не ступил бы. Но Пит попросил меня встретиться с ним примерно в десять вечера, потому что в ходе расследования покушения на Рэйгена, по его словам, они «кое-что раскопали». Сейчас было около половины одиннадцатого.

Я еще утром решил, что мы с Пегги вечером куда-нибудь пойдем. Так мы и сделали, хотя наш выход несколько задержался. Я не сомневался, следует ли приводить Пегги в эту часть города: она сама была девушкой с Саут-Сайда, хотя, безусловно, не из этого района.