Кровавый срок - Коллинз Макс Аллан - Страница 6

Сэр Гарри сбросил шляпу и вытер лоб тыльной стороной рабочей перчатки, оставив на нем грязную полосу.

— Вы — Геллер?

У него были коричневые, волнистые волосы, лишь слегка тронутые сединой. Совсем молодые волосы над изрезанным морщинами лицом — лицом старика. У сэра Гарри были темные, широко посаженные свирепые глаза и выдающаяся вперед воинственная челюсть, которая придавала ему злобный вид. У него был луковицеобразный, похожий на шарик оконной замазки нос, который, казалось, вот-вот дотронется до тонких сжатых губ.

Но вообще-то сэр Гарри был даже чем-то симпатичен мне, какая-то эксцентричная дурацкая симпатия, знаете ли. Сейчас его гонкие губы искажались в вымученной улыбке.

— Люди думают, что я ненавижу деревья, потому что я всегда выворачиваю их к такой-то матери трактором. — Он остановился и ткнул меня в грудь своим толстым пальцем (рабочих перчаток на нем уже не было).

— У меня есть трактор и побольше, чтобы вырывать эти ублюдочные деревья.

— Не сомневаюсь.

Мы снова двинулись вперед. Волны прибоя легко накатывались на берег, и мне казалось, будто мы шли мимо живописной открытки, вдруг ставшей реальностью. Но несколько маленьких отвратительных крылатых сукиных детей пытались пообедать мною.

— Москиты, — сказал сэр Гарри и прихлопнул одного на щеке. Это был увесистый удар, будто он отвечал на личное оскорбление. — Они безвредны, если убьешь их.

Вот это да, настоящий трюизм!

Но тут он снова заговорил о деревьях.

— Я собираюсь посадить сегодня пару пальм, — произнес он, примирительно махая рукой. — Я люблю, чтобы деревья росли там, где хочу я. Я хочу, чтобы они не мешали мне, черт побери. Не заслоняли мне дурацкий обзор. Понимаете?

— Понимаю, — ответил я.

— И что вы думаете о моем острове?

Он был по меньшей мере прав на треть: мисс Бристол упоминала, что Оукс владел третью острова Нью-Провиденс.

— Очень симпатичный, — сказал я, целя в москита и сильно шлепая себя по щеке.

Он остановился и уставился на океан, как будто океан был тоже его владением.

— Это Кэйбл Бич, где проходят подводные телефонные кабели и соединяют нас с цивилизацией. Иногда мне кажется, что все это — какая-то дурацкая ошибка.

— У вас есть на то основание.

Сэр Гарри снял шляпу и принялся отгонять ею москитов. Он опять улыбнулся своей скупой улыбкой.

— А что вы думаете о моей маленькой мисс Бристол?

— Очень полезная эффектная молодая особа.

— Это точно. А хорошенькая у нее черненькая попка, а?

Как бы я не восхищался задом мисс Бристол про себя, этот предмет не вдохновлял меня на дискуссию.

— Ты не так меня понял, парень.

Мы опять остановились, и он покровительственно положил руку мне на плечо. Его жадные маленькие глазки превратились в узкие щели, а дыхание стало горячим, как печка. Моя профессиональная наблюдательность детектива подсказала мне, на завтрак он ел сыр и омлет с луком.

— Я никогда и пальцем не дотрагивался до этой девочки, — отрезал он. — И никогда не дотронусь. Она умна, предана мне, знает свою работу и кое-что еще! Ты должен запомнить одну вещь, сынок.

— Какую?

— Никогда не трахай наемную прислугу!

— Постараюсь это запомнить.

Я старался говорить ровным голосом, но его внимательные глаза золотоискателя все равно впились в мое лицо в поисках признаков иронии.

— Ты, кажется, еврей, парень?

— Вообще-то я не исповедую веру, но мой отец — еврей. Какие-то проблемы с этим, сэр Гарри?

Его смех был оглушительным.

— Черт, нет. Но здесь, в Нассау, есть масса узколобых фанатиков. Когда на маленьком острове собирается столько негров и так мало белых, расизм всегда показывает свое уродливое лицо.

Сказанные человеком с таким лицом, как у него, эти слова поражали своей логичностью.

— Дело в том, Нат... Можно, я буду звать тебя Нат?

— Конечно.

— Да, а ты называй меня Гарри. Черт с этим дерьмовым «сэром». Мы же будем хорошими друзьями, верно?

— Хорошими.

Мы снова двинулись вперед. Москиты продолжали кусать меня, а прибой неумолимо набегал на берег и отступал назад.

— Дело в том, Нат, что на острове тебе придется побывать в разных местах... Особых местах.

— Вы имеете в виду, куда не пускают евреев?

— Точно. Для меня любой человек — это человек.

Я признаю только одну религию — золото. Но о Господи! Не говорите моей жене, что я сказал так. Юнис верит во всю эту чепуху о загробной жизни.

— Гарри, как я смогу выполнить для вас работу в Нассау, если свободы здесь ограничены?

— Легко. Этот чертов Нассау — мой, Нат. В доме у меня есть для тебя специальная карточка. В ней говорится, что ты — мой гость. В городе нет ни одного клуба, ресторана или отеля, куда бы тебя с ней отказались впустить.

— А, если так...

— Кроме того, ты не похож на еврея.

— Вот здорово, спасибо, Гарри.

— Ты похож на чертового ирландца с этими рыжими волосами.

Он положил руку мне на плечо в то время, как наши ноги мягко ступали по белому песку.

— Ты хороший парень, Нат. А теперь я расскажу тебе о нехорошем парне, этом ублюдке — моем зяте.

— Зяте? Так вот в чем дело? Какая-то семейная ссора?

— Ты не женат, Нат?

— Нет.

— Так, значит, у тебя нет детей — по крайней мере, о которых ты знаешь, ха-ха. — Он грубо засмеялся. — Что ж, когда у тебя будут дети, я гарантирую тебе одно: они разобьют твое чертово сердце.

Я ничего не ответил. Он снял руку с моего плеча. В этот момент ему даже не требовался его замечательный отпрыск: стальные глаза Оукса сделались мокрыми.

— Ты отдашь им все, все. А что они дают тебе взамен? Чертово разбитое сердце.

Оказалось, Нэнси — его «чертова любимица» меньше года назад выказала свою признательность за безграничную щедрость папочки, выйдя замуж «за этого проклятого жиголо — охотника за состояниями».

— Знаешь, сколько лет ей было, когда он начал... Он запнулся, но затем слово вырвалось у него само.

— Трахать ее! Семнадцать. Семнадцать! А он, елейный ублюдок, был вдвое старше...

Я ничего не сказал, только шлепнул москита на рукаве пиджака. На этот раз я попал, и на пиджаке осталось небольшое кровавое пятно.

— Он хочет, чтобы его называли графом, этот де Мариньи.

Пока он говорил, я не мог понять, как звучит эта фамилия: у него это получалось «ди Махрини».

— Проклятый плэйбой — яхтсмен. Он дважды был женат, жил за счет своих жен.

Оукс остановился, сел на песок. Уставился на темных пеликанов, которые пикировали на море в поисках ленча. Было около полудня, и мне тоже не мешало бы пообедать. Я сел рядом с ним.

— Мы всегда были так близки, Нэнси и я... Она любила слушать мои рассказы о тех днях надежд... говорила, что хочет написать мою биографию, когда вырастет. — Он засмеялся почти тоскливо. Странно было слышать такой смех этого тертого калача. — Может, не стоило разрешать ей вольности в таком раннем возрасте. Эту поездку в Англию, чтобы учиться танцам. Она ходила в школу в Лондоне, а потом — в Торрингтон Парк. У нее были частные учителя по танцам и искусству. У нее было все, что она хотела. В ее четырнадцатый день рождения я сделал ей особый подарок: я разрешил ей год не учиться и отправился с ней и ее матерью в круиз по Южной Америке. А там я подарил ей что-то особенное...

Он, наверное, хотел, чтобы я спросил «что», и я спросил:

— А что это было, Гарри?

Он взглянул на меня и улыбнулся шире, чем, казалось, могли улыбнуться его тонкие губы. Я подумал, что его пергаментная кожа лопнет.

— Я взял ее в Долину Смерти, Нат. Ну, конечно, о чем же еще могла мечтать юная девушка?

Он уставился на песок и принялся чертить на нем линии пальцем.

— Мы повторили мои странствия тех времен, когда я искал золото и чуть не загнулся там. Я по-своему учил ее... Показывал ей, чего стоило заполучить все это. И я думал — я думал, может, потом у нас появится какое-то взаимное уважение...

Пеликаны кричали, будто издевались над ним.