Князь Воротынский - Ананьев Геннадий Андреевич - Страница 5

– Кому должен был передать письмо?

– В Алатыре, стрелецкому воеводе. Потом вместе с ним скакать к великому князю Василию.

– Он – не великий. Он – раб Мухаммед-Гирея, да продлит Аллах его жизнь, – молитвенно провел ладонями по щекам и подбородку ципцан, затем, после небольшой паузы, продолжил: – Ты – отступник от веры, ты еще и предавший своего господина. Есть разве таким доверие? Нет! – И повелел воину-бугаю: – Увезите в лес, разрубите на куски и бросьте на съедение волкам. Потом ты, – перст в сторону воина-бугая, – не медля ни минуты, вернись сюда. Предупреждаю: ни один человек не должен знать, что мы перехватили посланца сеида! Не сдержите язык за зубами, не сносить вам головы!

Как только унесли вновь опутанного арканом и завернутого в кошму гонца, ципцан с нетерпением принялся за сеидово послание к московскому царю, время от времени восклицая:

– О, Аллах!

– Смерть отступнику от пути Аллаха!

– О, желтая собака!

Как он сейчас гордился собой, что так ловко обвел вокруг пальца доверчивого сеида. Еще в Крыму он знал, что первосвященник казанский вещает с мимбара неугодное Аллаху – призывает к дружбе с русским царем, а не к джихаду с неверными, но, приехав в Казань, он целовал ичиги сеида, не пропускал ни одной его проповеди, всегда оказывал знаки нижайшего почтения, даже раболепия; глаз в то же время с сеида не спускал – вот и клюнул простофиля-предатель, не особенно таился, посылая гонца.

«Пусть теперь думает, что посланец его скачет к царю! Пусть! Если Шах-Али пошлет своего гонца, он тоже доскачет до меня», – улыбнулся своему остроумию ципцан.

Да, ему можно было улыбаться. За короткое время он сделал все необходимое, чтобы полностью оттеснить хоть чуть-чуть лояльных к русским сановников Шаха-Али. Теперь тот в полном неведении, что творится в Казани и во всем ханстве, а все повеления Шаха-Али тут же становятся известными ципцану и выполняются лишь те, на какие он дает разрешение. Шаху-Али же с почтением доносят о том, что воля его, ханская, исполнена. Никто не перечит хану, никто даже ни взглянул на него дерзко или надменно, никто ни разу не выразил никакого протеста. Даже советники любое ханское слово воспринимают как самое мудрое, не требующее осмысления и тем более уточнения.

Ципцан знал, что сегодня после полуденной молитвы Шах-Али едет к сеиду. Он считал эту встречу нежелательной, ибо предвидел суть предстоящей беседы, но помешать уже не мог: слишком неожиданно сеид зашевелился.

«Что делать! Пусть настораживает Шаха-Али! Пусть! Поступит же лизоблюд Васильев так, как захочу я! Пусть и мулл собирает отступник сеид. Пусть! Найдется в беседе с ними неверно сказанное слово, которое возмутит правоверных! Его предопределение в его руках! Аллах – Всевидящий. Он не прощает сбившихся с истинного пути!»

Что ж, проницательность ципцана достойна уважения. После торжественной церемонии встречи, при которой знаки почтения более выказал гость, нежели хозяин, что не противоречило мусульманскому обычаю, хан и сеид удалились в покои для духовных бесед. Одни. Без советников и других приближенных.

– Достопочтенный хан, – начал беседу с глазу на глаз сеид, едва возлегли они на подушки, услужливо подложенные рабами под их спины и тут же исчезнувшими. – Мне все чаще поступают сведения, что против вас, повелитель, плетется заговор. Гирей хотят захватить ханство. На ваш престол метит брат Мухаммед-Гирея Сагиб-Гирей. Вы же, как мне известно, бездействуете. Развязываете тем самым руки заговорщикам, нити от которых держит в своих руках ципцан Мухаммед-Гирея, приехавший в Казань с полномочиями ханского посла.

– Да благословит Аллах уста ваши, почтенный хаджия, – ответствовал Шах-Али, приложив руку к сердцу. – Забота о спокойствии правоверных в нашем ханстве достойна всяческих похвал. Только, как нам видится, опасения ваши преувеличены. Посол крымского хана привез нам любезное письмо Мухаммед-Гирея. Он хочет нашей дружбы и зовет вместе воевать Астрахань. Во дворце посол появляется только тогда, когда мы зовем его. Он не назойлив и терпеливо ждет ответного письма. Наши советники пишут его. Готовим мы и ответное посольство, которое повезет письмо и сопроводит ципцана. Во дворце, среди наших слуг, нет ослушников.

– А за стенами дворца?

– Ремесленники трудятся, пастухи пасут стада, землепашцы выращивают злаки, купцы торгуют, воины упражняются в ратном деле – так нас извещают преданные советники. И воевода московский не беспокоится.

– Наш враг – наши заблуждения. Правоверных призывают к джихаду, разжигают алчность, убеждая, что Сагиб-Гирей, став ханом в Казани, разрешит грабить русских купцов. Попирается право собственности, освященное Аллахом. И ради чего? Ради вражды с русским царем! Именем Аллаха призываю: пошлите гонца к царю Василию! Написать письмо берусь я сам. Пусть останутся ваши, хан, советники в неведении. Они, я думаю, сидят за двумя достарханами.

– Послать гонца, не уведомив посла царя Василия Ивановича и его воеводу?! Разумно ли такое?

– Их тоже следует предупредить. Не мне, служителю Аллаха, а вам, великий хан, надлежит это сделать, да продлит вам Аллах годы жизни и царствования. Тайно сделать. Посоветуйте им отправить домой всех русских купцов, а из Заволжья прислать рать конную и пешую. Продержится она, пока не подойдут полки русские на подмогу. Только, повторяю, тайно все нужно делать. Лишь верным слугам можно довериться.

Но где они – верные слуги? Ципцан умело оттеснил одних, посулами переманил на свою сторону других, теперь видел каждый шаг Шаха-Али, слышал каждое его слово. Нет, ципцан не мог проведать, о чем беседовали хан и сеид, но как только Шах-Али повелел готовить в путь гонца, ему тут же донесли об этом. И как отправил Шах-Али своего первого советника за воеводой и послом царевым, советник тот вначале завернул к ципцану.

– Как повелишь поступить, уважаемый?

– Выполнять, уважаемый ширни, волю своего хана, – ответил ципцан. – Зарони только такую мысль и воеводе и послу: подозрительным, де, стал Шах-Али. Беспочвенно подозрительным. Боится чего-то, а чего, сам не знает. Внуши им, что любим хан всеми вельможами и всем народом, ему подвластным, и никто против него ничего не замышляет. Даже черемисы и чуваши готовы жить под его рукой.

– Но хан узнал, видимо, от сеида что-то важное. Царевы слуги могут ему поверить. Но если и не поверят полностью, то насторожатся. А это разве хорошо? Предлагаю убедить посла, что все слухи, которым верит Шах-Али, – коварство Литвы. Их, мол, лазутчики сбивают с толку хана. Что-то замышляют. Пока еще неизвестное, но что недоброе, это бесспорно.

– Твои слова достойны уважения. Сагиб-Гирей по достоинству оценит твою верность ему. Но с Литвой не спеши. Нужно подслушать разговор Шаха-Али со слугами русского царя. Если действительно отступник сеид узнал о намерениях Мухаммед-Гирея и рассказал о них Шаху-Али, тогда – обвиняй во всем Литву. Усыпить слуг царевых нужно во что бы то ни стало. Но если и они пошлют за Волгу своих людей с грамотами, перехватим и их. Я сам займусь этим.

– Русский гонец – не наш гонец. Подобное – опасно.

– Опасно станет тогда, когда русский царь узнает, что Мухаммед-Гирей уже собрал свои войска для похода на Казань и скоро раскинет свои шатры у стен города. Опасно, если раньше его в Казань войдут стрельцы, казаки и дети боярские!

– Будет все исполнено, – приложив руку к сердцу и склонив голову, пообещал ширни. – Позволь продолжить путь свой к послу и воеводе?

– Конечно, почтенный. Поразмысли в пути, как передать Шаху-Али, что сеид писал письмо рабу Мухаммед-Гирея Василию, чтобы тот срочно прислал бы в Казань нового хана, более достойного. Козни, дескать, строит сеид. Цель какую-то свою имеет. Пусть Шах-Али подумает своими куриными мозгами, что к чему.

– Будет исполнено.

– Еще одно мое пожелание: пришли ко мне верного тебе муллу. Лучше двоих или даже троих. Сейчас же. Чтобы я успел переговорить с ними до того, как наступит время беседы с ними отступника сеида.