Князь Воротынский - Ананьев Геннадий Андреевич - Страница 28

– Гонца бы к государю послать. Прямо сейчас.

– Князь Вельский, должно быть, давно послал. Чего нам еще мельтешить?

Князь Андрей был прав: Вельский послал царю Василию Ивановичу гонца. Даже подстраховался. Увы, крымцы все дороги, даже самые глухие, перекрыли. Они никак не желали, чтобы Москва получила весть раньше, чем они рассыпятся вокруг нее. Перехватили они гонцов, оттого не ведали ни в Кремле, ни в Щукине о том, что беда на самом пороге. Бояре и дьяки правили свою службу чинно и благородно, а царь тешился охотой в Строгинской пойме. Только, похоже, натешился он вволю. Заявил Василий Иванович после очередной утренней зорьки:

– Потехе час, а делу время. Потрапезуем и – возвращаемся, благословясь. Ты, Шигалеюшка, во дворец на Воробьевых, а я – в свои палаты. Послы литовские заждались уже. На второй прием просятся.

И так получилось, что ко дворцу на Воробьевых горах приближались одновременно, только с разных сторон, и свита государя, и несколько сотен крымцев. Шах-Али со своей свитой припозднился. Верст на пяток отстал.

Царь с охотниками выехал из лесу, миновал уже сажен сотню по лугу, который бугрился копнами прошлогоднего сена, поравнялся с одной из копен, и тут невольно натянул поводья: от Калужской дороги на дворец пластали татары. Молча. Без привычного подбадривающего: «Кху-кху-кху!»

– Что за наваждение?!

– Вот что, государь, упрячься в стогу. А мы – в сечу.

– К Шигалею вестового пошлите, – распорядился Василий Иванович, спрыгивая с седла. – Приведите коня, когда стемнеет. Со мной никто не остается.

Два соколятника подхватили поводья царского жеребца и наметом помчались в лес, остальные же направили коней, тоже галопом, ко дворцу. На верную смерть поскакали. Но не о ней думы слуг царевых, а о том, чтобы татары даже не заподозрили, что здесь государь Василий Иванович, и не пленили его. Туго тогда придется Руси. Ой, как туго!

Царь тоже не по трусости своей прорывал в копне логово. Не только предание напоминает о том, чем обернулось России пленение Улу-Мухаммедом великого князя Василия Темного, но и реальность. Сидят еще во многих российских городах на кормлении мурзы и огланцы казанские. Касимов, как ни утешай себя, как ни считай, что земля мещерская осталась российской, а царствуют там ханы татарские, мзду еще ежегодную от Москвы имея. Вроде как данница она Касимову.

Опричь души, конечно, хорониться государю в стоге прошлогоднего сена, словно мыши полевой, но, как он справедливо рассудил: стыд – не дым, глаза не выест. А царству его прямая выгода, если отсидится он тут до ночи, не замеченный татарами.

А тем и впрямь в голову даже прийти не могло, что всего в полуверсте от дворца забился в стоге сена сам царь. Они без помех ворвались во дворец, ибо никто из оберегавших его ратников никакого лиха не ожидал, иные ратники были даже без мечей и без кольчуг. Потому и боя серьезного не произошло. Только резня. Беспредельная. Охотничья свита, поскакавшая ко дворцу, тоже ничего не изменила, посекла лишь десяток-другой нехристей, но была порублена вся, прибавив только кровожадности крымцам.

Не всю, однако, дворню порубили татары, молодых и пригожих девиц связали длинным арканом, чтобы уволочь с собой. Вьючных коней нагрузили под самую завязку, спины у бедных аж прогнулись, и не было татарам больше смысла обшаривать округу, поспешили они к основному стану тумена, чтобы передать добытое, а уже потом вновь кинуться на разбой. В новое место, еще никем не грабленное.

Ночью великий князь ускакал в Волоколамск, чтобы, находясь в безопасности, выяснить, откуда занесла нечистая сила нехристей, отчего князь Бельский не дал знать о налетевшей беде, не остановил супостатов на переправах. Обдумывал он и то, откуда снять полки, чтобы напустить их на крымцев. Но как ни прикидывал он свои возможности, никак не получалось быстро собрать в кулак внушительную рать. «Прав был князь Иван Воротынский. Ой, как прав, – корил себя великий князь за то, что не поверил сообщению порубежного князя, посчитав это коварной затеей литовцев. – Хоть бы к Москве пару полков подтянул…» Чего ж махать кулаками после драки? Положение аховое, как начинал все более и более понимать Василий Иванович. Бить челом придется Мухаммед-Гирею. Принимать его условия мира.

В глубине души царь все же надеялся, что не Мухаммед-Гирей привел войско, а какой-нибудь султан налетел с двумя-тремя туменами. Однако сам он хорошо знал, что никогда еще султаны не хаживали до Москвы. Пограбят рязанские, тульские да калужские земли и – восвояси. Дальше Серпухова никогда не проникали.

Выходило, по здравому рассудку, крепкая гроза навалилась на царство русское. Нет, гроза еще только подступала. Еще только первый гром прогремел, первый порыв ветра пронесся, тучи черные пока еще надвигались. Одна от Ногайского шляха, другая – от Казани. Когда они соединятся у Коломны, вот тогда заполыхают молнии, засвистит ураганный ветер, сметая все на своем пути. А русские полки окажутся раскоряченными, задерганными, не способными встать стеной в смертельной сече и погнать ворога. В завершение всех неурядиц еще и Коломна осталась без рати.

Как на лобное место, как на позор ехал понуро князь Иван Воротынский впереди малой своей дружины, вполне понимая, какую ошибку они совершают, оставляя самовольно Коломну, и не простится им это самовольство. Но что он мог предпринять? Не идти же супротив воли князя Андрея. Опала тогда неминуема, а значит, ссылка или даже – цепи. Куда не кинь, всюду – клин. Молчаливо и хмуро рысил князь Андрей. Он поторапливал рать, задавая темп. Но не успели они миновать и половину пути, как догнал их на взмыленном жеребце гонец из Коломны.

– Татары через Оку переправляются, – осадив взмыленного коня с ввалившимися боками, взволнованно сообщил гонец. – По многим бродам и переправам. В Голутвине чуть было меня не перехватили. Спасибо жеребцу доброму. Вынес. Ушли мы с ним от погони.

– Откуда же в Голутвине?! – удивленно вопросил князь Андрей, но Воротынский не дал ответить гонцу, сам пояснил:

– Казанцы это. Они повыше, должно, Оку и Москву-реку перешли, а Северка им – не препятствие. Ворочаться нужно. Либо здесь готовиться к встрече. Выберем место на холмах. Гуляй-город поставим.

– Воротиться в крепость можно ли? – спросил князь Андрей гонца, не обращая будто бы внимание на то, о чем говорил князь Воротынский. – Успеешь ли, пока татары крепость не обложат?

– Уж обложили, должно, – спокойно ответил гонец, – но если велишь, попробую. Только прикидываю, если что воеводе коломенскому хочешь повелеть, за мной вослед посылай еще гонца. Лучше – нескольких. Кому-то посчастливится пробраться.

– Значит, говоришь, окольцевали, – не столько спросил сколько вроде бы молвил в подтверждение каким-то своим мыслям князь Андрей. – Значит, без боя не воротиться?

– Знамо дело, – согласился гонец. – Без боя не получится. Только прорубаться. Но не шутейное это дело, много их больно. Если, конечно, неожиданно…

Князя Воротынского бил по самолюбию разговор князя Старицкого с гонцом; Воротынский начинал понимать, куда клонит князь Андрей: возвращение в Коломну связано с великим риском, а стоит ли рисковать? «Бережешь себя наравне с царем! – все более возмущался Воротынский. – Но зачем с гонцом речи вести?! Иль мы, два князя, не можем найти нужный исход?!» Он ждал, когда князь Андрей Старицкий отпустит гонца и собирался тогда предложить ему наиболее, как ему казалось, приемлемое решение. И когда, наконец, князь Андрей велел гонцу оставаться при царевом полку, а тот повернул коня с еще не остывшей пеной, Воротынский сразу же заговорил:

– Согласен, возвращение – дело рискованное. Если погибнем, не срамно нам будет, но если полонят? На малый откуп Магмет-Гирей не согласится. Такой потребует, уму не постижимо.

– И у меня такая же думка, – обрадовался князь Андрей неожиданной, как он посчитал, поддержке со стороны второго воеводы, а главное тому, что именно он предлагает не ворочаться. Вот это главное.