Не надейтесь избавиться от книг! - Каррьер Жан-Клод - Страница 52

У. Э.: Я же сказал, это грех для одиноких. По каким-то таинственным причинам наша привязанность к какой-либо книге никак не соотносится с ее ценой. У меня есть книги, к которым я очень привязан, но они не имеют большой коммерческой ценности.

Ж.-Ф. де Т.: Что представляют собой ваши коллекции с точки зрения библиофила?

У. Э.: Мне кажется, обычно люди путают личную библиотеку с коллекцией старинных книг. В моем основном доме и в других домах пятьдесят тысяч книг. Но это книги современные. Раритетные книги — это тысяча двести названий. Но я провожу еще одно различие: старинные книги — это те, которые я выбрал (и оплатил), а современные книги — те, что я покупал на протяжении многих лет, а также те (и их становится все больше), которые мне дарят в знак уважения. И хотя я в огромных количествах раздаю их студентам, остается довольно много, отсюда такая цифра — пятьдесят тысяч.

Ж.-К. К.: Если не считать моей коллекции сказок и легенд, у меня примерно две тысячи старинных книг из общего числа в тридцать — сорок тысяч. Но некоторые из этих книг являются балластом. Например, вы не можете расстаться с книгой, которую вам посвятил друг. Этот друг может прийти к вам в гости. И нужно, чтобы он увидел свою книгу на видном месте.

Есть люди, которые вырезают страницу с посвящением, чтобы продать этот экземпляр букинистам. Это примерно так же низко, как разрезать инкунабулы, чтобы распродать их по листочкам. Мне думается, и вы получаете книги от всех друзей, какие только могут быть у Умберто Эко по всему миру!

У. Э.: Я делал подсчет на эту тему, но он немного устарел. Надо бы обновить данные. Я взял цену квадратного метра в Милане для квартиры, находящейся не в историческом центре (слишком дорого), но и не на пролетарской окраине. И мне пришлось смириться с мыслью, что за жилье с определенными городскими удобствами я должен платить 6000 евро за метр, то есть за пятьдесят квадратных метров площади — 300 000 евро. Если теперь я вычту двери, окна и другие элементы, которые неизбежно съедают, так сказать, «вертикальное» пространство квартиры, иначе говоря, стены, вместо которых можно было бы поставить книжные стеллажи, то остается только двадцать пять квадратных метров. Итак, один вертикальный квадратный метр обходится мне в 12 000 евро.

Подсчитав минимальную цену библиотеки, состоящей из шести стеллажей, самой дешевой, я получил 500 евро за квадратный метр. В квадратном метре из шести полок я мог бы, пожалуй, поместить триста книг. Значит, место для каждой книги обходится в 40 евро, то есть дороже самой книги. Следовательно, к каждой посылаемой мне книге отправитель должен прилагать чек на соответствующую сумму. Для альбомов по искусству, так как они большего формата, сумма будет гораздо больше.

Ж.-К. К.: То же самое с переводами. Как вы поступаете с пятью экземплярами на бирманском языке? Вы думаете: если когда-нибудь я встречу бирманца, я ему подарю. Но вам-то надо встретить пять бирманцев!

У. Э.: У меня весь подвал заполнен переводами моих книг. Я пытался рассылать их по местам заключения, сделав ставку на то, что в итальянских тюрьмах немцев, французов и американцев меньше, чем албанцев и хорватов. Поэтому я отправил туда переводы моих книг на эти языки.

Ж.-К. К.: На сколько языков переведено «Имя розы»?

У. Э.: На сорок пять. Такая цифра получилась благодаря падению Берлинской стены и тому факту, что раньше русский был обязательным языком для всех советских республик, а после падения стены пришлось переводить книгу на украинский, азербайджанский и т. д. Потому цифра такая огромная. Если каждый перевод помножить на пять-десять экземпляров, вот вам уже от двухсот до четырехсот томов, лежащих мертвым грузом в подвале.

Ж.-К. К.: Сделаю одно признание: иногда я, бывает, их выбрасываю, чтобы спрятаться от себя самого.

У. Э.: Однажды я согласился войти в состав жюри премии Виареджо [366], чтобы угодить его председателю. Я сидел в секции «эссе» и обнаружил, что каждый член жюри получает все книги, участвующие в конкурсе, вне зависимости от категорий. Одни только стихи — а вы, как и я, знаете, что мир полон поэтов, печатающих за свой счет высокую поэзию, — я получал ящиками и не знал, куда их девать. Прибавьте к этому остальные секции конкурса. Мне казалось, что нужно сохранить эти произведения в качестве рабочих материалов. Но очень быстро передо мной встала проблема нехватки места в доме, и, к счастью, я наконец отказался от участия в жюри премии Виареджо. Тогда поток прекратился. Но поэты все же опаснее всех.

Ж.-К. К.: Слышали этот анекдот, гуляющий по Аргентине, где, как вы знаете, живет огромное количество поэтов? Один поэт встречает старого друга и говорит ему, запуская руку в карман: «Ах, как ты кстати, я как раз написал стихотворение, сейчас я тебе его прочитаю». Тогда другой тоже запускает руку в карман и говорит: «Погоди, я тоже написал стихотворение!»

У. Э.: А мне казалось, в Аргентине больше психоаналитиков, чем поэтов, разве нет?

Ж.-К. К.: Похоже на то. Но можно ведь быть и тем, и другим.

У. Э.: Полагаю, моя коллекция старинных книг не идет в сравнение с той, что собрал голландский коллекционер Ритман [367], — «Bibliotheca Philosophica Hermetica» (BPH). Поскольку на эту тему в его собрании уже есть практически все, что нужно, в последние годы он начал также коллекционировать ценные инкунабулы, даже те, что не относятся к герметизму. Современные книги, входящие в собрание, занимают всю верхнюю часть большого здания, а старинные книги хранятся в великолепно оборудованном подвале.

Ж.-К. К.: Бразильский коллекционер Жозе Миндлин, собравший уникальную коллекцию вокруг так называемой «американы» [368], построил для своих книг целый дом. Он создал фонд, чтобы и после его смерти бразильское правительство содержало библиотеку. У меня все гораздо скромнее: есть две небольшие коллекции, которыми я хотел бы распорядиться по-особому. Одна из них, мне думается, единственная в мире — та, в которой собраны сказки и легенды, основополагающие тексты всех стран. Она не является собранием ценных книг в библиофильском смысле слова. Эти произведения анонимны, издания зачастую совершенно обычные, а экземпляры иногда довольно потрепанные. Я хотел бы завещать эту коллекцию из трех-четырех тысяч томов какому-нибудь музею народных искусств или специализированной библиотеке. Я пока не определился, кому именно.

Вторая коллекция, которой я хотел бы уготовить особую судьбу (но не знаю, какую), это та, которую я собрал вместе с женой. Она касается, как я уже говорил, «путешествий в Персию» начиная с XVI века. Может быть, когда-нибудь ею заинтересуется наша дочь.

У. Э.: Мои дети, похоже, этим не интересуются. Сыну нравится, что у меня есть первое издание «Улисса» Джойса, а дочь часто рассматривает ботанический атлас Маттиоли [369]XVI века, и всё. Впрочем, я сам стал настоящим библиофилом только в пятьдесят лет.

Ж.-Ф. де Т.: Вы не боитесь воров?

Ж.-К. К.: Однажды у меня украли книгу, и не просто книгу, а первое издание «Философии в будуаре» де Сада. Мне кажется, я знаю, кто вор. Это случилось во время переезда. Я так ее и не нашел.