Шансы. Том 2 - Коллинз Джеки - Страница 5

— О! — издевательски воскликнула Олимпия. — Прос-с-стите великодушно! До меня как-то не дошло, что я разговариваю с известной кинозвездой, с которой придется делить комнату!

Несмотря на столь прохладно начавшееся знакомство, через неделю они уже стали лучшими подругами.

Олимпии было шестнадцать с половиной, она оказалась весьма непокорной дочерью греческого судовладельца и его американской жены, дамы из общества. После того как родители развелись, девочка некоторое время металась между отцом и матерью, причем каждый из родителей обвинял другого в том, что именно он портит дочь. Из двух американских школ Олимпию уже выгоняли, поэтому мать в отчаянии пристроила се в конце концов в «Л'Эвьер».

— Отцу наплевать на мое образование, — со смехом заметила Олимпия. — Он уже решил, что я выйду замуж за какого-нибудь богатенького жирного кота, которого он присмотрит для меня на своей родине. Мать считает, я должна делать собственную карьеру. Оба они ошибаются. Я собираюсь хорошенько проводить время, только и всего. Мальчики, выпивка, травка, ну и прочее! Составишь мне компанию в охоте за настоящей жизнью?

Идея понравилась Лаки.

— Непременно. — Впервые на поверхность выплеснулась долго томившаяся в тайниках ее души жажда приключений. — Только вот как нам удастся жить настоящей жизнью, будучи запертыми в этих стенах?

Олимпия подмигнула ей.

— Способы найдутся, — несколько загадочно ответила она. — Ты только смотри и учись!

Все оказалось вовсе не таким уж и трудным. Свет выключали в половине десятого вечера, а уже через пять минут Лаки и Олимпия выбирались на свободу.

Окно их спальни очень удобно располагалось напротив большого раскидистого дерева, так что только увечный не смог бы пробраться по ветвям к стволу и соскользнуть в густую траву. Затем — рывок к навесу, к стоянке велосипедов, из которых отбирались чьи-нибудь два полегче. После десяти минут вращения педалей девушки оказывались в ближайшей деревушке.

В свою первую вылазку искательницы приключений уселись за столиком уличного кафе, заказав себе обжигающе-горячий кофе, а к нему еще более бодрящего местного красного вина.

Очень быстро Олимпия освоилась и принялась рассматривать сидевших неподалеку подростков, почти совсем мальчишек. Завязалась перестрелка взглядами. Две компании соединились в одну.

Возглавила застолье Олимпия. Она царственным поворотом головы отбросила за спину тяжелую массу своих роскошных волос и выставила вперед налитые, упругие груди.

Мальчишки в восхищении галдели вокруг нее.

— Я просто обязана выучить язык, — простонала Олимпия. — Такая тоска — сидеть и ни слова не понимать, о чем это они спорят!

Лаки понимала. Она бегло говорила на немецком, итальянском и французском — кое-чему домашние учителя ее все-таки научили. Она подумала только, стоит ли перевести Олимпии то, что говорили друг другу парни, не очень-то даже понижая голос.

— Фантастические сиськи!

— Надеюсь, она умеет трахаться!

— Или сосать!

— Или и то и другое вместе…

Почти опьянев, Лаки все же отдавала себе отчет в том, что они должны встать, найти свои велосипеды и убраться отсюда, пока не стало поздно. Парням хотелось одной-единственной вещи. Все ее няньки, каждая по-своему, много раз втолковывали девочке, что это за вещь. Похоже, няньки не ошибались.

— Пошли, — предложила она подруге.

— Почему? — воспротивилась Олимпия. — Здесь так хорошо. Тебе не нравится?

Любой, не столь погруженный в собственные переживания, как Олимпия, человек мог бы с уверенностью сказать: «Нет, Лаки здесь не нравилось, никакого удовольствия она не получала». В полном одиночестве сидела она у стола, и никто не обращал на нее внимания — мальчишки сгрудились возле Олимпии, вожделенно пожирая глазами ее задиристо торчащие груди.

— Я хочу уйти, — прошипела Лаки. — И тебе тоже пора.

— Ну и иди, — беззаботно отозвалась Олимпия. — Тебя никто не держит.

Лаки действительно никто не держал.

Она поднялась из-за столика, оседлала велосипед и укатила. Где-то на половине пути ей пришлось остановиться. На обочине ее вырвало. Честно ли было оставить подругу там?

«Вполне», — ответила она самой себе. Когда речь шла о том, чтобы позаботиться о себе, Олимпия вовсе не оказывалась такой уж нескладехой.

Кое-как забравшись в свое окно, Лаки, не раздеваясь, рухнула в постель и через пять минут уже видела сны.

Она не слышала, как тремя часами позже в спальню прокралась Олимпия.

Слишком увлекательным был сон, в котором Лаки видела Марко.

— Привет! — У Марабеллы Блю был грудной мягкий голос. — Я умираю от желания познакомиться с вами. Тини так часто говорит о вас.

Марабелла Блю.

Последняя претендентка на корону великой Мэрилин.

Джино устремил на нее свой взгляд. Всего на одно мгновение. Да, это было нечто.

Тини Мартино рассмеялся.

— Мне давно уже не терпелось свести вас, но Марабелла постоянно занята работой. Кочует на фильма в фильм. Как всякой звезде, ей не дает покоя ореол мученичества. — Он вновь позволил себе легкий смешок. — А уж что это такое — можешь спросить меня.

Смех у нее тоже оказался очень приятным, низким, горловым. На Марабелле было платье из серого шифона с блестками, облегавшее тело, подобно перчатке, едва прикрывая соблазнительно высокую грудь.

Джино почувствовал нечто уже давно им не испытанное. После Марии… ни одной постоянной… не было ни одной женщины, интерес к которой продержался бы у него неделю-две, ни одной, с кем рядом было бы приятно проснуться утром. Десять лет, проведенных в одиночестве, — срок немалый.

— Вам когда-нибудь приходится бывать в кино, мистер Сантанджело? — От нее волнами шел аромат духов. Легкий… экзотический… Удивительно женский аромат.

Он пожал плечами.

— В общем-то нет, но я обязательно схожу. Скажите мне, как называется ваша последняя картина.

— «Проказница», — промурлыкала Марабелла. Глаза у нее голубые. К голубым глазам Джино всегда испытывал слабость.

— «Проказница», вот как?

— Да. — Она с восхитительной скромностью опустила глаза. — Глупое название, правда? — Сейчас уже она смотрела на Джино в упор.

Марабелла до странности смущала его своим поведением.

Вот перед ним дама со всеми прелестями нараспашку, любое ее движение, даже самое незаметное, говорит об одном и единственном желании — и все-таки есть в ней нечто по-девически трогательное.

Джино кашлянул, прочищая горло.

— Да, пожалуй, вы нравы.

Он подумал о том, каким предстал в се глазах. Ему пятьдесят девять, но на вид столько не дашь. Загорелый, подтянутый. Волосы и зубы у него до сих пор собственные, слава Богу. В прекрасном состоянии. Ему можно дать лет сорок, в крайнем случае — сорок два. Не то чтобы ему так хотелось. Стареют все, и плохого в этом ничего нет. Но почему-то никто не торопится выглядеть стариком.

— А следующий мой фильм будет называться «Женские уловки». Еще глупее, да? — Засмеявшись, она подняла ладонь, чтобы прикрыть ею рот.

Джино обратил внимание на ее руки, привыкшие к работе, с коротко остриженными ногтями. Они как-то не соответствовали всему ее облику — роскошному телу, тонким чертам привлекательного лица, массе свободно падавших на плечи пепельно-светлых волос.

— Где проходят съемки? — равнодушно спросил он.

— В Лос-Анджелесе. — Кончиком языка Марабелла провела по своим полным, чувственным губам. — Может, вы как-нибудь подъедете к нам па съемочную площадку?

Утром Лаки с трудом заставила себя проснуться, растолкала Олимпию, и обе они в полной тишине принялись торопливо одеваться. До обязательного построения перед завтраком оставались какие-то секунды.

Возможность поговорить предоставилась подругам только во время перерыва на обед. Захватив с собой по тарелке с салатом, девушки опустились на траву.

— Чего это ты убежала? — лениво спросила Олимпия. — Самое интересное-то и пропустила.

— А что было интересного?