Дедушкины рассказы. История Шотландии с древнейших времен до флодденского сражения 1513 года. - Скотт Вальтер - Страница 56

А надо тебе сказать, что у лорда Дэвида был брат-близнец по имени Патрик Линдсей, бывший столь же отменным законником, сколь отменным солдатом был лорд Линдсей. Братья уже долгое время находились в ссоре, но когда этот самый мистер Патрик увидел, куда клонит канцлер, он наступил на ногу старшему брату, давая тому понять, что он не должен подчиняться воле короля, потому что это равносильно признанию вины. Лорд Дэвид, между тем, намека не понял. К тому же он, как на грех, натер палец и брат причинил ему боль, поэтому он бросил на него гневный взгляд и заявил: «Слишком ты еще молод, оболтус, чтоб мне на ногу наступать, если бы тут не сидел король, я бы тебя по щекам отхлестал».

Однако мистер Патрик, не обращая внимания на беспричинный гнев брата, упал на колени перед собранием вельмож и испросил позволения взять на себя защиту брата. «Поскольку, — пояснил он, — я не вижу здесь ни одного законника, готового выступить в его оправдание, не побоявшись навлечь на себя гнев его королевского величества. И хотя наши отношения с его светлостью, моим братом, давным-давно нельзя назвать дружескими, все же сердце мое не выдержит, если мой родной дом, дом моих предков, погибнет оттого, что никто не придет ему на выручку».

Яков позволил мистеру Патрику Линдсею вступиться за брата, и тут Линдсей стал возражать против присутствия короля на слушании дела, которое не только затрагивало его интересы, но в котором он сам принимал участие. «И именно потому, — заявил мистер Патрик, — мы возражаем прошв того, чтобы ему быть судьей там, где он не может быть судьей. И по этой причине просим его величество во имя Господа удалиться и не возвращаться до тех пор, пока вопрос не обсудят и не примут решение».

Лорд-канцлер и лорды, посоветовавшись друг с другом, сочли эту просьбу разумной. Поэтому молодой король был вынужден удалиться во внутреннее помещение, что счел публичным оскорблением.

Мистеру Патрику удалось склонить на свою сторону лордов, которым предстояло разобраться в деле его брата, попросив их судить справедливо, как если бы они судили самих себя, окажись они в беде, а власть была бы у их противников.

«Приступайте и отвечайте обвинению, — сказал канцлер. — Справедливость решения зависит от вас».

Тогда мистер Патрик произнес речь в защиту обвиняемого, отметив, что по закону лорда Линсея должны были вызвать в суд не позднее чем через сорок дней после предъявления ему обвинения, а этот срок уже миновал, и его уже нельзя призвать к ответу на законных основаниях, пока обвинение не предъявят заново.

Закон этот сочли справедливым, и лорда Линдсея вместе с другими подсудимыми обвиняемыми отпустили на время, а новые обвинения так и не были выдвинуты.

Лорд Дэвид, слушавший речь защитника, не слишком хорошо понимал, о чем тот говорит, но был несказанно рад, что красноречие брата принесло столь неожиданные плоды, и прямо-таки рассыпался в благодарностях, которые облек в в следующие восторженные слова: «Подумать только, братец, ты трещишь, будто сорока. Я и вообразить не мог, клянусь Пресвятой Девой Марией, что ты такие речи произносить обучился. Самые большие из Киркфотерских островов станут твоим вознаграждением за один день работы».

Король, со своей стороны, посулил мистеру Патрику другую награду, сказав: «Пусть посидит год там, где ему будет трудно увидеть собственные ноги». Держать слово король умел, и потому отправил удачливого адвоката в замок Ротсэй на остров Бьют, где тот и оставался узником в течение года.

Удивительно, что власть короля была в одно и то же время настолько ограничена и настолько беспредельна. Ведь выходит, ему пришлось согласиться с требованием Патрика Линдсея и уйти из суда, где ему не позволили вершить правосудие, как пристрастному судье, и в то же время он обладал достаточными полномочиями, или, по крайней мере, властью, чтобы на год запереть в тюрьме адвоката, который выполнил свой долг по отношению к клиенту.

Посидев недолгое время на троне, Яков IV потерял покой, погрузившись в раздумья о том, что его выступление вместе с мятежными лордами против отца на поле битвы в Соуки было большим грехом [64], к тому же, нашлись священники, ставившие ему это в вину.

Ни его собственная молодость, ни настойчивость лордов, которые, можно сказать, захватили его, не казались ему достаточно веским основанием, чтобы оправдаться за то, что он пошел с оружием против отца и был причастен к его смерти. Яков горько сожалел о содеянном и, в соответствии с учением римско-католической церкви, стремился искупить грех раскаяньем. Помимо прочих проявлений смирения, он заказал железный пояс и, не снимая, носил его под одеждой. Причем каждый год он удлинял этот пояс на одно звено, весом в одну-две унции, будто с течением дней вина его становилась все более тяжкой.

Возможно, именно благодаря этому самому чувству вины король не только простил тех вельмож, что были заодно с его отцом, и отказался от дальнейшего преследования лорда Линдсея и прочих, но и приложил все силы к тому, чтобы завоевать их расположение, при этом не потеряв доверия их противников. Отцовское богатство позволило ему быть щедрым по отношению к тем и другим и содержать двор в куда большей роскоши, чем удавалось его предшественникам, сохраняя поистине королевское достоинство.

Сам Яков был величайшим знатоком всех разновидностей военного искусства, поощрял его изучение, а также устроительство состязаний и турниров, будучи их участником, а не зрителем. Он ввел обычай часто объявлять по всему королевству, что все лорды и дворяне, желающие отличиться, могут прибыть в Эдинбург или Стерлинг и посостязаться в умении владеть копьем, боевым топором, двуручным мечом, а также в стрельбе из большого лука и обращении с прочим оружием. Если победителем в таких поединках становился сам король, то ему доставалось оружие противника, а лучшие копьеносцы получали в дар от него копья с наконечниками из чистого золота.

Слава этих боевых состязаний — а они считались состязаниями, хотя нередко конец их был плачевным и кровавым — привлекала из всех уголков Европы рыцарей, желавших помериться силой с шотландскими рыцарями, однако, уверенно говорит историк, никто не уехал, не найдя себе равного, и лишь единицы остались непобежденными.

Для примера мы можем вспомнить поединок между знаменитым германским рыцарем, явившимся в Шотландию в поисках соперника, с которым он хотел сойтись один на один, и принявшим его вызов сэром Патриком Гамильтоном, братом графа Арранского и ближайшим родственником короля. На полном скаку, с занесенными копьями, они отважно бросились друг другу навстречу и сломали их, не нанеся один одному увечий. Получив новые копья, соперники предприняли вторую попытку, однако конь шотландского рыцаря, будучи так обучен, поворотил назад, и никакие усилия всадника не могли заставить его послушаться. Тогда сэр Патрик спешился и призвал германского рыцаря поступить также, сказав: «Не стоит слушаться коня, если воинам еще предстоит многого добиваться».

Немец согласился и стойко сражался с сэром Патриком около часа. Наконец Гамильтон, занеся над иноземцем меч, заставил его упасть перед ним на колени, король же тем временем кинул на арену свою шляпу, — это означало, что турнир завершен. И победа в тот день досталась сэру Патрику Гамильтону.

Яков покровительствовал не только военным состязаниям, но поощрял развитие искусства и науки, как ее тогда понимали. Он изучал медицину и хирургию и, по всей видимости, был сведущ в химии.

Во всяком случае, опыт, проведенный под руководством короля, говорит о его интересе к науке, хоть он и выбирал достаточно причудливый способ для удовлетворения своей любознательности. Пожелав выяснить, что такое примитивный, или врожденный язык, он отправил глухонемую женщину с двумя младенцами на необитаемый остров Инкайт, задумав таким образом узнать, на каком языке, когда придет срок, заговорят дети.