Обрученные ураганом - Филдинг Лиз - Страница 15

— У тебя было нервное расстройство?

— Да, они, кажется, так это называли. Доктора убедили Иво изолировать меня. Поместить в клинику для душевнобольных ради моей же безопасности.

Внезапно Джаго перестал жалеть, что заговорил с ней на эту тему. Сейчас он думал только о том, как ей, должно быть, тяжело говорить об этом с чужим человеком. Вообще говорить об этом с кем бы то ни было.

— Но вы оба выжили, — произнес Джаго, наконец подобрав подходящие слова. — И ты даже стала крестной матерью его ребенка.

— Да, Иво выжил. Он очень сильный, но это глубоко ранило его.

Затем, словно неожиданно осознав, что она делает, Миранда попыталась отстраниться от него и встать.

— Не двигайся! — предупредил ее он, резко подняв корпус, чтобы остановить ее. Его плечо ныло, голова шла кругом. — Оставайся на месте! Мне не хватало только, чтобы ты провалилась в эту чертову дыру. — Поняв, что по-хорошему ее не остановить, он продолжил: — Мне пришлось бы снова спускаться вниз и собирать то, что от тебя осталось.

— Я говорила тебе…

— Я знаю. Я должен был позволить тебе упасть и оставить тебя умирать. Прости, но я не мог этого сделать так же, как твой брат.

Какое-то время Майри продолжала сидеть на полу, но они оба знали, что она делала это из гордости. Затем она все же легла рядом с ним.

— Ты запомнил мои слова.

— Ты умеешь произвести впечатление, черт побери.

— Правда? — Она издала смешок. — Еще бы, у меня была многолетняя практика. Я начала пробовать свое мастерство на нянях.

— Позволь спросить, каким образом.

— Как ты относишься к жабам? Паукам? Муравьям?

— Да никак. Для меня что они есть, что их нет, — ответил он. — Муравьям?

— Да, огромным древесным муравьям.

— Каким же наказанием ты была!

— Я старалась, — заверила его она. — Мне удалось вылететь из трех школ, прежде чем я поняла, что все это напрасно: если у твоей семьи достаточно денег и хорошие связи, всегда найдется новая школа.

— Ты не любила учиться?

— Что ты, совсем наоборот. Я проказничала из духа противоречия.

Другими словами, подумал Джаго, она отчаянно пыталась привлечь внимание людей, которые должны были быть рядом. На их месте он всегда был бы рядом. С этой мыслью Джаго приподнялся и, прислонившись спиной к стене, притянул к себе Миранду. Боль в плече дала о себе знать, и он поморщился.

— У тебя все в порядке, Джаго?

Должно быть, она слышала, как у него перехватило дыхание.

— Да, в полном, — солгал он и тут же перевел разговор на другую тему: — Ты сказала, что твоего брата зовут Иво. Это довольно редкое имя. Твой брат случайно не Иво Гренвилл?

— Ивэн Джордж Гренвилл, если быть точной. — Миранда вздохнула. — Финансовый гений. Филантроп. Правительственный консультант. Разумеется, ты о нем слышал.

— На самом деле я подумал о парне с этим именем, который учился в одной школе со мной. Мог он быть твоим братом? Родители никогда не забирали его. Даже не приехали на торжественное вручение…

— Да, даже когда он получил директорскую премию, — подтвердила Миранда. — Да. Это был мой Иво.

— Умный малый. Иногда мои родители заезжали за мной, чтобы поужинать вместе, и мне было неловко спрашивать его, не хочет ли он составить нам компанию.

— И ты не спрашивал.

— Откуда ты знаешь?

— Я не критикую тебя, Джаго. Я просто хорошо знаю своего брата. Он никогда никого так близко к себе не подпускал. Даже меня. До тех пор, пока не встретил Белль. Теперь он другой.

— Я искренне за него рад. Жаль, что мы с ним не смогли подружиться.

— Не вини себя. В ответ на пренебрежение родителей он окружил себя стеклянной стеной. Никакого взаимодействия, чтобы ему не причинили боль. Я же, напротив, вела себя вызывающе, чтобы они обратили на меня внимание.

— В это я могу поверить. Что ты сделала, когда тебя в последний раз выгнали из школы? Дала пинка директрисе?

— Ты когда-нибудь дашь мне об этом забыть?

— Никогда, — сказал Джаго, и у него как-то странно потеплело на душе. Это было глупо. Выбравшись отсюда, они пойдут каждый своим путем и, возможно, больше не встретятся. Прогнав эту мысль, он сосредоточился на более важном. — Расскажи мне о своих родителях. Почему они отвергали вас обоих?

— Отвергали слишком сильное слово. Отвержение требует усилий, а они предпочитали тратить все свое время и энергию на развлечения.

— Тогда зачем им понадобилось рожать детей?

— От них ждали наследников. Не могли же они завещать все состояние Гренвиллов кому попало.

— Ну разумеется, — саркастически произнес он. — Я задал глупый вопрос.

— Их так воспитали, Джаго. Как и несколько поколений их предшественников. Мои родители принадлежали к тем людям, которые платят другим за управление их состоянием, ведение их хозяйства и воспитание их детей, а сами занимаются более важными и интересными делами.

Что может быть важнее, чем пожалеть ребенка, когда он разбил коленку, подумал Джаго. Он вдруг вспомнил о том, как его собственная мать целовала его ссадины, когда он в детстве упал с велосипеда. Как она, улыбаясь, приговаривала: «До свадьбы заживет…»

Прогнав непрошеные воспоминания, он произнес:

— Это крайняя степень эгоизма, но, по крайней мере, они не притворялись.

— Притворство потребовало бы усилий. — Она немного помолчала и спросила: — Твои родители делали это, Джаго? Они притворялись?

Ее вопрос задел его за живое. Он ни с кем не говорил о своей семье. Эта часть его жизни была наглухо заперта в его памяти.

Пока аромат розмарина не пробудил воспоминание о мальчике, упавшем с велосипеда…

Ложь, ложь, ложь…

— Джаго?

Она произнесла его имя так мягко, но даже оно было ложью. Вдруг он почувствовал, что эта женщина, вместе с которой он оказался отрезан от остального мира, имела право знать его настоящее имя.

— Меня зовут Ник.

— Ник…

Его уже давно никто так не называл. Ее мягкий голос, произнесший его имя, затронул что-то у него внутри, и он вдруг услышал свой собственный:

— Мой отец был политиком. Членом правительства. Это случилось в мой последний год обучения в университете. Однажды в мою дверь постучал журналист и спросил, известно ли мне о том, что у моего отца уже давно роман с сотрудницей из его лондонского офиса. Что у меня есть четырнадцатилетняя сестра…

Он прервался. Ему было тяжело об этом говорить.

— О Ник…. — Взяв его за руку, Миранда снова произнесла его имя, и боль вернулась. Ему не следовало ей говорить. Последние пятнадцать лет его никто так не называл, и звук этого имени пробуждал в нем чувства, похороненные так глубоко, что он забыл, какую боль они причиняли. Каким одиноким он себя чувствовал. Каким потерянным.

— Именно тогда я понял, что все эти рассказы о «счастливых семьях» — не больше чем яркая витрина.

Миранда не ответила, просто теснее прижалась к нему. Этого было достаточно.

— Должно быть, в свое время это была нашумевшая история, — сказала она через некоторое время, — но я не помню имени.

— И неудивительно. Пятнадцать лет назад ты еще училась в школе.

— Да, но громкий политический скандал невозможно пропустить.

Это точно. Его отец был образцом примерного семьянина. Новость о его романе на стороне не только настроила против него общественность, но и сделала его объектом насмешек сатириков. — Ты права. Именно поэтому я больше не пользуюсь его именем. Мой отец был уважаемым человеком, и ему за преданное служение стране и своей партии даже пожаловали титул пэра. Или, может, почетный титул был наградой моей матери за все эти годы притворства, когда она играла перед всеми роль образцовой жены. Было очевидно, что она знала о романе отца и о ребенке, но слишком привыкла к жизни в роскоши, чтобы добровольно от нее отказаться. Она закрывала на все глаза и поддерживала отца. Она проводила выходные в загородном доме премьер-министра, устраивала благотворительные приемы, ездила за границу, — в общем, наслаждалась всеми преимуществами своего высокого положения.