В пламени холодной войны. Судьба агента - Коллектив авторов - Страница 28

Большую пользу приносили обязательные визиты к коллегам из других стран. Чем больше завязывалось знакомств, тем больше Стиг убеждался, что нет другой столицы, где было бы столько же военно-воздушных атташе, как в Вашингтоне. Он начал с генералов – преимущественно потому, что американцы помещали их в «высшую лигу» списков, независимо от сроков аккредитации. В других странах, например, имеют обыкновение определять старшинство по продолжительности пребывания. Но здесь царили другие традиции, и следуя им, Веннерстрем нанес один из первых визитов советскому военно-воздушному атташе генерал-майору Виктору Кувинову.

Русские военные располагались в собственном здании недалеко от шведского посольства. И когда швед явился туда, у него создалось такое же впечатление, как и при посещении американцев в Москве, – обе резиденции производили впечатление самостоятельных военных штабов с массой снующего персонала.

Он уже знал, что Кувинов – его связник. Нелегальная встреча должна была состояться лишь через несколько месяцев. Знал ли об этом и Кувинов – трудно было определить. Во всяком случае, он ничем не обнаружил себя. Предложил чаю, и беседа пошла оживленно, поскольку гость только что прибыл из Москвы. Впоследствии Стиг вспоминал, что отвечать на вопросы русских об их собственной столице ему казалось весьма забавным.

Несколько дней спустя уже сам Веннерстрем принимал гостей согласно дипломатическому этикету. И по иронии судьбы единственным, кто не нанес ему ответного визита, оказался Кувинов. Возможно, информация об агенте поступила к нему после, и это побуждало ждать. Впрочем, подобное поведение не беспокоило Стига, ведь он имел статус «агента на месте» – таким термином в американской разведке принято обозначать шпиона, действующего под прикрытием официальной должности. В отличие от «крота», не имеющего возможности открыто встречаться со своим связником.

В день ежегодного большого приема для дипкорпуса, устраиваемого президентом Трумэном в Белом Доме, они вновь увиделись с Кувиновым. Но лишь на расстоянии.

На приеме 1952 года было особенно празднично, потому что Белый Дом вновь открылся после недавнего капитального ремонта. Около тысячи приглашенных заполонили окрестные улицы, а для того, чтобы занять удобное для парковки место, некоторые прибыли даже на час раньше. Я оказался в их числе. Гости собирались в большом зале на первом этаже и растекались в «ручейки», отгороженные друг от друга тяжелыми декоративными канатами. Эти импровизированные коридоры вели к «устью» – месту встречи с президентом.

В соседней веренице я увидел Кувинова и стал наблюдать, как он ведет себя на торжестве. Выглядел он прекрасно: свободным и непринужденным, любезным и улыбающимся, настолько далеким от типа человека с «каменным лицом», что невозможно было его таковым представить даже в этих солидных очках.

Когда двери в смежную комнату раскрылись, на встречу с Трумэном «запустили» группу, в которой находился и Кувинов.

Бедному президенту выпала нелегкая участь здороваться со всеми гостями, и некоторые жали его руку слишком сильно, охваченные верноподданническими чувствами под влиянием оказанной им чести. Трумэн не мог выдерживать долго, поэтому двери время от времени закрывались, давая ему возможность вымыть руки и подержать их в холодной воде. Процедура открывания дверей повторялась уже трижды, когда наконец настала и моя очередь.

После церемонии приветствия все переходили в большой зал по другую сторону комнаты: там гостям предлагались напитки и закуски. И я снова увидел Кувинова. На этот раз он выглядел скучным, недоверчиво рассматривая сок в своем бокале: праздничное мероприятие было безалкогольным. Неудивительно, что многие поспешили покинуть его.

Через несколько недель мне позвонили из секретариата Кувинова, чтобы узнать, какое время для ответного визита меня устраивает. Я назвал полдень следующего дня.

Правило, установленное Центром, гласило, что связник всегда проявляет инициативу первым, поэтому при встрече я не сказал Кувинову ничего, кроме обычных дежурных фраз. Я ждал пароля, который мне дали в Москве. Время шло, мы болтали. Выглядело так, будто ему трудно решиться. Но, в конце концов, он отважился:

– Хочу передать привет от Николая Васильевича.

Я ответил, как полагалось:

– Большое спасибо. Знаю его довольно хорошо. Встречались несколько раз на Спиридоновке.

Так мы именовали представительское помещение в Москве – по названию улицы, на которой оно располагалось.

Затем он молча указал на радиоприемник. В ответ я отрицательно покачал головой: моим сотрудникам могло показаться странным, если бы из кабинета начальника во время приема иностранца вдруг полилась музыка. Он кивнул, приложил палец к губам и указал на стены. Мне представлялось, это была излишняя предосторожность. Я был уверен, что никаких микрофонов не было. Возможно, он думал так же. Но я понял: азбучные правила должны соблюдаться.

Он достал портмоне и вынул оттуда бумагу. Наша болтовня не прерывалась. Было ясно, что для него вполне привычно говорить и что-то делать одновременно. Но я испытывал явное затруднение, пытаясь читать и в то же время поддерживать разговор. Кстати, бумага оказалась не самой тонкой. Однажды в Москве я видел и тоньше: ту, что сгорала взрывоподобно и оставляла после себя лишь щепотку серого пепла.

Я торопился узнать, когда мы сможем встретиться в спокойной обстановке и обсудить практические детали. Все это следовало из бумаги: встреча – после окончательного устройства на новом месте, в первое удобное для меня воскресенье. Сообщалось и каким образом я должен уведомить о ней связника.

Тут же фигурировал и план, показывавший дорогу к шведскому посольству, – от моей квартиры прямиком через Рок Крик парк. Как выяснилось впоследствии, парк был большим и довольно пустынным. На обозначенном месте лежало много белых камней. Если предстояла встреча, я должен был положить один такой камень под дерево – так, чтобы он был виден с дороги. Дерево тоже указывалось на карте. Чтобы исключить ошибку, я получил еще и фотографию этого места. Кувинову же, в свою очередь, предстояло каждую неделю осматривать его.

Если я кладу камень в пятницу утром (по дороге в посольство) – значит, мы встречаемся в следующее воскресенье в юго-восточном районе Вашингтона. Место уточнялось на карте, которую мне передал Кувинов.

Покончив с этим, он стал доставать из разных карманов маленькие пакеты – один за другим они исчезали в ящике моего письменного стола. В них лежала особая пленка, проявляемая по специальной методике, известной только Центру. Я уже знал, в каких случаях должен ее использовать: если отснятый материал, случайно попав не по назначению, мог бы вывести непосредственно на меня. В повседневной же работе я использовал для микрофотографирования обычную пленку «Кодак».

Простейшим методом передачи катушек с пленкой было рукопожатие. Удобство заключалось в том, что кассета или маленький пакет незаметно перекочевывали из рук в руки при приветствии где угодно: от вечеринки до мероприятий дипломатического корпуса. Это требовало известного навыка, и мы немного потренировались с кассетой. Получалось классно: у Кувинова были большие кисти рук, как раз подходящие для такой цели.

Специальная пленка была заряжена в те же обычные кассеты фирмы «Кодак», поэтому я прежде всего пометил их, чтобы не спутать с остальными. На всякий случай взял их домой и хранил во внутреннем отделении сейфа, который приобрел несколькими днями раньше и стоимость которого отнес на счет Центра.

На этом наш деловой разговор исчерпался. Мы еще немного поболтали и распрощались.

Для жилья Веннерстрем арендовал меблированный особняк рядом с северной окраиной Рок Крик парка. Парк простирался через всю северо-западную часть города почти вплоть до шведского посольства на Массачусетс-авеню. Он получил свое название по имени довольно полноводного и широкого ручья – Рок Крик, – который протекал через парк по всей его длине. Вскоре состоялась первая «рекогносцировка» – надо было проверить карту Кувинова.