Пучеглазый - Файн Энн - Страница 23

Его глаза все еще следили за мисс Мойрой Мак-Креди, открывавшей и закрывавшей рот, но он ее больше не слышал. Теперь он отвечал мне не из вежливости. Он заговорил о том, что его на самом деле волновало:

— И отчасти я думаю, что именно это нравится во мне твой маме. Пусть я скучный зануда, но во мне есть парочка старомодных добродетелей, которые часто даются в придачу именно занудам. Я постоянный, предсказуемый и на меня можно положиться. Может, именно такой ей и нужен. Порой мне кажется, что именно в этих свойствах моего характера она нуждается больше всего. Да и твоя сестренка тоже.

Он повернулся ко мне и улыбнулся:

— И как знать, вдруг в один прекрасный день тебе они тоже пригодятся, я очень на это надеюсь.

Ну что тут скажешь? Оставалось только, выждав немного, подняться наверх в свою комнату и поразмышлять обо всем. А ответить на это нечего — можно лишь смущенно пожать плечами и улыбнуться в ответ, что я и сделала. Но позже, лежа в кровати, поджидая маму, я думала: а не слишком ли несправедлива я была к бедному старикану Джеральду Фолкнеру, не слишком ли поторопилась, решив, что он худшее приобретение для нашего дома, с тех пор как папочка упаковал свои вещи и укатил в Бервик-на-Твиде. В конце концов, если подумать, то нельзя же винить Джеральда за то, что мама в его присутствии становилась веселее и оживленнее, чем была наедине с нами. И что она сразу после их знакомства так часто ходила в кино, хотя могла бы и отказаться и побыть дома. (Я ощутила укол совести, вспомнив, как мама один раз попыталась-таки остаться, но этим лишь еще больше меня рассердила!) Нет. Я была не совсем справедлива.

Нехорошо было и винить Джеральда Фолкнера за то, что он любил, когда мама наряжалась, и считал, что у нее красивые ноги. Саймон тоже так считал. И папа, только он редко говорил ей об этом. Что плохого, скажите на милость, в том, что красивые ноги вызывают восхищение?

Я все еще лежала в темноте, недоумевая, с чего это я так взбесилась в тот первый вечер, но тут вернулась мама.

Даже не знаю, почему я сразу не скинула одеяло и не бросилась вниз встречать ее. Может, поступи я так, гадкая-прегадкая ссора между мамой и Пучеглазым и не успела бы начаться. Зачем только я мешкала наверху, укрывшись одеялом и делая вид, что сплю? Только ли потому, что по-настоящему устала, а постель была теплой, как тост? Или потому, что, как только мама ввалилась в дом, хлопнув парадной дверью так, что аж стены затряслись, и с триумфом закричала: «Люди, я дома!», я сразу почувствовала — быть беде.

— Розалинда! Тише! Девочки спят. Не шуми так!

Могу себе представить, как вытянулось мамино лицо после подобной встречи!

— Разве так встречают героиню-победительницу?

Джеральд ответил приглушенным голосом, но я все равно услышала:

— Нет ничего героического в том, чтобы вытащить из постелей двух уставших девочек.

Теперь мамин голос зазвучал с еще большим упреком:

— Так не надо было укладывать их спать!

— Не давать им отдыху, ты это имеешь в виду? Лишь бы ты повеселилась? Не слишком ли это эгоистично? Ведь завтра им ни свет ни заря вставать в школу.

Наверное, мама здорово замерзла и была порядком раздосадована, ведь она провела столько времени в полицейском участке, а потом еще добиралась домой.

— Уж они бы меня встретили радостнее, чем ты!

— Конечно. Им ведь, в отличие от меня, вбили в головы, что все, чем вы занимаетесь, очень важно.

Что это за удары? Наверное, это мама один за другим сбросила заляпанные грязью ботинки.

— Это на самом деле важно.

— Однако некоторые посчитали бы, что позволить себя арестовать по минутной прихоти — не столь важно, сколь безответственно!

Ага, вот теперь-то уж точно она шваркнула дверью шкафа. Я знаю, какой она бывает, если ее разозлить. Готова спорить, что она развернулась, уперла руки в боки и посмотрела на Пучеглазого в упор.

— Послушай, Джеральд. Я благодарна тебе за то, что ты довез девочек до дому и побыл с ними. Большое тебе спасибо. Но я не собираюсь стоять здесь и выслушивать оскорбления, и мне вовсе не по душе, когда меня называют безответственной. Вовсе я не безответственная! — теперь она почти кричала, все громче и громче. И сама себя заводила. — Я серьезно думаю всякий раз, прежде чем брать девочек с собой на такие акции. Я никогда не беру их туда, где стоят армейские части — я уже видела, какими жестокими, грубыми и недисциплинированными бывают эти мальчишки! И никогда не беру их туда, где есть конная полиция или колючая проволока, а также поздно ночью или если не уверена, что ситуация не выйдет из-под контроля. Так что не смей называть меня безответственной!

Теперь мама на него просто орала. Во все горло, не выбирая слов. Я не удивилась, когда увидела, как Джуди словно туманное видение вплыла в приоткрытую дверь моей комнаты, шмыгнула ко мне на кровать и притулилась рядом.

— Ничего, она сейчас угомонится, — прошептала я. — Просто она очень замерзла, устала и проголодалась, а он не с того начал.

Но мама не перестала. Она так замерзла, устала и проголодалась, что напустилась на Пучеглазого словно одержимая. Удивляюсь, как это только соседи не начали барабанить в стену — или они предпочли послушать до конца? Тогда они слышали, как она кричала ему, что ей надоело за все отвечать и из кожи вон лезть. И что она в самом деле зла — да, зла — намного сильнее, чем он может себе представить, а она — высказать. Так зла, что способна бросить дом и вместе с тысячами других людей пойти громить проволочные заграждения. Ведь за ними прячут вредоносное, дурацкое, дорогущее вооружение от тех людей, что за него платят и во имя которых прекрасная зеленая планета, где мы живем, вскоре может превратиться в окутанный дымом безжизненный камень.

— А ты твердишь, что оружие охраняет мир! — вопила она. — Мир? Это ты называешь миром? Нельзя быть таким глупцом, Джеральд! И таким слепым! Никакой это не мир. Мир — это безопасность. Мир означает уверенность в завтрашнем дне. А жить как сейчас — все равно что лететь на крошечном аэроплане на высоте шести миль и думать, что ты в полной безопасности, а потом попадаешь вдруг в зону турбулентности, и тебя охватывает ужас, и ты готов душу продать, лишь бы вновь ощутить твердую землю под ногами.

— Ты! — выкрикнула она. — Люди вроде тебя теперь опасны! Такие вот толстокожие, простодушные упрямцы! Продолжай в том же духе! Пусть тебе будет и впредь наплевать, что биллионы фунтов тратятся каждый год на все это ужасное оружие. Продолжай! Не обращай внимания на то, что атомные электростанции могут в любой момент взорваться или дадут течь — еще большую, чем сейчас. Продолжай жить как ни в чем не бывало! Верь правительственным «экспертам», хоть и знаешь, что они постоянно лгут. И постарайся не думать о поколениях детей, вынужденных расти в страхе, что их в любой момент могут взорвать! Продолжай, Джеральд! Ступай домой и сунь голову в бумажный пакет! Продолжай пялиться на свои важные биржевые курсы акций и процентные ставки. И не вздумай вести себя безответственно, бога ради! Пусть тебя не волнует судьба нашей бедной зеленой планеты!

Я крепко-крепко обнимала Джуди, чтобы хоть как-то унять ее дрожь.

— Он не станет кричать на нее в ответ, — шептала я. — Вот увидишь, обещаю. И драться с ней не станет. Он сумеет держать себя в руках и не ударит ее. Он постоянный, предсказуемый и на него можно положиться. Джеральду можно доверять. Он просто сейчас уйдет.

Так он и поступил. Мы не услышали ни единого слова — только как он закрыл за собой дверь, а потом за окном спальни послышались его шаги по садовой дорожке.

На Джеральда можно положиться. Он просто ушел.