Тоня Глиммердал - Парр Мария - Страница 23

— Но разве ты не зарабатываешь достаточно денег уже здесь? — спросила Тоня.

Тогда Клаус Хаген широко раскрывает рот и смеется, сотрясая всё вокруг. Тоне и в голову не приходило, что он умеет смеяться.

— Хорошо, что ты не занимаешься бизнесом, дружочек, — гогочет Хаген. — А то бы осталась без денег. Никогда нельзя успокаиваться на том, что имеешь, никогда. Стоит тебе остановиться — и всё, ты сошел с дистанции.

Тоня Глиммердал стоит перед лощеным богачом, и ей ужасно хочется треснуть его по башке. Важные вещи — это дом и друзья, мама и папа, звуки скрипки и горы, река и море, которое поднимается, — вот это важно. А деньги совсем не важны. Можно даже плавать на теплоходе без денег. Тоня вспоминает, как она разбила окно в кемпинге, и Клаус Хаген забрал все деньги из ее копилки, а коробочку вернул. Дурак!

Когда Тоня с крутейшим пластырем на коленке покидает кемпинг, Клаус Хаген всё еще стоит у окна и улыбается, качая головой. Возможно, он думает, что ему наконец удалось переманить грозу Глиммердала на свою сторону.

Но в этом он, конечно, ошибается.

Тоня сидит за стиральной машиной. Она только что поговорила с Гунвальдом по телефону. Она рассказала ему об овцах и о весне, но это не помогло. Он только блеял что-то в ответ. Тогда Тоня рассказала о Хейди, которая перепрыгнута реку, и Гунвальд тут же положил трубку. Он не может о ней слышать. И он словно бы сохнет, кажется Тоне. Большой, сильный Гунвальд. Тоня так без него скучает, сил никаких нет, и от этого она тихо и отчаянно плачет сейчас за стиральной машиной. О, как же она ненавидит эту Хейди! Это ужасно — ненавидеть так сильно. Тоня Глиммердал переводит взгляд на телефон, пару секунд думает и набирает новый номер.

— Уле, это ты?

Тоня говорит шепотом. Папу лучше ни во что не посвящать, чтобы он потом не виноватился.

— Конечно, я. А ты чего шепчешь?

Тоня еще больше съеживается за стиральной машиной.

— А ты можешь прогулять завтра школу и приехать сюда? — спрашивает Тоня скороговоркой.

— Не вопрос, — отвечает Уле.

Благословенны такие, как Уле, которые не успевают подумать, прежде чем сделать глупость.

— Отлично, — говорит Тоня. — Жду тебя на пристани без четверти одиннадцать.

— Эй, постой, у меня денег нет!

— Скажешь Юну-матросу, что я передавала ему привет. Всё, не могу больше говорить.

— Подожди! — говорит Уле. — А что мы будем делать? Тоня закусывает нижнюю губу и выглядывает из-за машины. На пороге стоит Чайка-Гейр и смотрит на нее подозрительно.

— Придется пойти на твой дурацкий план, — говорит Тоня. — Мы похитим у Хейди собаку.

Наутро у Тони болит живот, но, не обращая на это внимания, она делает всё что всегда: мажет тресковую икру на бутерброды, болтает с папой, чистит зубы, закидывает на спину рюкзак и стремглав несется к мосту, где ее ждет школьный автобус с Лизой-шофершей за рулем. Но когда они въезжают в центр и Лиза включает сигнал, что они будут поворачивать на Барквику, Тоня говорит:

— Выпусти меня здесь сегодня. Спасибо.

Лиза удивленно поворачивается к ней:

— Ты не поедешь в школу?

— Нет, сегодня не поеду.

— Ты заболела?

— Нет.

— Тебе надо к зубному?

— Нет.

— Прогуливаешь?

— Это как посмотреть, — отвечает Тоня.

Лиза останавливает автобус, но не открывает дверей. Ее работа, напоминает она Тоне, — доставить учеников в школу. Хотят они того или нет. Что скажет Дагни, когда узнает, что Тоня прогуляла школу? Если уж говорить начистоту, Тоне до лампочки, что скажет Дагни. Тоня подходит к Лизе и встает прямо перед ней.

— Это первый и последний раз в истории человечества, когда Тоня Глиммердал прогуливает уроки. Даю честное слово, — говорит она.

И серьезно протягивает руку Лизе.

— Хорошо, иди, Тоня-Грохотоня, — вздыхает Лиза и открывает двери.

Позже Тоня часто жалела, что Лиза открыла двери и выпустила ее из автобуса.

— Матрос сказал, ты дождешься — он протащит тебя под килем корабля. Он говорит, что они разорятся из-за тебя, — сообщил Уле, спустившись вприпрыжку по трапу в своих широченных штанах.

— Когда я вырасту и разбогатею на продаже снегокатов, я с ними за всё рассчитаюсь, — объясняет ему Тоня.

Чтобы их никто не увидел, им приходится подниматься обратно вдоль по берегу. Они идут медленно. Штанины Улиных брюк промокают почти сразу, но он не жалуется. Он говорит не закрывая рта, обо всем подряд.

— Черт, весной здесь всё по-другому!

Тоня слушает вполуха. Ну вот что она затеяла, а? И почему жизнь ничему ее не учит?

Самое сложное в их плане — проскользнуть незамеченными мимо домика Салли. Тетя Эйр научила Тоню, что можно свернуть с дороги и обойти зеленый домик с тыла. Там есть лаз в густой ограде из шиповника. Но надо быть готовым, что обдерешься о шипы. Это неизбежно.

— Этим путем стоит пользоваться только в чрезвычайной ситуации, — говорит тетя Эйр.

— И поскольку жизнь тети Эйр — сплошная чрезвычайная ситуация, то она почти всегда лазит через шиповник, — добавляет тетя Идун.

Тоня с Уле тоже в чрезвычайной ситуации, поэтому они, не пикнув, пролезают сквозь шиповник Салли, хотя несколько раз царапаются очень основательно. А потом стрелой перелетают мост, как два буйнопомешанных зайца. Тоню тошнит. Непонятно, дурно ли ей от страха перед собакой или перед ее преступным похищением, но чувствует она себя чертовски худо.

— Слушай, а ты правда вообще-то боишься собак? — спрашивает Уле.

— Да.

— Тогда ты очень храбрая, — с уважением говорит Уле, — раз все-таки решила похитить собаку.

— Я не такая храбрая, — уточняет Тоня.

— Так это я буду похитителем? — спрашивает Уле. Тоня кивает. Уле пожимает плечами: не проблема, ему увести собаку — раз плюнуть. Можно подумать, он только тем и занимается, что каждый день уводит чужих собак.

Они ползком подбираются к хутору Гунвальда с задней стороны. Увидев наконец собаку, Уле понимает, почему Тоня имеет такой бледный вид. Черная шерсть переливается на солнце, пес рычит.

— Bay, — шепчет Уле. — Будь у меня такой песик, ко мне бы никто не сунулся.

План очень прост. Они лежат в засаде за каменной оградой и ждут, пока Хейди не уйдет в горы, в хлев, в кемпинг или куда ей там приспичит. Тогда они подкрадываются к флагштоку, отвязывают собаку и уводят ее на хутор Тони. Там они прячут пса в дровяном сарае и шантажируют Хейди. Как именно они это делают, Тоня еще не продумала, потому что голова ее была занята страшной собакой.

— Мы напишем письмо, — говорит Уле. — Вырежем из газеты буквы и наклеим на бумагу: «Верни хутор Гунвальду — или пришьем собаку».

— Мы не будем убивать собаку, мы просто будем ее прятать, пока Хейди не сдастся.

— Но написать-то мы можем? — настаивает Уле.

— Нет! — возражает Тоня.

— Ты ни черта не смыслишь в шантаже. Резиновые перчатки хоть у тебя есть? А то мы будем выглядеть как последние придурки, если оставим везде свои отпечатки.

Это хорошо, что им есть о чем подумать, потому что Хейди не торопится уходить. Уле заводит длинные рассуждения о масках и пистолетах, но тут дверь дома наконец открывается. Тонино сердце, кажется, вообще перестает биться. «Всё, Гунвальд, начинается», — успевает подумать она.