Само собой и вообще - Нёстлингер Кристине - Страница 17

А Вильма сказала мне, что за несколько недель, прожитых в новой квартире вместе с папой, она открыла в нем черты, о которых и не подозревала все три года их знакомства. Судя по тону, эти черты ее не очень-то обрадовали. Я сильно удивился, узнав, что они с папой «близко» знакомы уже три года, и сказал об этом Вильме. После этого мы долго говорили о ее отношениях с папой. Бедная Вильма испытывает сильнейшее чувство вины перед мамой. Она заверила меня, что целый год не поддавалась на папины ухаживания, потому что не хотела ставить под удар семью с детьми. И только когда ей стало ясно, что брак моих родителей все равно дышит на ладан, она перестала испытывать угрызения совести.

Но вернемся к маме и к моему визиту в магазин.

Я подождал перед магазином, пока внутри не осталось покупателей. Ждать пришлось довольно долго, потому что эти дуры-клиентки не просто покупают пару клубков шерсти, они еще листают журналы по вязанию, просят маму нарисовать им выкройку и объяснить, как вязать узор. Так может продолжаться целую вечность. Наконец магазин опустел, и я вошел внутрь. Мама старательно делала вид, будто между нами ничего не произошло и все супер-о’кей. Я отвечал тем же. Потом из квартиры в магазин спустился Шустрик, который никак не мог справиться с задачей по арифметике. Я объяснил ему решение, а когда закончил, в магазине снова была покупательница. А вслед за ней приперлись еще две. Тогда я ушел, потому что не имело никакого смысла сидеть там и смотреть, как мама растолковывает им вязание узоров. Но теперь, по крайней мере, я точно знаю: мама на меня не сердится!

Папа — очень хороший человек. И Вильма — очень хороший человек. Но еще, глядя на папу и маму, я понял, что два хороших человека не обязательно будут гармонировать друг с другом. И с каждым прожитым здесь днем мне становится все яснее: из папы и Вильмы тоже не получается гармоничной пары. В первые вечера после моего переезда они великолепно владели собой, но теперь, когда, так сказать, снова настали будни, они этим больше не утруждаются. А пьесу, которую они разыгрывают, я выучил еще дома. И в некоторых сценах вполне мог бы суфлировать!

Папа говорит: «Ну, главное, у мадам есть причина поворчать!»

Вильма говорит: «А чего ты злишься? Посмотри хоть раз в зеркало на свое лицо!»

Папа говорит: «Мое лицо — это мое личное дело!»

В этом месте, если бы Вильма забыла текст, я мог бы продолжить: «Но только до тех пор, пока я не обязана на него смотреть!»

А потом папина реплика: «Ладно, могу уйти, раз тебе мое лицо мешает!»

И еще раз за Вильму: «Ну, здорово! Нашел наконец причину для ухода!»

И вот я теперь думаю: что же я могу вынести из этих новых наблюдений за семейной жизнью?

Что все мужчины и женщины, когда ссорятся, употребляют одни и те же слова? Или что мама с Вильмой — психологические близнецы?

Наверно, мне надо испробовать затычки для ушей! Но они страшно раздражают. Однажды, еще дома, я заткнул уши затычками, потому что Карли на всю громкость врубила романтическую попсу, прямо как на стадионе. Затычки, конечно, заглушают окружающие шумы, зато человек начинает очень хорошо слышать самого себя, а это ужас как противно. Во мне что-то стучало и шуршало, тикало и шелестело, звенело и ворчало. Наша Бабушка, которая всегда спит с затычками, потому что живет на шумной улице, сказала, что это пройдет, это только сначала трудно, а через несколько дней я привыкну к своим внутренним шумам и перестану их слышать. Но тогда я бы и Шустрика выдержал! И можно было не переезжать к папе и не расстраивать маму до такой степени.

Мало-помалу мне все это начинает надоедать! Полчаса назад вернулся домой папа, десять минут назад — Вильма. И что мы имеем? Ну, догадались? Правильно, ссору! Потому что Вильма позвонила папе в офис и попросила его по дороге домой купить колбасы и пива, поскольку ей пришлось задержаться сверхурочно. Папа отказался идти в магазин и еще возмущался, что ему придется ехать домой на трамвае. Дело в том, что обычно Вильма заканчивает работу раньше папы и заезжает за ним на своей машине. Они оба считают своим долгом беречь окружающую среду и не загазовывать понапрасну воздух двумя машинами.

Вильма как молния ворвалась в квартиру и сразу предложила всесторонне обсудить папино поведение. Но папа сказал только:

— Да не нервничай ты так! Пойдем лучше в ресторан. Ну такой уж я, не люблю ходить по магазинам.

— Да уж! Ты настоящий мачо, черт возьми! — прошипела Вильма.

Папа в очередной раз сказал:

— Ну, главное, у мадам снова есть причина поворчать!

За этим последовали «кислое лицо» и «личное дело», которым является кислое лицо, а потом — что он мог бы уйти, если ее не устраивает его лицо, а потом — как это здорово, что он наконец нашел причину для ухода.

И тут папа ляпнул:

— Ну ты, корова, да послушай меня хоть разок!

Те же самые слова, какие он сказал маме, когда они ссорились из-за меня, Бимса и вызова в школу, и с той же самой интонацией!

Вильма — просто невероятно — ответила на это:

— Послушать? Да как же можно требовать этого от коровы?!

Может, Вильма брала уроки у моей мамы?

Не мало-помалу, а безумно быстро мне все это надоело окончательно!

Последняя точка над «i» была поставлена, когда ко мне в комнату заглянула Вильма. Уже в плаще. Этим она отличается от мамы. Мама после ссоры всегда оставалась дома, подавленная и печальная, а Вильме, наоборот, хочется светской жизни.

— Ани, скажи, пожалуйста, твоему отцу… — начала она.

Но я прервал ее:

— Я вам все равно не курьер!

Скорее всего, она не поняла, что я имею в виду. Но по крайней мере подождала столько, сколько мне понадобилось, чтобы побросать в сумку самые необходимые вещи. Потом Вильма отвезла меня на новую квартиру к маме. По дороге она сказала, что ей ужасно жаль, что все так вышло. Я уверен, она сказала это всерьез. Как и то, что я могу в любое время вернуться. Даже если папа однажды уйдет, и Вильма будет жить в квартире одна. Она, по-видимому, считает такой исход возможным! Во время разговора до меня вдруг дошло, что я, по существу, поселился на квартире вовсе не у папы, а у Вильмы. Квартиру снимает она. По-моему, невероятно тактично, что она ни разу этого не подчеркнула. Если бы я это знал, то никогда бы не попросился к ним жить!

Мама чуть не заплакала, когда открыла дверь и увидела меня. Ей еще нужно было пришить рукава и воротник к какому-то пуловеру, но она махнула на это рукой и взялась печь в честь моего «возвращения на родину» бисквитный рулет.

Карли, бессовестная, объявила, что она выиграла наше пари. Хотя мы, во-первых, вовсе и не спорили, а во-вторых, я пришел добровольно, мама не тащила меня домой силой.

А Шустрик изо всех сил старается стать мне пристойным соседом. По комнате он ходит на цыпочках. Только умудряется при этом опрокинуть большую банку со стеклянными шариками. А когда ему удается провести тихо целых две минуты, он гордо объявляет:

— Смотри, ради тебя я молчал целый час.

Серьезные намерения

Рассказывает Шустрик

Мама обещала подарить мне на день рожденья роликовые коньки. Но на самом-то деле они мне просто вообще не нужны. Там, где мы теперь живем, перед домом на роликах не покатаешься. Там ходит слишком много людей и ездит слишком много машин. И парка, где можно покататься, поблизости нет. В том парке, который есть, дорожки посыпаны гравием. Само собой, мне просто вообще не нравится здесь жить! Во всем огромном доме нет ни одного ребенка. А детей, которые живут в соседних домах, я не знаю. И не знаю, как с ними познакомиться. Они не играют перед своими домами, как там, где мы жили раньше.