Бабушка! — кричит Фридер - Мебс Гудрун - Страница 6

— Да отстань ты от меня ради бога, внук! — ворчит бабушка, чистя морковь. — Говорить по-иностранному! Еще чего не хватало! Я разговариваю так, как у меня язык присобачен, и точка.

— Присобачен — так не говорят, — возражает Фридер, хватает морковку, которую бабушка еще не успела почистить, и высоко подбрасывает ее.

— А я вот говорю, — отвечает бабушка, ловит морковку и начинает ее чистить. — А теперь давай, шагай из кухни, да пойди поиграй. И не приставай ко мне. Мне нужно готовить, ты меня понял?

Фридер вздыхает, кивает и выходит из кухни. Он идет в свою комнату. Когда бабушка готовит, тут уж ничего не поделаешь. К сожалению. Никогда и ни за что она не будет говорить с ним по-иностранному. А ему так хочется! Поговорить бы хоть разочек по-другому, не так, как всегда! Но только он совершенно не знает, как это — говорить по-иностранному.

Фридер садится на корточки и берет с кровати плюшевого мишку.

— Мишка, — спрашивает он, — ты можешь говорить не по-нашему?

И трясет мишку так и сяк. Тот рычит по-медвежьи. Он всегда так делает, если его потрясти.

— Это не по-иностранному, глупый ты! — ругает Фридер мишку. — Скажи еще что-нибудь.

И снова трясет его. Мишка опять рычит, на этот раз очень долго, но и только.

— От тебя никакого толку, — вздыхает Фридер и снова кладет мишку на кровать.

Фридер обводит взглядом свою комнату. Кто еще сможет поговорить с ним по-иностранному?

Юла! Если ее запустить, она будет издавать звуки.

Фридер берет юлу, ставит ее на пол и аккуратно заводит. Юла звенит, начинает вращаться, и слышится «Зурррр… зум-зум-зум-зум-зум» — такая у юлы музыка.

— Это я все уже знаю, — мрачно ворчит Фридер. — Это тоже не по-иностранному. А просто юла поет.

Фридер дожидается, пока юла остановится, и ногой пинает ее подальше. Под кровать. От юлы тоже никакого толку. Она умеет говорить только по-своему.

Никто не может сказать ему, как говорить по-иностранному! Совсем-совсем никто!

И музыкальная шкатулка тоже не может. Ее даже спрашивать не нужно. Фридер и так знает, что она скажет. Он тянет за маленький шнурок, и шкатулка начинает петь: «Братец Якоб, братец Якоб, спишь ли ты, спишь ли ты…». Это колыбельная песня, и поется она совсем не по-иностранному. Это любому младенцу ясно.

По-иностранному — значит так, чтобы было ничего не понятно. И это должно звучать красиво.

Фридер вздыхает. Как хочется сказать что-нибудь по-иностранному… Но в голову ничего не приходит. Ничего иностранного. Фридер чувствует только голод. Подошло время ужина. И уже давно.

Фридер распахивает дверь и кричит:

— Я голодный!

— Руммельдибумм! — раздается в ответ. Фридер прислушивается. Что это?

Но тут снова слышится:

— Руммельдибумм!

Фридер напряженно слушает. Это голос бабушки, он его всегда узнает. Только что это с ней такое?

— Бабушка? — зовет он испуганно, — бабушка, это ты?

— Кики! — слышится из кухни, и Фридер мчится туда. Может быть, бабушке плохо? Она так странно говорит… Она никогда еще так не говорила.

Бабушка стоит в кухне, стол накрыт для ужина. Всё как всегда.

— Что с тобой, ба? — спрашивает Фридер и испуганно смотрит на нее.

Бабушка ставит на стол миску, которую держала в руке, и говорит:

— Мампф-пампф!

Потом призывно похлопывает по стулу Фридера и говорит:

— Дадада!

И смотрит на Фридера. А Фридер смотрит на бабушку. Что с ней стряслось? Может, она сошла с ума?

— Дадада! — снова говорит бабушка, снова хлопает по стулу, а потом садится, кладет себе на тарелку хорошую порцию картофельного пюре и моркови и безмятежно принимается за еду.

— Мампф-пампф эббеле блууси! — говорит она и довольно гладит себя по животу.

И повернувшись к Фридеру, снова повторяет:

— Дадада! — и смотрит на его стул.

Фридер стоит, будто оцепенев. Такой он бабушку никогда еще не видел. Может, у нее чего-нибудь болит? Горло или еще что-то? Но на вид она совершенно здорова, она ест, она улыбается… и вдруг Фридер понимает. Бабушка говорит по-иностранному! С ним!

Одним прыжком он плюхается на свой стул, быстро накладывает себе пюре и ухмыляется бабушке:

— Мампф-дампф?

Бабушка усмехается в ответ, качает головой и говорит:

— Мампф-пампф! Маааампф-паааампф!

И Фридер повторяет:

— Мампф-пампф.

— Кики! — смеется бабушка и кивает.

Потом она говорит: «Блуууси!», и Фридер тоже говорит: «Блуууси» и начинает есть.

Он любит картофельное пюре. И морковку тоже.

— Кинкель-бринкель? — спрашивает он, показывая на морковь.

— Кики! — смеется бабушка.

— Блуууси, — смеется Фридер.

— Шнодд тирфраци-клатци бумм, — говорит бабушка и накладывает себе еще пюре.

— Тектектек, — говорит Фридер, наморщив лоб, и тянет миску с пюре к себе.

— Ха? — спрашивает бабушка, а Фридер, покачивая указательным пальцем, отвечает:

— Тектектек! Эле ибибиб!

— Кики! — говорит бабушка. — Улебумм ибибиб!

А потом хватает миску и вычерпывает из нее остатки пюре.

Фридер хихикает, водружает на гору пюре морковь, а потом запихивает все это себе в рот, огромными порциями.

Бабушка делает то же самое.

— Блуууси! — тянет она и улыбается Фридеру.

— Блуууси! — улыбается он в ответ.

Весь ужин Фридер и бабушка говорят только по-иностранному. Один лучше другого. До тех пор, пока бабушка не говорит:

— Все, внук, я устала!

Тут Фридер прыгает ей на колени, чмокает в щеку и шепчет в ухо:

— Милая, милая Бабалаламамалала!

— Ладно уж, ладно, — вздыхает бабушка и начинает убирать со стола. — Внучочоок!

— А завтра мы снова будем говорить по-иностранному, бабушка? — кричит Фридер и ставит миску из-под пюре в раковину.

— Ну, если я до завтра не разучусь, — говорит бабушка и кладет миску из-под моркови туда же.

Привидения

— Бабушка! — кричит Фридер и дергает бабушку за юбку. — Бабушка, я еще совсем не хочу спать. Расскажи мне что-нибудь страшное!

— Да отстань ты от меня ради бога, внук! — ворчит бабушка. — День был длинный, теперь пора отдохнуть. Закрывай глаза — и точка. И чтоб я больше ни звука не слышала!

— Ну, бабушка, — ноет Фридер и прыгает на кровати, — я же совсем не устал! Расскажи что-нибудь страшное, ба! — жалобно просит он. — Я очень люблю истории о привидениях!

— А я очень люблю детей, которые уже спят, — говорит бабушка, накрывает Фридера одеялом, чмокает его в щеку и выходит из детской.

Остановившись у двери, она добавляет:

— А теперь, сердце мое, давай уже спать и спокойной ночи, завтра ведь снова наступит новый день.

Бабушка выходит из полутемной комнаты, а Фридер лежит в кровати и сердится. Спать! Но он ведь совершенно не устал. Нисколечко. И глаза совсем не хотят закрываться. Вот всегда надо спать!

А если ему хочется не спать, а чего-нибудь страшного?

Чтобы было как на ярмарке в павильоне ужасов. Там тоже темно, слышится зловещее постукивание костей, отовсюду доносится «Ху-ху-хууу» и привидения ходят-бродят совершенно по-привиденчески. Посмотришь, послушаешь — и становится жутко до дрожи.

Но там не нужно по правде бояться, потому что на самом-то деле никаких настоящих привидений нет. Только выдуманные. Или такие, которые сделаны, они только на вид как настоящие.

«Вот если бы сейчас в мою комнату пришло привидение, — мечтает Фридер, — я бы ему двинул кулаком прямо в привиденческое брюхо — и точка. И пожалуйста — оно валяется на полу. Или натяну скатерть на голову — ту, которая лежит в кухне на столе, стану маленьким привидением и буду пугать большое привидение. Наступлю ему на ногу и еще завою, да погромче. У меня это здорово получается!»

И Фридер немедленно пробует повыть: