Моя жизнь - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг - Страница 31

Элсворт был большей частью занят производством наблюдений над атмосферным электричеством в проходимых нами областях. Эти наблюдения велись по просьбе Института Кюри в Париже при помощи особых приборов, временно предоставленных нам для этих целей. Первоначальным намерением Элсворта, когда затевалась экспедиция, было помогать Рисер-Ларсену по аэронавигации. Он приехал на месяц раньше меня в Осло, чтобы пройти специальный курс для усовершенствования в штурманском деле, знакомом ему уже раньше. Когда мы прибыли на Свальбард и увидели полное распадение организации экспедиции, Элсворт выказал достаточно великодушия, чтобы не вмешиваться в эти дрязги, и всецело посвятил себя наблюдениям атмосферного электричества, сумев, впрочем, быть полезным во всех отраслях.

Навигационные расчеты, конечно, отнимали не все время у Рисер-Ларсена. Изрядную часть времени он проводил в отделении капитана у Нобиле и у меня, отсчитывая показания силы ветра и указателей дрейфа, а также показания других приборов, которыми пользовался при своих расчетах. Для всех нас было счастьем, что Рисер-Ларсену приходилось проводить здесь часть своего времени, и это станет ясно, когда я расскажу сейчас о вышеупомянутых мною случаях.

Один из моих товарищей по экспедиции на Южный полюс находился со мною на борту «Норвегии». То был Оскар Вистинг, один из лучших людей, какие когда-либо жили на свете. Вистинг стоял у руля высоты, понятно, под контролем Нобиле. Последний просил Вистинга передать ему руль, чтобы «чувствовать» равновесие дирижабля. Вистинг отошел в сторону, и Нобиле взялся за руль. Представьте же себе мой ужас, когда я увидел, что Нобиле, стоя спиной к направлению движения, несколько раз небрежно повернул штурвал. «Норвегия», повинуясь рулю, пошла носом книзу, прямо на лед. Так как я сидел, глядя прямо перед собою, то увидел, что мы быстро приближаемся к поверхности льда. Я посмотрел на Нобиле, но он, по-видимому, не сознавал происходившего. У него был такой вид, словно мысли его где-то отсутствовали. Я не сказал бы ничего, даже если бы мы «треснулись» сейчас об лед, так как во все время полета строго придерживался своего положения начальника экспедиции, всецело предоставив маневрирование дирижаблем Нобиле, ибо ему в качестве капитана это право принадлежало по морским и воздушным законам.

Однако Рисер-Ларсен не так строго придерживался этих правил. Это было для нас счастьем, так как иначе никто бы из нас не вернулся, чтобы рассказать о происшедшем. Дирижабль хорошим ходом шел вниз, прямо на неровный лед под нами. Еще миг — и мы разбились бы вдребезги. Рисер-Ларсен понял опасность. Нобиле, по-видимому, ее не сознавал и по-прежнему пребывал в состоянии какого-то столбняка. Рисер-Ларсен одним прыжком подскочил к рулю, отшвырнул Нобиле в сторону и круто повернул руль. Гибель была так близка, что мы кинулись смотреть в окна гондолы, не ударилась ли о лед кормовая моторная гондола. На наше счастье, этого не случилось, хотя не хватало каких-нибудь нескольких дюймов.

Совершенно то же самое, но с одним изменением, повторилось еще раз в течение этого полета. Рисер-Ларсен опять заметил, что мы идем прямо на лед. На этот раз он громко крикнул Нобиле, чтобы тот выправил руль высоты. Нобиле подскочил, словно разбуженный от глубокого сна. Он автоматически выполнил приказание Рисер-Ларсена и раза два повернул штурвал в обратном направлении. Мы избежали столкновения со льдом, так как «Норвегия», повинуясь рулю, начала снова подниматься.

Третий случай был следующий: летя уже к югу, «Норвегия» попала в густой туман. Это, понятно, ставило нас в чрезвычайно опасное положение. Принимая во внимание скорость хода в 80 километров в час, небольшого изменения в равновесии дирижабля, могущего вызвать наклон его вперед, было бы достаточно, чтобы мы пошли прямо вниз на лед. Нобиле сейчас же предпринял единственное, что было возможно. Он повернул руль высоты, чтобы подняться над туманом, но сделал это с лихорадочной быстротой, не сообразуясь с давлением газа. Мы сейчас же поднялись на огромную высоту. Тут Нобиле вдруг «проснулся». Мы достигли такой высоты, что внешнее давление атмосферы значительно убавилось, вследствие чего давление газа изнутри стало грозить разрывом газовместилищ. Тогда Нобиле предпринял отчаянную попытку повернуть «Норвегию» носом книзу, но последняя не послушалась руля. Нобиле совсем потерял самообладание. Он стоял, плача и ломая руки, и кричал: «Бегите скорее вперед!» Трое из наших норвежцев пробежали вперед по килю под газовместилищами, и благодаря их тяжести нос опустился.

Одного четвертого случая, происшедшего в течение этого полета, было бы вполне достаточно, чтобы доказать, насколько ложно утверждение Нобиле, будто он один являлся главным руководителем всей экспедиции. Здесь мне снова приходится дать краткое пояснение читателю. У штурманов имеется термин «линия положения». Это бесконечная линия, и штурману известно только ее направление. Судно может находиться в любой точке на этой линии, но штурману эта точка неизвестна, пока он несколько часов спустя не определит новую «линию положения» посредством нового наблюдения. Точка пересечения этих двух линий и даст ему точное географическое положение на карте. Пока не произведено второе наблюдение и не определена точка пересечения, штурману неизвестно местонахождение и неизвестен курс, которого ему необходимо держаться, чтобы достигнуть места назначения. Иными словами, «линия положения» не говорит о том, какой шаг следует в дальнейшем предпринять по кораблевождению, пока не будут получены другие дополнительные данные. Все это относится, конечно, к азбуке штурманского дела.

В самом конце нашего полета, когда наши вычисления показывали, что мы приближаемся к северному побережью Аляски, Нобиле спросил Рисер-Ларсена, каковы наши дела и близки ли мы к нашей цели. Рисер-Ларсен отвечал: «Я только что определил „линию положения“» Он провел карандашом на карте прямую линию и сказал Нобиле «Мы находимся сейчас на этой линии». Нобиле с радостью ответил: «Великолепно! Теперь держите курс на мыс Барроу».

Даже новичок в штурманском искусстве уж наверно бы не высказал такого бессмысленного замечания. И в самом деле, как можно было «держать курс на мыс Барроу», прежде чем следующие наблюдения указали бы Рисер-Ларсену, где именно мы находимся на «линии положения». Итак, Нобиле, выступающий ныне в качестве вдохновителя и руководителя всей экспедиции, был столь несведущ в элементарных основах навигации, что мог ставить такие идиотские вопросы!

Здесь я должен упомянуть о бессмысленных россказнях, распространявшихся итальянской прессой. Газеты, между прочим, сообщали, что итальянцы исполняли всю работу, в то время как норвежские участники экспедиции лежали и спали. В действительности, никто на борту не имел возможности хотя бы изредка забыться на несколько часов беспокойным сном, зато один участник экспедиции спал больше всех, и это был сам Нобиле. Что касается работы, то я был единственным безработным членом экспедиции в том смысле, что пальцем не двинул для выполнения какой-либо физической работы. Как я уже раньше говорил, моя обязанность состояла в том, чтобы неусыпно наблюдать и сохранять голову ясной. Единственной моей работой были географические наблюдения. У Элсворта же со своей стороны было достаточно работы с наблюдениями над электричеством. Рисер-Ларсен выполнял обязанности судоводителя, а Вистинг и Хорген всецело несли ответственность за работу рулей. Нобиле несколько раз брался за руль для проверки равновесия дирижабля, но при этом, как я рассказывал выше, подвергал опасности всю экспедицию. Капитан Готвальд был занят на станции радиотелеграфа, а доктор Мальмгрен [52] делал метеорологические наблюдения.

Другая глупая история, пущенная в обращение итальянской прессой, гласит, что экспедиция «Норвегии» так разделилась из-за вражды, что напоминала два неприятельских лагеря. Ничто не могло быть дальше от истины, чем это утверждение. Я уже говорил о дружеском расположении, выказываемом нам пятью итальянскими механиками, а также о моем личном высоком о них мнении, разделяемом моими товарищами. Во время самого полета не было и следа какого-либо недоразумения, могущего нарушить наше доброе сотрудничество. Даже удачное вмешательство Рисер-Ларсена, когда Нобиле растерялся, нисколько не повлияло на царившее среди нас доброжелательное настроение. Находясь в воздухе и во время опасных моментов полета над местностями, казавшимися на взгляд Нобиле любопытными, но мало привлекательными, он являлся олицетворением кротости и смирения. Хотя он страшно важничал перед отлетом со Свальбарда и хвастался без меры по прибытии в Аляску, он ни разу не пытался проявить своего величия во время самого полета.