Ночью в дождь... - Колбергс Андрис Леонидович - Страница 50

Лежит там лишь полуось с подшипником. Недолго бывшие в употреблении.

— Я же сказал, что тут ничего нет! Что вы вообще ищете! Опять кто-нибудь сбежал из колонии? — сердито спрашивает Винарт Кирмуж.

— А это? — Ивар кивает в сторону багажника и начинает писать протокол осмотра.

— В воскресенье я был на толкучке в Шяуляе. Там и купил, да поленился выгрузить из багажника. Ездить за неделю пришлось много и машину в гараж не ставил. — Увидев, что Ивар записывает, он, однако, начинает беспокоиться. — Между прочим, эти детали я купил не для себя, а для Ходунова. Послезавтра он с семьей выезжает на отдых в Татры, поэтому и просил меня подготовить машину к поездке. На вашем месте я к этому генератору даже притрагиваться не стал бы. Вы, конечно, понимаете, о каком Ходунове я говорю. Если не верите, спросите у майора Будулиса, он подтвердит! На сей раз — не тот случай, когда следует усердствовать. Что? Вы меня даже задерживаете? Да у вас не все дома! Извините, конечно, за выражение…

Потом он пытается выяснить, почему его задерживают, и, не получив ответа, упрямо замолкает. За руль его белых «Жигулей» садится Саша.

— Знакомое здание? — спрашиваю я его, когда мы останавливаемся возле управления милиции.

— Не имел чести бывать здесь.

Саша с Вилманисом покидают нас — им надо хоть немного вздремнуть. Потом они позвонят Спулле и начнут подготовку к обыску на хуторе «Ценас». Тянуть с этим нельзя. Нетрудно догадаться, что оттуда придется везти много всего, поэтому надо позаботиться о транспорте и помещении, чтобы все это разместилось более или менее наглядно. Ивар тоже отпрашивается на полчаса.

Из-за того, что Винарта Кирмужа взяли так быстро, я еще не обдумал план допроса, поэтому позволяю ему рассказывать о своей жизни вообще. О судимости, о заключении… Доволен ли работой, кто его друзья? Посмотрим, что именно он попытается скрыть из того, что знаю я.

Судя по его разговору с Иваром на контрольном пункте, он будет держаться упорно, вызывающе.

Слушать мне интересно — стараюсь понять, за кого он хочет себя выдать. Нет, имя называет настоящее и местожительство тоже настоящее, большая часть биографии также соответствует действительности, но, как только подходим к вопросу: «Кто же ты?», всякий раз у него наготове какой-нибудь козырь.

Однажды мне довелось быть на судебном заседании, где допрашивали квартирного воришку. Руководствуясь материалами дела, судья спросил его: «Как вы были одеты?» Во время суда на нем был серый ватник, который он получил в изоляторе.

В глазах парня за барьерчиком на скамье подсудимых вспыхнуло презрение. Он, ответчик, возомнивший себя патрицием, почти с отвращением смотрел на судью и заседателей — плебеев, на их обыденные приличные, но скромные костюмы и галстуки.

— Я всегда одевался фирменно!

— Конкретнее, пожалуйста!

— В соответствии с временем года. Летом я носил белую курточку. Супер-модель — три продольные линии по рукавам, на спине красные буквы «Marlboro». У меня были одни простые джинсы «Wrangler», а другие — вельветовые «Ted Wiljams». Это редкая фирма, думаю, что вторых таких в Риге нет. Туфли за восемьдесят рублей. На шее — золотая цепочка с моим знаком зодиака, на левой руке — серебряная цепочка с пластинкой автогонщика и золотые часы. Девушки, с которыми я встречался, тоже всегда были одеты фирменно…

— О девушках можете не рассказывать, продолжайте о себе.

— На осень я купил пиджак из темно-зеленой кожи. Бразильский. Фирмы «Harlou». К нему соответственно все остальное. В таком виде, как вы, я не ходил. (Понимай: мне было бы стыдно таким ходить.)

На его совести было несколько краж, поэтому он не мог не сознавать, что столь вызывающее хвастовство повлияет на меру наказания: отношение этого тунеядца к жизни и его благополучие вызовут у людей справедливое возмущение и подозрения, что некоторые его кражи остались нераскрытыми (преступления, которые рассматривались в суде, не свидетельствовали о том, что он загребал тысячи, без которых столь роскошная жизнь невозможна). Окончания заседания суда я в тот раз не стал ждать и не могу сказать, разоблачили судьи его ложь или нет. Но я знал, что это ложь, — я был в его квартире во время ареста и видел разворошенную постель с грязными измятыми простынями за пестрой ситцевой занавеской, кроме него, в комнате проживала старая тетка или какая-то другая дальняя родственница. Видел я также, как из-под кровати вытащили чемодан, набитый крадеными вещами, и его собственные нехитрые пожитки — их можно было надеть сразу все и рассовать по карманам. Да, среди вещей было кое-что модное, но не столь роскошное, какое могут себе позволить лишь спекулянты. Не было там ни золота, ни серебра, ни «Wrangler».

Вещи, которые он перечислял суду, были выдумкой, у него их никогда не было, он всего лишь нацеливал на них свою жизнь, как на далекий, едва видимый свет маяка — ни на что другое он свою жизнь сориентировать не умел, не хотел или не видел в том смысла. Куртка «Marlboro» и пиджак «Harlou» были его путеводными звездами, к которым он стремился и шел, не разбирая дороги. Окончил девять классов, его интересовала лишь внешняя оболочка жизни, а то, что у нее есть и содержание, до его сознания даже не доходило. Откуда только берутся такие убогие людишки, их идеал — рай с молочными реками и кисельными берегами, в котором порхают ангелы, одетые в вельветовые брючки, а с неба падает американская тушенка и льется какао фирмы «Hersley».

Лгал он убедительно и нагло, и если бы этого требовала мода, то он выдал бы за свой даже орден Меркурия, которым наградили почтового голубя: птица преодолела почти восемьсот километров, пролетев из Дании до Англии, и доставила важное секретное сообщение. И все же слушать эту ложь было полезно — ведь он рассказывал о том мире, в котором хотел бы жить. Когда я слушал его, у меня мурашки по телу бегали: такой не остановится в выборе средств. И еще одна мысль сверлила — если мы не одолеем его, то он одолеет нас!

А каким свой мир разрисует мне Винарт Кирмуж? И какое место он отведет в нем себе? Будет ли мир вращаться вокруг него, или он будет вращаться вокруг этого мира?

— Я хотел бы позвонить, с вашего разрешения, — Винарт протягивает руку к трубке.

— К сожалению, я не могу вам этого позволить.

— Смешно! — обиделся он.

— А разве у нас тут, как в комнате кривых зеркал?

Он еще колеблется, не знает, какой способ защиты избрать — пассивный или активный. Пассивный — не позволяет самоуверенность: он хороший мастер, знаток своего дела, знакомства с ним добиваются, и, наверно, он уже не ремонтирует машину любому и каждому. Клиент, по его мнению, должен быть если уж не столпом общества, то хотя бы его подпоркой. И прежде всего потому, что с рядового владельца «Жигулей» много не сдерешь — после покупки машины у него еще полно долгов, и хотя копейки он не считает, однако учитывает каждый рубль, потому что семейный бюджет переведен на положение строжайшей экономии.

А вот с живущими на широкую ногу можно вести себя свободнее — ведь они живут, как правило, не на зарплату, а на дополнительные доходы, удел которых — таять скорее, чем тают деньги, заработанные нелегким трудом. Живущих на широкую ногу обычно не интересует стоимость нужной им детали, они лишь спрашивают: «Вы сможете достать?» И сами ориентируются на цену черного рынка, как будто не существует ни автомагазинов, ни государственных прейскурантов. Особый интерес для таких людей представляет лишь качество работы, а умелые руки Винарта обеспечивали его всегда — он лучше проторчит под машиной лишний час, но добьется своего: сорвавшиеся с места «Жигули» его клиента не сможет обогнать никто.

— Скажите, по крайней мере, почему меня задержали, — Винарт нервничает не на шутку. — Среди ночи тащите сюда… За что?

— Генератор, кажется, был в употреблении.

— Ну и что? Новые на толкучке не продавали.

— Где, по-вашему, такой, почти новый генератор мог раздобыть человек, который продал его вам?