Ночью в дождь... - Колбергс Андрис Леонидович - Страница 41

Самое ужасное, что я таким дурачком уже не способен быть! Однажды я неожиданно для самого себя понял, что завидую ему. Все мы — словно тяжелые чугунные маховики, которые однажды запустили и они уже не в состоянии остановиться, разве что оси повыскакивают из гнезд или от удара они рассыплются на куски. Десятки нитей связывают нас с занимаемой должностью, комфортом, признанием, привычками, и чем дольше мы живем, тем меньше мы способны и желаем порвать их. Над этим инженером-простачком я про себя посмеиваюсь и в то же время сам себе противен. Мне бы хоть на один день избавиться от самого себя! А что, если этот простачок не так уж бескорыстен? А что, если он, сволочь, копит моральный капитал для старости? Он ему кажется более надежным. В таком случае он не только честнее, но и умнее меня!

«И этим ты хвастаешь передо мной! Тем, что сам себе противен. Но даже испытывая отвращение к себе, ты не хочешь слезать с тех высот, на которые взобрался. Как ты заботишься о том, чтобы с каждым днем выглядеть все более внушительным. Вы-гля-деть!»

Они выехали в Ригу, и, обгоняя, Наркевич лавировал между машинами, которые, как обычно в конце рабочего дня, заполнили автостраду. Задержавшись с Кариной на даче, он теперь наверстывал время, чтобы не опоздать к началу лекции в институте, где уже ждали студенты.

— Мне тогда надо было уйти от Спулги.

— Почему?

— Мы смогли бы пожениться. Ты не гонялась бы за красивой, как в «Бурде», жизнью.

— Хорошо, что мы этого не сделали. Останови, я пересяду на трамвай.

— Я же могу подвезти поближе к дому.

— Не учи женщин хитрить. Они умеют это делать лучше.

— Во вторник?

— Не знаю, — она быстро вышла из машины. — Может быть. Наверно. Позвони!

«Почему я не могу сказать ему сразу? Больше никогда! Никогда! Никогда!»

Через несколько минут он уже входил в аудиторию.

Шелест бумаги и разговоры прекратились сразу.

Глава XV

План действий мы обсуждаем в кабинете у Шефа. После встречи с Зелигманом прошло несколько часов. Но мы с Иваром, конечно, не сидели сложа руки, а по разным каналам собирали информацию об Илгонисе Алпе — так зовут мальчика из Сашиного фотоальбома. Ему семнадцать лет, учится в последнем классе средней школы. Но в определении возраста Зелигман, кажется, ошибся. Сейчас мы уже знаем, что Илгонис носит красную спортивную куртку и серый джемпер, знаем, что в тот день в школе он отпросился после третьего урока, сказав, что должен быть в спорткомитете, знаем, что там не появлялся.

Он кандидат в мастера по мотоспорту.

Кроме того, нам известно, что он замкнут, заносчив — ни в школе, ни в мотоклубе ни с кем особенно не дружит.

Успеваемость хорошая, поведение примерное.

Около трех лет назад вместе с двумя другими подростками постарше был судим за незаконный угон машины. Один из них стал продавать детали угнанной машины (это ничего, что не знаем, какие именно) и был приговорен к лишению свободы, другой, как и Илгонис, отделался испугом.

— Что с ними стало? — спрашивает Шеф.

Следователь прокуратуры Ирина Спулле долго роется в сумочке, ища спички. Наконец обнаруживает их перед собой на столе, рядом с пачкой «Космоса».

— Наркевич учится в медицинском институте на втором курсе, — отвечает Ивар Шефу.

— Как учится?

— Мне сказали — нормально. А Кирмуж после отбытия наказания вернулся в гараж, где работал до заключения. В тот день Кирмуж находился в гараже еще после двенадцати, а…

— И часто он работает сверхурочно? — спрашивает Шеф.

— Насколько я понимаю, в тот день он халтурил. Ремонтировал машину — то ли свою, то ли родственника. Начальник ему разрешил. Я не очень-то расспрашивал, чтоб не вызвать подозрений. Живет с матерью, не женат.

— А Наркевич?

— Был на лекциях. До шестнадцати ноль пяти.

— Уж не сын ли известного профессора Наркевича? — спросила Спулле.

Ивар пожимал плечами.

— Может быть, — бурчит Шеф. — Какое это имеет значение.

— Браво! — громко смеется Спулле, но, глянув на угрюмого Шефа, умолкает и продолжает уже деловито, как будто этого ее «браво!» и не было вовсе: — Что касается меня, то я согласна на любые жертвы!

— В пределах закона… — вставляет Ивар.

— Конечно!

— В пределах закона жертв не бывает, — заканчиваю я. — Может быть, прокуратура хочет нам что-нибудь порекомендовать?

Закурив, Спулле отрицательно качает головой. Странно, но, в отличие от других женщин, курение ей идет. Может потому, что не мается с сигаретой, как черт с оглоблей, а держит ее в ухоженных пальцах элегантно и непринужденно.

— Чтобы продвинуться вперед в расследовании убийства Грунского, мы должны найти красные «Жигули». Для экспертов. А уж следы они обнаружат, если его перевозили на этой машине. Не знаю, что именно они там обнаружат, — может, волосы, может, пятна крови, может, хлороформ, — но что-нибудь да обнаружат, и тогда, Ирина, к началу следствия у вас будут доказательства, подтвержденные документами.

— В качестве аванса никакого постановления об обыске не будет, — Спулле понимает меня с полуслова. — Вам только дай волю… Все равно что джинна выпустить из бутылки: обратно не загонишь.

— Красные «Жигули» — не эфир, испариться они не могли, — спокойно продолжаю я. — Машину можно сжечь, утопить или закопать, но следы все равно останутся. В мире стало настолько тесно, что упрятать целую машину уже нельзя. В глухом месте — подозрительно, в оживленном — еще подозрительнее. Найдут, и совсем скоро, если очень понадобится. Значит, остается только одна возможность избавиться от машины — разобрать ее на части.

— Или растереть в порошок и развеять по ветру.

— Как только мы задержим Илгониса Алпа, его дружки сразу бросятся прятать или уничтожать то, что им удалось укрыть в надежде на продажу. Мы должны действовать молниеносно, чтобы они не успели. Сейчас мы еще не можем вам сказать, какая именно квартира и какой гараж или дровяной сарай нас заинтересует. Решение об обыске нам необходимо незамедлительно.

— Хорошо, я согласна торчать с вами всю ночь!

— Не надо, — вдруг вступает в разговор Шеф. — Не надо никакой ночи.

— А у Алпа сегодня вечером в мотоклубе тренировка, — докладывает Ивар. — Брать его до этого нельзя — у него там могут быть сообщники. И они сразу начнут путать следы, если Алп не придет.

Никто из нас не сомневается в том, что у Илгониса Алпа был сообщник, хотя о нем не упоминалось. Он так или иначе замешан в деле, но сообщник есть несомненно: в нашей практике почти не встречаются подростки, совершившие преступления в одиночку, хотя у американцев статистика другая — одиннадцать и восемь десятых процента!

— Поэтому я и сказал, что не нужно никакой ночи, — продолжает Шеф. — Маловероятно, что у него есть сообщники в школе. Если задержите утром, то уже до обеда со всем управитесь. Сомневаюсь, целесообразно ли вам самим выезжать на обыск. Скажите только, где и что искать, — другие с этим справятся не хуже вас. Например, под руководством товарища Спулле.

— Вы, может быть, думаете, что мне очень нравится торчать в кабинете. Да я с удовольствием поеду. В котором часу завтра надо быть здесь?

— Мы позвоним, как только узнаем первый адрес. Должно быть, не раньше девяти, — говорю я. — Хотя… Разве можно знать наверняка? Мальчоночка уже прошел однажды через кабинеты следователей, поэтому может закрыть рот на замок.

Вот он идет по улице, видимо, в той же красной спортивной куртке, которую описал Зелигман. Упругой походкой. Сложен пропорционально, но ростом маловат. Не замечает, что мы на «Волге» следуем за ним.

— Не хватит ли ему разгуливать? — спрашивает шофер.

— Пусть немного подышит свежим воздухом, — отвечает Ивар. — Вдруг он намерен с кем-то встретиться, кому-то позвонить. Из дому звонить не всегда удобно: мать или отец могут подслушать.

Когда до школы остается меньше квартала, мы обгоняем его и останавливаемся у края тротуара. Остальное — дело техники, думаю, никто из прохожих даже не заметил, как мы усадили парня в машину. Он ни о чем не спрашивает, не протестует. Не произносит ни слова, сжав губы, сидит на заднем сиденье между мной и Иваром.