Первая любовь - Коковин Евгений Степанович - Страница 12

На палубе что-то воет, шумит, грохочет. Кажется, что рушатся палубные надстройки, лопаются тросы, па­дают мачты. Внизу, в машинном отделении, когда не ви­дишь, что творится вверху, становится жутко и хочется поскорее вырваться на палубу.

Мы благополучно отстояли и сдали вахту.

– Сегодня нас изрядно потреплет, – сказал стар­ший машинист Павел Потапович. – Ты, кажется, еще не был в крепком шторме? Ну, ничего, держись, парень! Наш «Октябрь» выдержит, а от качки не умирают.

Едва я поднялся на палубу, как на меня налетела огромная волна, подняла и ударила о стенку. Я упал и тщетно пытался за что-нибудь ухватиться. Холодная громада воды потащила меня за собой. Я ощутил себя совершенно беспомощным и не мог даже крикнуть.

Вдруг я почувствовал, что кто-то держит меня. Вода схлынула, и я услышал ворчливый голос боцмана Родионова:

– Ходи, да смотри! Здесь не на бульваре… эдак и за бортом можно оказаться!

Боцман, уцепившись одной рукой за ванту, другой крепко держал меня за рукав.

У меня сильно болел затылок. Родионов помог мне добраться до кубрика. Пробираясь по кубрику, он ру­гал кочегаров за беспорядок в помещении.

– Думаете, шторм – так и уборку делать не нужно!

– Делали уборку, Иван Пантелеич, – оправдывал­ся дежурный, – да только пользы никакой. Летит все…

Я разделся и лег, но уснуть не мог. Должно быть, я очень сильно ударился затылком о стенку. В голове гу­дело, и я с ужасом думал о том, что могло бы произойти со мной, не окажись поблизости боцмана.

Скорее бы попасть в Архангельск.

– Оля, – позвал я в полусне.

Дверь кубрика отворилась, и вошел старик с бород­кой в белом халате, очень похожий на доктора, кото­рый лечил дедушку Максимыча.

– Кто ты? – сказал доктор. – Мальчишка, ученик, ветрогон, сын матроса. И не больше!

Обиженный, я хотел возразить доктору, но вдруг увидел, что на месте доктора уже стоит начальник мор­ской школы и говорит:

– А она – дочь капитана, дочь героя, она закончит среднее и потом высшее образование, получит диплом врача или инженера.

Я хотел сказать начальнику школы, что тоже буду учиться, но и его вдруг не стало.

– Оля! – снова позвал я.

Илько приподнялся на койке и тихо спросил:

– Ты что-то сказал, Дима?

Но я уже не в силах был отозваться. Сон навалился на меня, глухой и тяжелый.

Проснулся я с той же страшной головной болью. Мне пора было опять идти на вахту. Спал я долго.

Что творилось в нашем кубрике! Ботинки, какие-то тряпки и осколки разбитой кружки валялись в углу у двери. То и дело вздрагивая, раскачивался на подвесном крюке ярко начищенный медный чайник. Световая по­лоска от иллюминатора прыгала на чайнике. Хотелось тишины, покоя, а вокруг трещало, свистело, грохотало.

Пришел кочегар Матвеев и сказал:

– Да, погодушка – девять баллов!

Стараясь не думать о головной боли, я вскочил, быстро оделся и отправился в машинное отделение, на вахту «Все на вахтах, все работают, – думал я. – Нельзя раскисать. Ведь я же комсомолец».

От этих мыслей сразу стало легче. И шторм в девять баллов уже не казался страшным.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

СИНИЙ ЧЕРЕП

Два дня я не видел Грисюка. Впрочем, и остальные наши немногочисленные пассажиры во время шторма не показывались на палубе. Только в Белом море, когда шторм наконец утих, пассажиры стали появляться на­верху. Вышел и Николай Грисюк.

– Сегодня придем в Архангельск, – сказал я ему. – Пойдемте сразу к нам. Дедушка очень обрадуется. Вы ему все и расскажете.

– Придем к вечеру, поздно будет, – ответил Гри­сюк. – Ты мне адресок дай, я утречком завтра и загля­ну. А сегодня себя в порядок привести нужно. У меня тут поблизости знакомые были. Может, живы-здоровы…

Я написал на листочке бумаги наш соломбальский адрес и передал Грисюку:

– Только обязательно заходите!

– Обязательно зайду.

Северная Двина встретила нас полным штилем. При­ближался вечер, но северному июльскому солнцу было еще далеко до заката.

«Октябрь» миновал Соломбалу и подошел к причалу Красной пристани. Пассажиры с вещами уже толпились на палубе, готовые поскорее покинуть пароход и ока­заться в городе, в котором так давно не были. Но стар­ший помощник капитана предупредил пассажиров, что прежде всего сойдут на землю англичане.

Николай Грисюк тоже вышел из каюты. Он успел переодеться и был теперь в чистой полотняной рубашке. Волосы он причесал.

Вся пристань была заполнена народом. Конечно, здесь были не только родные и знакомые, которые пришли встречать моряков. В городе вероятно, уже многие знали, что на «Октябре» прибывают спасенные английские моряки.

Швартовы закреплены, трап соединил борт «Октября» с причалом.

– Димка, – крикнул мне Костя, – смотри, папка пришел нас встречать.

Действительно, на причале стоял отец Кости.

Англичан встречали представители, должно быть, из Торгового порта.

Первым на берег сошел Алан Дрейк. Он подал руку одному лишь капитану Малыгину и сказал ему несколь­ко слов по-английски. Остальных наших моряков стоявших на палубе, он будто и не заметил. Вслед за Дрей­ком выскочил стюард. Озираясь он поспешил за своим хозяином.

Боцман Броун и матрос Парсон шли вместе, пожимая руки морякам «Октября» и смущенно бормоча слова благодарности.

– Они говорят, – громко переводил Павлик Жаворонков – что раньше ничего не знали о русских. Те­перь они узнали, что советские моряки – смелые люди и их настоящие друзья.

Кочегар Джеме задержался на палубе «Октября». Прощаясь, он сказал, что знает о Советском Союзе правду и слышал еще эту правду от друзей Советской страны, которые есть в Англии.

С причала англичанин еще раз помахал нам фуражкой. Потом он поднял руку в направлении советского флага и потряс ею в знак приветствия.

Ли ушел вместе с Джемсом. Лицо его было печально. Но Павлик дружески потрепал его по плечу:

– Не унывай, парень! Сегодня решится твоя судьба.

Чижов, минуя трап, пробрался на палубу и поздоровался с нами.

– Ты чего же нам ничего не сказал и в море ушел? – спросил он Костю. – Мы тут беспокоились. Потом только уж в пароходстве узнали.

– Да так, папа, не успел, – стал объяснять Ко­стя. – Все как-то неожиданно…

Чижов не дослушал сына. Он уже несколько минут пристально разглядывал Грисюка, который стоял неподалеку от нас и готовился выходить. Около Грисюка лежали его мешки, совик и свернутая медвежья шкура.

– А это кто такой тут у вас? – спросил Чижов.

– Это промышленник с Новой Земли, – ответил Костя. – Он, между прочим, с Димкиным отцом на «Ольге» в экспедиции был.

– А ну-ка я погляжу на него поближе! Что-то знакомое. – Чижов почти вплотную подошел к Грисюку. – Ты, молодец, откуда здесь появился? Куда путь дер­жишь?

– Я с Новой Земли, – ответил Грисюк. – А что?

– Да так… И долго там жил, на Новой Земле?

– Десять лет.

– «Десять лет», – Чижов зло усмехнулся. – А ведь мы с тобой старые знакомые.

– Я вас не знаю, – попятился Грисюк.

Мы недоумевали. В голосе и во всем облике Чижова было что-то угрожающее.

– Не знаешь?! Зато я тебя знаю! – закричал Чижов и вдруг бросился на Грисюка. – А девятнадцатый год забыл?.. Шестерка – вот ты кто такой Синий Череп! Память короткая, Мудьюг позабыл!

Обеими руками Чижов ухватился за рубаху Грисюка на груди и с силой разодрал ее. И мы увидели на груди Грисюка татуировку – синий череп.

Синий Череп! Что же это такое?!. У меня кровь прилила к голове Я ничего не мог сообразить, настолько быстро все это произошло. Значит, у нас на «Октябре» находился убийца Олиного отца! Но как он оказался на Новой Земле и почему назвался матросом с «Ольги»?

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

О ТОМ, ЧЕГО МЫ НЕ ЗНАЛИ

Вскоре на «Октябрь» пришли люди в военной форме и увели Грисюка

Гнусную биографию Грисюка мы узнали позднее после суда над ним. Свидетелями на суд вызывали Костиного отца, моего дедушку и еще многих других, которые знали, чем занимался Грисюк.