Огонь, мерцающий в сосуде - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 6

– Послушай, что говорит твой брат, – сказал мне Бессонов. – Он собрался жениться. Вот это новость. – Он покачал головой, точно брат намеревался сделать несусветную глупость, Борис пожал плечами.

– Пора прощаться с холостяцкими привычками.

– Да-да, – покивал Бессонов. – Твои дела идут неплохо, почему бы и не подумать о наследнике. Кому-то ведь надо оставить свои деньги, а?

В тот момент я решила, это упрек в мой адрес, ведь я до сих пор так и не забеременела. Врачи разводили руками, не находя явных причин. Хотя мне причина была хорошо известна: невозможно получить потомство от столь разных особей. Сколько ни скрещивай их по своей нелепой прихоти, законов природы не изменишь. Скажи я это брату, переживавшему из-за моей несостоятельности куда больше, чем тот же Бессонов, и встречи с психиатром мне не миновать.

– Я хочу вас познакомить... Алла прекрасная девушка...

– Когда собираетесь в загс? – перебил Александр Юрьевич.

– В следующий вторник подаем заявление...

– В следующий вторник? Значит, у тебя еще есть время одуматься, – засмеялся Бессонов, и брат засмеялся вместе с ним, приняв его слова за шутку.

Назавтра мы отправились в ресторан, где Борис и познакомил нас со своей девушкой. Высокая, уверенная в себе брюнетка, мой брат едва доставал ей до плеча и смотрел на нее с обожанием, а она покровительственно улыбалась, но недолго. Под взглядом Бессонова девушка слегка смешалась, а уже через полчаса в ее голосе появились заискивающие интонации, и на смену уверенности пришло беспокойство. Я подумала, что мы втроем напоминаем нашкодивших детей, которые старательно изображают паинек в надежде избегнуть наказания. Бессонов в тот вечер был добродушен, насколько это вообще возможно, и даже сделал ей комплимент, но ни его добродушие, ни притворный восторг ее очарованием Аллу не обманули, она, конечно, догадывалась, кто перед ней. Если волчара и умилится грациозности юной козочки, это не помешает сожрать ее в один присест. Когда Бессонов, взглянув на часы, сказал: «Пожалуй, нам пора», Алла поспешно вскочила, готовая сорваться с места, не веря, что опасность миновала и острые зубы не сомкнутся на ее шее.

– Твой брат идиот, – сказал муж, помогая мне сесть в машину. – Девка запала на его бабло, а он слюной давится, таращась на ее сиськи.

А в понедельник ночью я проснулась от телефонного звонка. В комнате было темно, и в первое мгновение я решила, что звонок мне приснился. Бессонов включил настольную лампу и сгреб мобильный, что лежал на тумбочке. Ночные звонки были редкостью, и я не знала, что лучше сделать: притвориться спящей, выйти из комнаты или сначала дождаться распоряжения на этот счет.

– Да, – произнес он недовольно, прикрывая глаза от света. – Что за бред? Черт... – Муж поднялся и вышел из спальни, прижимая к уху мобильный. Дверь закрыл, однако вернулся быстро. – Спи, – бросил мне, выключил лампу, и я поспешила выбросить ночной звонок из головы.

Утром, открыв глаза, я увидела, что мужа рядом нет. Обычно просыпался он в восемь, я на полчаса раньше, чтобы успеть приготовить кофе. Я бросилась в кухню, Бессонов, сидя за столом, смотрел в окно.

– У меня скверная новость, – сказал, не оборачиваясь. – Борис погиб.

Плюхнувшись в кресло, я сцепила руки на коленях. Он посмотрел на меня и хмыкнул:

– Твоя страсть играть в молчанку так велика, что вопросов ты не задашь? Или тебя такая мелочь, как смерть брата, попросту не интересует?

– Что случилось? – пробормотала я.

– Смотри-ка, ты не безнадежна...

– Авария?

– Нет. – Он нахмурился и сказал досадливо: – Бориса застрелили возле его дома, когда он возвращался от своей красотки. Теперь девице придется искать нового жениха. Уверен, бедняжка рвет на себе волосы от досады... Я, конечно, позабочусь, чтоб тебя не очень доставали... Но на пару недель о покое можно забыть. – Он нахмурился, разглядывая меня, а я решилась задать вопрос:

– Кто мог это сделать?

– Откуда мне знать? Совершенно идиотская история. Менты наверняка начнут копаться в наших делах, так вот: к его смерти они не имеют никакого отношения. Поняла?

– Да.

В тот же день я встретилась с Генриеттой. Мне необходимо было увидеть ее, просто увидеть, почувствовать рядом.

– Ты сегодня печальная, – сказала она, когда мы брели по набережной, взявшись за руки. – Что-нибудь случилось?

– Нет. Все в порядке, – покачала я головой, мне хотелось броситься к ней на шею, разрыдаться, но я улыбнулась и добавила, точно оправдываясь: – Немного голова болит.

Я так и не сказала ей о своем горе. Боялась, что, начни я рассказывать, придется открыть и все остальное. Мы шли по набережной, я думала о брате, о его гибели, и вдруг слова, сказанные мужем, зазвучали совсем иначе. И теперь я не сомневалась: это он убил Бориса.

Разумеется, я не считала, что стрелял сам Бессонов. Это было попросту невозможно, в тот вечер он находился дома. Но кто конкретно стрелял, не имело для меня значения, теперь я знала главное: он убил брата. И причина была ясна. Он сделал Бориса богатым человеком, а потом решил все отнять и выбрал самый простой для себя способ. И деньги брата вернутся к Бессонову, он наверняка считает их своими, поэтому его так раздражала предполагаемая женитьба. А если брат написал завещание и все свои деньги оставил Алле? Я знала: сколько ни тешь себя надеждами, Бессонов получит то что хотел, как получал всегда. Нет никакого завещания и быть не может, Борису вряд ли пришло в голову оставить его.

– Знаешь, я, наверное, скоро уеду, – услышала я голос Генриетты и вздрогнула от неожиданности.

– Надолго? – спросила испуганно.

– Не знаю...

– Но ты ведь вернешься?

Она вздохнула и покачала головой:

– Иногда мне кажется, если я уеду, все будет по-другому. Хотя и сомневаюсь, что где-то есть место для меня.

Она вроде бы хотела еще что-то сказать, но замолчала.

– Пожалуйста, не уезжай... – попросила я, чувствуя, что сейчас разревусь от жалости к себе. Часы на башне, мимо которых мы проходили, отбивали время, а я криво усмехнулась: – Мне пора, извини.

Она обняла меня и поцеловала в висок, как делала всегда при нашем расставании, и я побежала к парковке, где стояла моя машина, обернулась и увидела, как Генриетта, запахнув на груди свой белый шарф, смотрит мне вслед. А я почувствовала укол в сердце, и кто-то будто шепнул: «Ты видишь ее в последний раз».

Надо было вернуться, взять ее за руку, устроиться на скамейке в тихой аллее или за столиком в каком-нибудь кафе и спросить: куда и почему она хочет уехать, отчего столько горечи в ее словах и в ее взгляде? Но через полчаса я должна быть дома. И я, махнув ей рукой на прощание, ускорила шаги.

Вечером, когда Бессонов сидел в гостиной возле телевизора, я осторожно наблюдала за ним, все больше и больше убеждаясь в правоте собственной догадки. Он не считал нужным притворяться, что гибель Бориса произвела хоть какое-то впечатление, и привычного течения нашей жизни она не нарушила. Временные неудобства в виде надоедливых следователей, но и их он препоручит своим адвокатам. «Я должна все рассказать», – думала я в страхе, и наутро в кабинете следователя мысленно повторяла это все снова и снова, уже зная, что ничего не сообщу о своих подозрениях.

Следователь был терпелив, но смотрел на меня с недоумением.

– Получается, о делах брата, как и о его личной жизни, вам, в сущности, ничего не известно? – к концу второго часа устало произнес он. – Вы редко виделись?

Я пожала плечами:

– Он заезжал пару раз в неделю.

– А вы навещали его?

– Нет.

– Борис Петрович много работал, – вмешался адвокат, который настоял, что будет присутствовать при беседе. – Молодой мужчина, свободный от каких-либо обязательств... Вечера он предпочитал проводить вне дома. Обращаю ваше внимание на существенную разницу в возрасте, а также на то, что Инна Петровна состоит в браке... У каждого из них была своя жизнь, неудивительно, что госпожа Бессонова мало осведомлена о делах брата.