На острове Колибрия - Кофмен Реджинальд - Страница 2

Да и чего ему было беспокоиться? Ему всегда везло. Непременно должно было что-нибудь случиться, что заставило бы старого Доббинса встать на точку зрения Копперсвейта, если он уже не разделял ее. Что-нибудь случалось всегда рано или поздно и заставляло упорствовавших вначале людей согласовываться в своих действиях с желаниями Билли.

Эти соображения относились к политической стороне дела. Что же касается гастрономической стороны, то Вильям вспомнил, что он сам несвободен. Он был чемпионом по фехтованию на студенческих состязаниях и удерживал это звание до того дня, когда, год назад, оставил университет. Он «оставил» его по настойчивой просьбе факультетского совета, который к рапирам относился с меньшим уважением, чем к искусству и литературе, и с тех пор он с тем большей тщательностью тренировался, чтобы доказать, что он был прав, а не ученые мужи. Находясь в Нью-Йорке, он не любил упражняться по утрам, но зато не пропускал ни одного вечера без того, чтобы не пофехтовать перед ужином. Старый друг его отца отзывался об искусстве шпаги как о старомодном. Вообще, он презирал всякие физические упражнения и не проходил двух кварталов пешком, если мог проехать это расстояние в своем автомобиле. Будущий американский представитель наверное отказался бы присутствовать при поединке в фехтовальном зале, тогда как Билли ни за что не пропустил бы обычного своего визита туда.

– Ладно, – сказал он. – Я позже забегу и сообщу вам, узнал ли я что-нибудь относительно вашей новой работы.

– Не беспокойся, – притворно рассердился Доббинс. – Меня не будет дома.

– Нет, вы будете дома, – усмехнулся Копперсвейт. – Вы будете расхаживать по вашим комнатам и горевать по поводу любезности президента, как Ахилл горевал в своем шатре по поводу своего сухожилия.

– Еще чего!… Кстати, Ахилл горевал вовсе не по поводу сухожилия.

– Ну, это все равно: ведь погиб он из-за своего сухожилия. И если это не любезность – послать впечатлительного холостяка на остров, где женщины «славились в древности своей красотой и до сих пор сохранили…»

– Убирайся! Убирайся вон!

– До свидания, – сказал Билли. – Я зайду к вам попозже.

Оставив Доббинса с его носами, Вильям один направился в нижний город. Он шел пешком – отчасти потому, что считал это для себя полезным, но еще и потому, что, мчась вчера в город с Лонг-Айленда, сломал свою машину. Он терпеть не мог такси и еще более обыденные средства сообщения, а с другой стороны – был слишком занят, чтобы купить себе новый автомобиль. Он решил ждать, пока не починят старый. Не имея никаких занятий, он был всегда страшно занят. Итак, он достиг фехтовального зала с раскрасневшимся от ходьбы лицом и прекрасно работал на рапирах со своим усатым французом-тренером.

– Вы сегодня в прекрасной форме, – пыхтел маэстро, с большим трудом доказавший, что может еще помериться с таким противником.

– Мне необходимо быть в еще лучшей форме, – заметил Копперсвейт. – Я получил работу в такой стране, где ваша «боевая шпага», по-видимому, так же в ходу, как бледный цветочный чай в Пенсильвании.

Фехтовальный маэстро, не брезгавший презренным металлом, поинтересовался, где может находиться такая страна.

– Вы о ней никогда не слышали, – сказал Билли. – Это остров, называющийся Колибрия.

Мосье дю Глев оживленно закивал головой.

– Брр… Я туда не ездок. Но я знаю эту страну. Вы правы, клянусь честью! Мой брат десять лет назад предпринял туда путешествие.

– И как ему понравилось там?

– Не знаю, мосье. Он не рассказывал об этом. Он умер там: был убит на дуэли в самый день своего прибытия.

– Быстро работают эти колибрийцы!

– Вы правы! Тем не менее, эти островитяне, по-видимому, очень деликатный народ. Человек, убивший моего брата, сам отослал на родину его тело – даже с приложением свидетельства, удостоверяющего причину смерти: причиной был удар по темени. Насколько известно, между ними произошел маленький спор по поводу покроя платья моего брата, не признававшего других портных, кроме того, который всегда шил ему в Руане. Последовал вызов: оружие – сабли. Бедный Пьер. Он учился драться на саблях по системе самого Раделли, но ему всегда не давался парад против верхней примы.

Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Неумением бедного Пьера парировать верхнюю приму и результатом этого неумения в отношении бедного Пьера исчерпывалось знакомство мосье дю Глева с Колибрией. Но, как это часто случается, когда впервые услышишь совершенно незнакомое до тех пор имя, все, кого ни встречал в этот день Билли, знали что-нибудь об отдаленном острове. Тут же в фехтовальном зале Копперсвейт встретил своего старого приятеля по клубу, Тома Плезантса, который сказал ему, что однажды он заходил на своей яхте во Влоф, город, являвшийся столицей маленького государства.

– Курьезный старинный городок, – сказал мистер Плезантс. – А зачем вы собираетесь в Колибрию?

– Еду по делу, – ответил Билли.

– У вас дело? Вы намерены работать?

– Совершенно верно.

– Почему же это вы решили работать?

– Для забавы.

– Ах, вот как! – Мистер Плезантс заметно успокоился. – Должен вам сказать, что вы не найдете много забавного в старом Влофе. Люди там слишком серьезны; это их недостаток. Если вы восхищаетесь дамой, они считают это оскорблением для ее кавалера. Обычно они пьют абсент местного изготовления, который ничуть не лучше контрабандной водицы, которую мы получаем вместо вина, и от этого пойла они приходят в буйное настроение. Будь в этой стране настоящая зима, такой парень, выпив полбутылки этого снадобья, – всего полбутылки, заметьте! – пришел бы домой босиком через снежные заносы и укусил бы свою бабушку.

– Вам там не повезло, Том?

– О да! Их женщины… Эх, Коп, если такого молодца в соку не подцепит какая-нибудь гурия, то я…

– А вас подцепили?

– Вот вопрос!

– Сколько времени вы пробыли там?

– Двенадцать часов и пятнадцать минут, может быть – на полминуты больше. Я уехал оттуда весьма поспешно. Я ведь обручен с Этель Пен и понял, что Влоф неподходящее для меня место. Я уехал.

Было уже поздно, а Билли не хотел опоздать к обеду. Поэтому ему волей-неволей пришлось взять такси. Машиной правила бородатая фигура, соответствовавшая представлению Билли о казаках.

– Кафе «Колибрия», – приказал седок.

Он захлопнул за собой дверь, не дожидаясь ответа. Дребезжащий экипаж повлек его на далекую Ректор-стрит.

«Этот остров начинает мне нравиться, – подумал мистер Копперсвейт. – Здесь в Нью-Йорке никогда ничего не случается!»

Эта тема не выходила у него из головы в течение всей дороги в южную часть города. Мотор миновал богатые кварталы, протарахтел сквозь деловую часть города и теперь пробирался среди жилищ бедноты.

Наконец автомобиль остановился в темном переулке, шагах в двадцати от малопривлекательного углового дома.

Вильям вышел и вручил шоферу кредитный билет, значительно превосходящий сумму, обозначенную на тускло освещенном счетчике. Он намерен был оставить из сдачи малую толику на чай. Шофер сгреб деньги своей огромной лапой.

Билли поглядел кругом. В нижнем городе он бывал не больше десяти раз в жизни, но был знаком с общим расположением местности.

– Послушайте, разве это Ректор-стрит? – спросил он с зародившимся сомнением.

Бородач покачал головой.

– Вам нужно свернуть за ближайший угол влево. Там и будет кафе «Колибрия». Это очень близко.

– Но я нанимал вас не для того, чтобы вы привезли меня «близко». Я нанимал вас до места.

На это шофер решительно пожал плечами.

– Не могу.

– Испортилась машина?

– Нет. Но мне не нравится это место.

– А чем оно хуже других?

– Гм, да… Я, видите ли, колибриец.

– Тогда вы должны бы любить его!

– Нет. Люди там не по мне. У нас в Колибрии две партии, и эта партия не моя.

Автомобиль начал поворачивать. Вскоре он помчался прочь с гораздо большей быстротой, чем ехал сюда. Шофер забыл такую малость, как дать Билли сдачи с его банкноты.