На острове Колибрия - Кофмен Реджинальд - Страница 18

– Вы должны уйти!

– Не хочу, – сказал Билли.

Он схватил ее руку. Он покрыл ее поцелуями. Но он целовал ее не так, как целуют в знак феодальной преданности или в знак прощания. Он перевернул этот белый цветок и целовал розовую ладонь.

Принцесса Ариадна выдернула руку. Ее лицо снова пылало, но теперь таким румянцем, который мог бы украсить щеки любой простой девушки. Только речь ее осталась царственной:

– Мистер Копперсвейт, люди не говорят мне: «не хочу».

Их взгляды встретились. Она высоко подняла свой властный, но все же такой нежный подбородок. Он плотно сжал губы, потом сказал:

– А я говорю.

Бесполезно думать о том, чем окончилась бы борьба его и ее воли. Факт тот, что она была прервана звуком открываемой двери. В комнату с амурами ворвался громкий голос, который доложил:

– Его величество! Его преосвященство митрополит!

Первым вошел король, за которым на некотором расстоянии следовал его премьер, предшествуемый третьим посетителем. Павел III был в штатском костюме из серого английского сукна. Он был видный мужчина, но глаза его светились неприятным блеском, а рот улыбался еще более язвительно, чем накануне в театре. Непосредственно за ним, как бы претендуя этим на почти равное положение, шел высокий длинноволосый и длиннобородый аскетического вида старик в облачении с пурпурными и золотыми полосами. Это был Афанасий, архиепископ Влофа и экзарх Колибрии.

Приветствие митрополита было медлительно и церемонно. Он слегка наклонил голову, потом поднял правую руку и перекрестил принцессу. У старца было энергичное, но не лишенное доброты лицо, и он понравился Копперсвейту.

Король Павел, напротив, был сух и почти резок. Он склонился над рукой своей кузины.

– Кто это?

Легкий кивок головы относился к Билли. Было более чем очевидно, что его величество заранее знал ответ на свой вопрос. Тем не менее он допустил, чтобы американец был представлен ему.

– Да, мистер Копперсвейт, – не без достоинства сказал король. – Я сожалею, что помешал утреннему визиту джентльмена, визиту, сделанному до обычного предварительного появления при дворе.

Грудь принцессы вздымалась от волнения.

– Я послала за мистером Копперсвейтом, – сказала она.

– Я осведомлен об этом, кузина. – Король слегка поклонился. – Как я только что сказал, мистер Копперсвейт, я очень сожалею, что помешал вам. Но государственные дела стоят выше личных склонностей. Мне необходимо видеть ее королевское высочество наедине.

Митрополит сохранял бесстрастное лицо. Барон Раслов выступил на шаг вперед и слащаво начал:

– Его величество хочет сказать…

– Я хочу сказать именно то, что я говорю, барон. Мне не нужно переводчика для разговора с моей невестой.

Билли взглянул на принцессу. На миг глаза их опять встретились. За этот краткий миг Билли многое почувствовал, и душа его наполнилась восторгом. Ему хотелось сохранять свой вчерашний беспечный вид, но теперь это было одно притворство.

– Мне очень жаль, – сказал он, обращаясь не к королю, а к ней. – Я ухожу.

Но принцесса гордо обратилась к Павлу:

– Это все еще дворец Стратилатосов, кузен, и этот джентльмен – мой гость. Он, кажется, собирался уходить, когда ваше величество изволили так запросто войти. Я хочу сказать ему два слова.

Она повернулась спиной к монарху и, медленно направившись к окну, знаком предложила Копперсвейту следовать за ней. Здесь они были в двадцати шагах от остальных. Стоя в тени бархатных драпировок, они глядели поверх платанов парка на разноцветные стены домов города, на золоченые луковичные маковки его православных церквей и на минареты магометанских мечетей. Но Билли ничего этого не видел. Он только знал, что в глубине комнаты ждет со строгим лицом митрополит и что король шепчется со своим премьер-министром – один явно раздраженный, другой улыбающийся, но оба несколько смущенные. Глаза Копперсвейта были открыты только для девушки, стоявшей рядом с ним.

– Вы должны обещать мне, – прошептала она.

– Уехать? – спросил он.

– Да. Дайте мне слово.

Тут он отвел глаза в сторону. В эту минуту он не хотел смотреть на нее.

– Я не могу обещать вам это.

– Но почему?

– Именно потому, что вы об этом просите. Это показывает, что существует опасность.

– Мне ничто не грозит.

– А опасность для меня, – сказал Билли, – не имеет значения.

Какая женщина, будь она даже принцесса, останется равнодушной, когда мужчина предлагает отдать за нее свою жизнь? За скрывавшим их занавесом она продолжала творить то чудо, которое началось минуту назад, когда встретились их глаза: ее рука искала его руку.

– Но вам нельзя оставаться в Колибрии!

Как всегда, когда она говорила с ним наедине, она пользовалась английским языком, и притом с тем акцентом, который сразу так очаровал его. Но он понял бы ее, даже если бы она говорила по-халдейски. Разве она не дала ему свою руку и своим пожатием не подчеркнула истинный смысл своих слов? У него мутилось в голове, и его ответ едва ли можно было назвать почтительным:

– Неужели на Ректор-стрит это были вы с вашим тамбурином?

Она наклонила голову.

– Ах, если бы жизнь и долг были просто кафе и тамбурином!

Тогда Билли рассказал правду или, по крайней мере, часть ее.

– Я никогда не строил каких-нибудь планов! Все вышло само собой. Я не подозревал о вашем существовании до того вечера в Нью-Йорке. Увидев вас, я не имел понятия о том, кто вы. Мне шепнули что-то про принцессу, но я не придал значения этим словам. Потом я подумал, что, по всей вероятности, вас увезли обратно сюда, убедился в этом и решил поехать вслед за вами. В это время Доббинсу уже был предложен его пост. Все, что мне оставалось сделать, это заставить его принять должность и взять меня с собой. Все дальнейшее опять уже исходило не от меня. Когда я увидел вас вчера в театре и узнал… я говорю вам, что все это вышло само собой! Это должно было случиться!

Она не отняла у него руки, только склонила голову и сказала:

– Я знаю.

Она тоже видела в этом перст судьбы. И к этой судьбе она взмолилась теперь в своей тревоге.

– Сохрани его невредимым! – прошептала она. После этого она быстро повернулась и снова начала уговаривать Билли. Она отбросила всякий этикет, оставила всякую церемонность и выразила словами то, что раньше дал ему понять ее взгляд, а затем прикосновение ее руки:

– Я скажу вам то, что вы хотите знать: я люблю вас.

Он чуть не забыл о лицах, находившихся кроме них в комнате, и едва вовремя спохватился. Он начал говорить ей нежные и безумные слова, но она отодвинулась от него, желая окончательно достигнуть намеченной ею цели.

– Итак, – сказала она, – вы теперь передо мной в долгу. Вы можете заплатить его, только навсегда покинув Колибрию.

Ему стоило огромного усилия, чтобы не схватить ее в свои объятия, но секундой позже в его сознание проник смысл ее последних слов, и он понял, что она требует от него больше, чем он может обещать. Он испугался, что она будет настаивать, убеждать его, и сказал:

– Я покидаю ваш дом. Но это еще не конец. Вы не можете требовать этого от меня. Это свыше моих сил, и… так или иначе, я вернусь!

Конечно, это против этикета, чтобы простой смертный сам обрывал разговор с высочайшей особой. Но Билли решительно вышел из тени оконных занавесей. Его единственной целью было очутиться за милю отсюда, пока принцесса не принудит его положить между ними расстояние в половину земного шара.

Митрополит спокойно поднял глаза. Усмешка резче обозначилась на лице его величества: его беседа с премьером, очевидно, принесла плоды.

– Кстати, мистер Копперсвейт, – сказал он, – вы можете услышать новость, которую мы пришли сообщить ее высочеству. Ваше преосвященство, – он взглянул на митрополита, – будьте добры сделать принцессе ваше сообщение:

Митрополит посмотрел на девушку, и взгляд Копперсвейта не смел последовать за ним. Духовная особа заговорила официальным голосом, в котором не чувствовалось никаких признаков радости: