Повелители теней - Кобли Майкл - Страница 6

Домас невесело засмеялся:

— Какая преданность, даже после того, как он вместо тебя взял к себе в постель этого мальчишку.

Она была в бешенстве. Шагнув к нему, запечатала его рот пощечиной. Он подался назад, наполовину вытащив меч.

— Ты дурак, Домас! — бросила она, уходя.

Вернувшись в лагерь, Керен присела у костра, грызя полоску сушеной говядины. Она разглядывала шатер у реки, который охраняли два воина. Внутри горел слабый свет, — наверное, оставили только одну свечу, чтобы не привлекать насекомых. Пока она так сидела, в ее голове продолжали звучать слова Домаса, вторившие ее собственным мыслям. Да. Бернак превратился в чудовище, но только она знала о мучивших его кошмарных снах, о тех отвратительных вещах, которые он все время видит по ночам. Наверное, именно это заставляет его делать то, что делает.

Она внезапно поднялась и пошла в сторону шатра, охваченная желанием узнать, что же он сделал. Один из часовых хотел преградить ей дорогу, но она посмотрела на него холодным взглядом, и он счел за лучшее отступить. Отодвинув занавеску, Керен скользнула внутрь и в ужасе замерла.

На скамье перед высоким столом, к которому был привязан жрец, лежал целый набор остро заточенных железяк. Дерево столешницы казалось черным в слабом свете свечи, горевшей в дальнем углу шатра. Голова жреца, его руки, ноги и грудь были притянуты к столу кожаными ремнями. Запах горящей свечи не забивал запаха паленой плоти.

Она не могла оторвать глаз от чудовищного зрелища, которое представляла собой правая рука молодого человека. От локтя до кисти кожа была содрана, мышцы разделены на тонкие волокна, между ними просвечивали кости. Рядом с рукой стояли два небольших медных кубка. Изнутри они были испачканы чем-то темным. Керен передернулась, — должно быть, его агония была невыносимой мукой. Она внезапно заметила вены и артерии, свисающие рядом с обрывками плоти. Их концы были заткнуты какой-то серой массой, которой, как она знала, обычно залепляли глубокие раны.

Кровь. Они пили кровь жреца.

Керен отказывалась верить в то, что видели ее глаза, но ее трясло от холодного бешенства. Потом она услышала стон и едва не подскочила, когда жрец повернул в ее сторону голову. На какой-то миг ей почудилось, что он сейчас заговорит, но его глаза только бессмысленно ворочались. Зрачки расширены. Веки полуопущены. Она наклонилась к его лицу и уловила слабый запах ягод цепочника, мощного наркотика.

Она судорожно вздохнула, провела рукой по лицу и попыталась сосредоточиться. Смерть и кровь были частью любой битвы или поединка, и то и другое она видела не раз. Но эти разрезы и разрывы были так тщательно и методично выполнены, что она могла думать только о том человеке, который это сделал. Такая неприкрытая подлость и гнусность привели ее в смятение, заставив почувствовать себя невинной девочкой, которой она давно уже себя не ощущала.

Ее жизнь рядом с Бернаком среди его людей кончена, безоговорочно и бесповоротно. Она прикинула, насколько реально убить его прямо сейчас, когда он лежит голый рядом со своим любовником, но тут же прогнала эту мысль. Единственное, что необходимо сделать, — подумать, какого рода прощальный подарок она оставит.

Она улыбнулась натянуто и невесело, потом начала ослаблять ремни, привязывающие молодого жреца к залитому кровью столу.

Сон Бернака начался, как обычно, с ледяных цепей.

Тяжелые железные цепи привязывали его к шершавому утесу. Клубы холодного тумана кружились над его головой. Он вдыхал ртом ледяной воздух, заставляющий его кашлять. Откуда-то доносились странные звуки. Они постепенно нарастали, усиливались. Стало ясно, что это какое-то песнопение на неизвестном ему языке. Он стал выкрикивать угрозы и проклятия, потом попытался засмеяться, но туман поглотил все. Ужас охватил Бернака, он замолчал.

Страх. Единственное место и время, когда он чувствует страх. Здесь, во сне. Когда около двух лет назад он начал видеть кошмары, подумал, что это просто отражение тех страхов, которые не позволяет себе чувствовать днем. Но месяцы шли. Видения становились все подробнее и реальнее. Он не понимал их смысла, но они пробуждали в нем дикий, не поддающийся контролю разума ужас.

Раздалось металлическое позвякивание, когда Бернак зашевелился, пытаясь сесть. Он откуда-то знал, что на нем кольчуга из серебристых колечек и полный доспех. На груди и плечах щетинились шипами дополнительные накладки, а латные перчатки походили на морских ежей. Бернак попытался встать, но, как и раньше, его не пустили цепи. Он мог только сидеть или стоять на коленях. Скрипя зубами, поднялся на колени и поерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Ждал.

Поющие голоса начали стихать, перешли в еле слышный шепот. Туман поредел. Иногда образы появлялись из прозрачной стены, вот и сейчас ему показалось, что он видит в ней высокого старца с воздетыми к небу руками. Но образ тут же померк, на его месте появилась выжженная солнцем каменистая местность, тянущаяся до самого мерцающего горизонта.

Оттуда к нему уже ехали три всадника. Они появлялись и в предыдущих снах, всегда вдалеке. Только несколько раз приближались настолько, что можно было разглядеть их шлемы с забралами и белые глаза их лошадей. Именно в момент их появления страхи Бернака разбухали, как-то раз он поддался им и превратился в трясущийся комок плоти, корчащийся на скале. Тогда он поклялся, что больше не позволит себе подобного, и изо всех сил боролся с ужасами этого призрачного места.

Он боролся с ними и сейчас, пока всадники приближались. Их плащи трепетали на ветру, из-под конских копыт вылетали облачка пыли и каменной крошки.

Сжав кулаки и до предела натянув цепи, Бернак глядел перед собой. Голоса опять возникли из-за зубчатой стены тумана, ему показалось, что в их пении звучит теперь ожидание. По мере приближения всадников хор начал распадаться на отдельные голоса, выкрикивающие что-то. У Бернака пересохло во рту, голова кружилась от напряжения, которое он испытывал, заставляя себя держаться прямо и не отводить глаз от всадников. Они подъехали уже совсем близко, видны стали все детали их амуниции, которые оказались разных цветов: золотой, алый и малиновый.

Стук копыт сделался громче, Бернак слышал даже поскрипывание седел. «В любой момент, — думал он про себя, — я могу проснуться рядом с Фолином. Я перелезу через него и возьму кувшин с вином, который стоит на походном сундуке, и я осушу этот кувшин одним глотком…»

Всадники заставили своих лошадей перейти на шаг, потом остановились в нескольких метрах от его скалы. Все три закрытых шлема уставились на него в сосредоточенном молчании, лошади, как он понял, сделали то же самое. Животные стояли совершенно неподвижно, не переступали копытами и не шевелили ушами, просто смотрели на него мраморно-белыми глазами.

— Брат, — нарушил молчание один из всадников.

— Наш заблудший брат, — добавил второй.

— Наш забывчивый брат, — произнес третий пренебрежительно.

Глубоко вздохнув, Бернак постарался успокоиться и заговорил сквозь зубы:

— Прошу прощения, господа, но у меня нет ни братьев, ни сестер.

— Ни родителей, — подтвердил первый и непонятно добавил: — Если не считать вылазок врагов и легкомыслия жрецов.

Произнеся последние слова, он пришпорил лошадь. Та издала громкий стон, потом открыла рот и заговорила:

— Прости нас, умоляем. День и ночь мы стараемся, чтобы собрать осколки Мирового Духа и исправить то, что было и будет сделано. Прости нас.

— Никогда! — ответил первый всадник. — Момент моего рождения запечатлен в моем мозгу, он ожесточил меня, я никогда не прощу! — Шлем повернулся к Бернаку. — Ты знаешь, какая утроба породила меня? Одной из тех почитаемых ведьм кобылиц из Яфрена. Грязь и вонь навсегда останутся со мной.

— Я был рожден под статуей какого-то святого, — заговорил второй. — Она треснула и развалилась, когда я вышел из-под земли.

— Дерево, — произнес третий. — Я родился внутри древнего дерева Королей. Мне пришлось прожечь себе дорогу наружу.