Пропащий - Кобен Харлан - Страница 3

– Ага. Отец с матерью встретили его в Майами.

– И что?

– Мама попросила его сфотографироваться с ней вместе.

– Врешь.

– Вот доказательство.

– У него же телохранители и все такое…

– Наверное, она не выглядела слишком опасной.

Шейла рассмеялась. Я вспомнил, как мама рассказывала мне об этом случае. Они стояли с королем Хусейном и ждали, но фотоаппарат отца не желал работать. Он ругался вполголоса, пытаясь разобраться, в чем дело, а она делала ему страшные глаза, подгоняя. Король терпеливо ждал. Наконец его телохранитель взял фотоаппарат, мигом нашел неисправность, все починил и отдал отцу.

Моя мама… Солнышко.

– Она была такой милой, – вздохнула Шейла.

Говоря о том, как подействовало на мать убийство Джули Миллер, я не хочу пользоваться избитыми фразами типа «в душе ее что-то надорвалось» или «часть ее души умерла». Однако такие клише часто оказываются очень меткими. Даже ее знаменитая улыбка съежилась и потухла. Она не закатывала истерик, не падала в обморок, хотя, пожалуй, это было бы лучше. Просто моя взбалмошная мать вдруг стала удивительно, пугающе спокойной. Бесстрастной – вот подходящее слово. И это было страшнее, чем самые бурные сцены.

У входной двери зазвонил колокольчик, и я выглянул в окно спальни. Прибыл фургон, доставивший закуски для гостей. Отец явно переусердствовал, когда заказывал их, цепляясь до последнего за свои иллюзии. Теперь он стоял у окна гостиной, словно на мостике «Титаника». Я вспомнил, как после убийства нам разбили окно выстрелом из духового ружья и как отец тряс кулаками, угрожая обидчикам. Мама, как мне кажется, предпочла бы переехать, но он ни за что не соглашался. Для него это означало бы капитулировать, признать, что его сын – убийца. В конечном счете – предать.

Глупо.

Шейла смотрела на меня. От ее взгляда исходило почти ощутимое тепло, как от солнечного луча, и на какое-то мгновение я просто растворился в этом тепле. Мы с ней впервые встретились у меня на работе примерно год назад. Я занимаю должность директора в отделении «Дома Завета» на Сорок первой улице в Нью-Йорке. Это благотворительный фонд, помогающий выжить бездомным детям. Шейла пришла к нам добровольцем. И, хоть она и выросла в маленьком городке в штате Айдахо, мало напоминала провинциалку. По ее словам, много лет назад она тоже убежала из дому. Больше о своем прошлом Шейла не рассказывала ничего и никому. Даже мне.

Я улыбнулся:

– Люблю тебя.

– А я люблю еще больше, – ответила она.

Я не стал закатывать глаза. Шейла проявляла участие к моей матери до самого конца. Постоянно ездила к ней в больницу, хотя добираться было далеко – сначала на автобусе, а потом пешком. В прошлый раз мама лежала в этой больнице, когда рожала меня. Жизненный цикл – жизнь и смерть ходят по кругу.

Моя мать и Шейла. Вместе… Я решил воспользоваться случаем.

– Ты бы как-нибудь позвонила родителям.

Шейла посмотрела на меня так, будто я ударил ее по лицу, и поднялась с кровати.

– Шейла!

– Не сейчас, Уилл.

Я взял в руки фотографию в рамке – отец с матерью, оба загорелые, во время круиза.

– Какая разница… Почему не сейчас?

– Ты ничего не знаешь о моих родителях.

– Но хотел бы что-нибудь узнать…

Она отвернулась.

– Тебе ведь приходилось работать с беспризорными…

– Ну и что?

– Ты знаешь, что это такое.

Да уж… Я снова подумал о ее неправильных чертах, о красноречивой горбинке на носу.

– Знаю. Но я также знаю, что молчать еще хуже.

– Я говорила об этом.

– Не со мной.

– А ты не мой психотерапевт.

– Я человек, которого ты любишь.

– Да. – Шейла обернулась. – Не сейчас, ладно? Пожалуйста…

Я не ответил, подумав, что она, пожалуй, права. Сидел и задумчиво вертел в руках рамку. Тут-то все и произошло.

Фотография в рамке слегка сдвинулась.

Снизу виднелся край еще одного фотоснимка. Я сдвинул верхний еще дальше и увидел чью-то руку. Верхний снимок больше не поддавался, поэтому я нащупал на обороте защелку, открыл ее и вытряхнул заднюю крышку рамки на кровать. Вслед за ней на одеяло плавно опустились две фотографии.

На первой из них мои родители стояли на палубе корабля, здоровые и счастливые; такими я их почти и не помнил. Но мой взгляд был прикован ко второй фотографии. Той, что была спрятана. На обороте была напечатана дата – чуть меньше двух лет назад.

На снимке виднелся холм, поросший травой. Никаких домов вокруг, только горы с заснеженными вершинами на заднем плане, как в начальных сценах «Звуков музыки». На вершине холма стоял мужчина в шортах и потертых туристских ботинках. За спиной у него висел рюкзак, глаза скрывались под темными очками. Но улыбку можно было узнать, так же как и черты лица.

Хотя морщин у него прибавилось, волосы стали длиннее, а в бороде поблескивала седина. И все же ошибиться я не мог: на фотографии был мой брат Кен.

Глава 2

Отца я нашел на заднем дворе. Было уже совсем поздно. Он сидел абсолютно неподвижно и смотрел прямо перед собой, в темноту. У меня в душе шевельнулось одно неприятное воспоминание.

Примерно через четыре месяца после убийства Джули я обнаружил отца сидящим в подвале, спиной ко мне, в точно такой же позе. В руке он держал пистолет, ласково его поглаживая. Так, будто это не оружие, а маленький зверек. Меня отец не заметил: он не сводил глаз с оружия. Я в жизни не был так напуган. Несколько минут я стоял в оцепенении, затем поднялся на цыпочках вверх по лестнице и сделал вид, что только что вошел. Когда я, не торопясь, начал спускаться по ступенькам, пистолет уже исчез. После этого я целую неделю не оставлял отца одного.

Я вышел через застекленную дверь.

– Привет!

Отец обернулся, лицо его просияло в улыбке. На эту улыбку я всегда мог рассчитывать.

– Привет, Уилл!

В хриплом голосе прозвучала нежность. До того, как все случилось, у отца было много друзей: люди любили его. Он был неизменно дружелюбен и надежен, хотя и немного резковат, что, впрочем, лишь усиливало впечатление надежности. И все же центром мира для него была семья, ничто иное значения не имело. Никакие проблемы чужих людей и даже друзей не трогали его по-настоящему.

Я подошел и сел в кресло, не зная, как начать разговор. Глубоко вздохнув, я услышал, что он делает то же самое. С отцом я всегда чувствовал себя в полной безопасности. Пусть он был намного старше, ниже ростом и уже не так силен, как я, у меня не было никаких сомнений – случись что, и он, не колеблясь, примет на себя любой удар, адресованный мне. А я спрячусь за его спиной…

– Надо бы отпилить эту ветку, – сказал он, вглядываясь в темноту.

– Да, – кивнул я, хотя ничего не видел.

Свет из стеклянной двери освещал отца в профиль. Его гнев уже рассеялся, и на лице было написано лишь бесконечное горе. Я подозреваю, что и после убийства он пытался принять удар на себя, но безуспешно. В его глазах до сих пор стояло странное напряженное выражение – как будто отец неожиданно получил удар в живот и не знает, за что.

– Ты как, в порядке? – Этой фразой он обычно начинал разговор.

– Нормально. То есть не то чтобы, но…

Отец махнул рукой:

– Ну да, конечно, глупый вопрос.

Последовало молчание. Он закурил. Отец никогда не курил дома: здоровье детей и все такое прочее. И теперь, разок затянувшись, посмотрел на меня, как будто что-то вспомнил, и смял сигарету в пепельнице.

– Ничего, не беспокойся, – сказал я.

– Я обещал твоей матери, что никогда не буду курить дома.

Я не стал спорить и, помолчав еще немного, наконец решился:

– Мама сказала мне кое-что перед смертью.

Он бросил на меня короткий взгляд.

– Она сказала, – продолжал я, – что Кен жив.

Отец замер от неожиданности, но только на секунду. Потом расслабился, по его лицу скользнула грустная улыбка.

– Это все от лекарств, Уилл.

– Я так и подумал, – кивнул я. – Сначала.