Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима - Мортон Генри Воллам - Страница 5

Полагаю, немало англичан-протестантов — из тех, что в годы Первой мировой войны проливали кровь за короля Георга V — приходят к здешнему памятнику с якобитской белой кокардой в душе. Я тоже принес с собой белый цветок и возложил его к подножью памятника. Глядя на свое одинокое подношение, я подумал: наверное, именно так выглядели кокарды, которые прекрасная Маргарет Мюррей, супруга секретаря принца, раздавала во дворе дворца Холируд. Я воочию представил себе эту картину: волнующиеся толпы горожан, юная женщина, верхом, с обнаженной шпагой в одной руке и стопкой белых кокард в другой, а в окне второго этажа — улыбающийся молодой человек, именующий себя принцем Уэльским.

Монумент Стюартам выполнен скульптором Антонио Кановой в виде египетского пилона, увенчанного английским гербом. На мраморе латинскими буквами вырезаны все те титулы, в которых принцу Чарли и его отцу было отказано при жизни. В нижней части памятника изображены закрытые двери, по обеим сторонам от них в скорбных позах застыли две женские фигуры (кстати, это единственные обнаженные женские тела во всем соборе). На самом деле это ангелы, прекрасные в своем совершенстве — как и все, что делал Канова.

Если внимательно присмотреться к фигурам ангелов, можно заметить, что нижняя часть — примерно от пояса до колен — слегка отличается по цвету, словно чем-то запачкана. Это результат неудачной попытки прикрыть наготу ангелов при помощи металлических килтов. Дело в том, что одному из прошлых пап (а именно, папе Льву XIII) показалось, будто соблазнительные изгибы плакальщиков привлекают чересчур пристальное внимание паствы. А посему он велел скрыть их под металлическими килтами, имитирующими мраморную драпировку. В таком плачевном состоянии фигуры пребывали до тех пор, пока папа Пий X не сжалился над бедными ангелами и не распорядился вернуть скульптурной группе первоначальный вид.

Под мраморным монументом располагается крипта святого Петра, в которой и захоронены останки троих Стюартов — отца принца Чарли, известного под именем Старший Претендент, самого Карла Стюарта, а также его младшего брата кардинала Йоркского. Последний навечно похоронил якобитскую смуту под священной стерильностью красной кардинальской шапки.

Я спускаюсь в мрачные подземные катакомбы. За мной увязывается старенький итальянец, который позвякивает связкой ключей, одну за другой включает электрические лампочки и по ходу дела снабжает меня массой исторических комментариев. Со всех сторон нас окружают мертвые лики прошлых пап. Кое-где это мраморное однообразие нарушается блеском бронзы или позолоченной мозаики. Сейчас мы находимся непосредственно под центральным нефом собора Святого Петра. Мощи самого святого упрятаны в золотую раку. К ней ведет мощеная дорожка, и я ощущаю некий священный трепет — ведь по этим каменным плитам ступали император Константин и Карл Великий! Так и кажется, будто в любой миг из-под сумрачных сводов и полукруглых арок раздастся звук торжественных труб. Здесь все настолько наполнено дыханием истории, что я физически ощущаю груз столетий на своих плечах. Мы спустились в самое чрево современного мира.

Мой гид включает освещение и подводит меня к месту захоронения Стюартов. Я вижу три больших встроенных в стену саркофага. Они совсем простые, без всяких украшений, если не считать украшением имена трех несчастливцев, нашедших здесь последнее успокоение. На могиле принца Чарли лежат две засохшие веточки вереска — одна белая, другая лиловая.

И пока я стою там, на память мне приходят слова старой песни, которую распевали горцы в 1745 году. Я оборачиваюсь к старому итальянцу, продолжающему разглагольствовать о горькой судьбе Стюартов, и, крепко взяв его за руку, изливаю на беднягу рвущиеся наружу строки:

Мой слушатель, конечно же, не понимает ни слова, однако стоит молча, не прерывая моего монолога. Я от души надеюсь, что он не только улавливает ритм песни, но и — с присущей его нации чуткостью — проникается моими эмоциями. Вы будете смеяться, но, похоже, мне все же удалось привнести легкий ветерок с шотландских пустошей в темное безмолвие римской гробницы. Ибо мы оба внезапно почувствовали, как меж лопаток пробежал легкий холодок, и поспешили подняться обратно на свет.

В римском экспрессе

Международный экспресс Рим — Париж — Лондон отправляется с римского вокзала в час пополудни. Длинная цепочка голубых спальных вагонов медленно трогается с места и ползет вдоль платформы. Все это происходит в атмосфере удивительного спокойствия и равнодушия. Никто не пытается всучить нам бутылку лимонада или пакетик с апельсинами, никто не кричит и не машет вслед. Лишь носильщики в знак приветствия приподнимают над головой свои кепки и провожают глазами знаменитый состав.

Сразу же после отправления вдоль вагонов проходит стюард с колокольчиком: он приглашает пассажиров на второй завтрак. И тут уж весь поезд приходит в движение: мужчины с женами, мужчины сами по себе, а также одинокие женщины — которые нигде не выглядят столь эффектно и привлекательно, как в поездах класса «люкс» — гуськом следуют по раскачивающимся, пружинящим на ходу спальным вагонам в направлении совершенно особого места, которое именуется вагоном-рестораном.

В тот самый миг, когда сомелье, демонстрируя чудеса акробатики, обходит столики с бутылкой «Мартини», наш локомотив издает смехотворно тонкий гудок (этот игрушечный писк всегда казался мне забавным в применении к огромным континентальным поездам), набирает скорость и устремляется вперед, делая добрых шестьдесят миль в час.

Помнится, кто-то из писателей девятнадцатого века ворчал на своих современников за то, что они «шастают» туда-сюда по Европе в многоместных дилижансах. Я посмотрел на проносившиеся мимо Альбанские холмы, которые благодаря нашей скорости выделывали сложные вальсовые па на поворотах, и подумал: а что бы этот критик сказал, если бы увидел нынешние средства передвижения?

В былые времена, когда любое путешествие означало серьезное напряжение физических сил, люди испытывали невольное уважение к попутчикам. Они собирались вместе, делились впечатлениями о тех трудностях, что ожидают их в дороге. Совместная борьба с враждебными силами природы превращала их если не в друзей, то по крайней мере в товарищей по несчастью.

В наши дни ситуация изменилась кардинальным образом. Путешествие на таком поезде, как наш, не предполагает никаких трудностей. Сегодня нам точно известно, что никогда — даже в случае непредвиденных дорожных происшествий! — мы не будем подвергаться испытаниям. Кругленькая сумма, выложенная за билет, служит гарантией того, что нам не придется сообща противостоять некой страшной угрозе. Как результат: мы сидим в вагоне-ресторане — чистенькие, умытые, причесанные, с наманикюренными руками, потягиваем выдержанное вино, поглощаем кулинарные изыски нашего шеф-повара и поглядываем друг на друга с ленивым интересом. Любопытно, кто едет рядом с нами?

С попутчиками все более или менее понятно. Здесь всегда присутствует дипломатический курьер с почтой для министерства иностранных дел; помимо него, едет какой-нибудь мужчина, в котором, несмотря на штатское одеяние, легко угадывается представитель ВМФ (скорее всего, направляется в отпуск после годичной службы на Мальте); непременно в поезде окажется итальянский бизнесмен, направляющийся в Париж по делам, и парижский бизнесмен, который возвращается домой из Италии.

Ну, и парочка вездесущих американцев (куда же без них!) — один, скорее всего, театральный продюсер, второй секретарь посольства.

Ого, а это еще кто? Женщина с карминно-красными губами сидит в одиночестве за столиком и рассеянно вертит в руках бокал с вином. Пальцы у нее просто великолепные — тонкие, изящные, — и она явно знает об этом.